Распространение шведского влияния на заре правления династии Романовых все еще остается недооцененным. Швеция не только отобрала у России, согласно Столбовскому договору 1617 г., доступ к Восточной Балтике, но последовательно распространила свою гегемонию вдоль побережья за Ригу, а в Новгороде и других важных торговых центрах России сохраняла свои торговые льготы. В 1621 г. монастырь Святого Кирилла предоставил шведам право на рыбный промысел на озере Белом, в глубине России, а между Швецией и расположенным на Белом море Соловецком существовали тесные взаимоотношения — вплоть до решительного разрыва с лютеранами, объявленного в 1629 г. митрополитом Новгородским во имя целостности Северной России.
Причиной тревоги последнего стал активный прозелитизм, осуществлявшийся шведами, которые в 1625 г. учредили в Стокгольме славянскую книгопечатню. Православных священников, живших под шведским господством, обязывали по меньшей мере раз в месяц посещать лютеранскую службу, а в 1625 г. вышло первое из двух изданий лютеранского катехизиса на русском языке. Другой катехизис, с целью обращения финнов и карелов в христианство, был напечатан на кириллической версии финского языка. В 1631 г. энергичный новый генерал-губернатор Ливонии Юханнес Шютте основал на месте будущего Санкт-Петербурга школу, где в числе других предметов преподавался и русский язык. В 1632 г. на месте бывшей Иезуитской академии в Тарту (Дорпат, Дерпт, Юрьев), в Эстонии, был открыт Лютеранский университет[374]. В 1640 г. в Турку (Або), главном порту и столице Шведской Финляндии (чье название, возможно, происходит от русского «торг»), было основано высшее учебное заведение. В 1633–1634 гг. в Ливонии была учреждена лютеранская обер-консистория с шестью унтер-консисториями и солидной программой народного образования. Университет в Тарту и академия в Киеве — основанные в 1632 г. иностранцами и с преимущественно латинской учебной программой — были, в определенном смысле, первыми в России высшими учебными заведениями, появившимися за столетие с лишним до Московского университета в 1755 г. Таким образом, когда Киев был отвоеван у поляков в 1667-м и Тарту у шведов — в 1704-м, эти события имели как политическое, так и культурное значение.
Не оставались в стороне и реформированные протестантские церкви. К концу 1620-х гг. в Москве были по меньшей мере одна кальвинистская церковь, которую поддерживали в основном постоянно проживавшие в городе голландцы, и три лютеранские церкви[375], а наличие русскоязычного кальвинистского катехизиса 1620-х или 1630-х гг., западный прототип которого разыскать не удалось, указывает на известные попытки приспособить кальвинистскую литературу к русской аудитории[376].
При таком многообразии протестантских сил, действовавших в пределах Московского государства в начале XVII в., неудивителен быстрый рост антикатолических настроений. Одним из первых шагов, патриарха Филарета, с 1619 г. соправителя России вместе с сыном, царем Михаилом, стало требование повторного крещения всех католиков, а в 1630-х гг. были приняты дискриминационные законы, запрещающие вербовать в Западной Европе наемников римско-католического вероисповедания[377]. Продолжающаяся экспансия иезуитских школ на западе России и в Польской Украине, образование новой католической епархии в Смоленске и провозглашение Сигизмундом «Вселенской Унии» православия с католицизмом усилили в 1620-х гг. антикатолические настроения[378]. Шведы поддержали и вдохновили нападение России на Польшу в 1632 г., а победа шведов в том же году над католическим императором при Брейтенфельде была отмечена в Москве особым молебном и праздничным колокольным звоном. Новгородские православные купцы помещали портреты победоносного Густава-Адольфа в места почитания, обычно отводимые для икон[379].
На самом деле русское общество не понимало, в какой степени молодая династия связала себя с протестантами, до тех пор, пока в 1644 г. датский кронпринц не прибыл в Москву для женитьбы по протестантскому обряду на дочери царя Михаила. В 1641 г. успешная акция ведущих церковных иерархов по недопущению этой свадьбы из религиозных соображений вкупе с растущим сопротивлением отечественных купцов экономическим уступкам иноземцам приостановила поступательное движение Московского государства в сторону протестантизма. Но к тому времени, как Россия начала ограничивать активность протестантских элементов и готовиться к войне со шведами, она попала в глубокую техническую и административную зависимость от более удаленных «германцев», в первую очередь от голландцев. От этой зависимости было трудно нее всего избавиться, поскольку порождали ее настоятельные потребности армии в период войны с поляками и шведами.
Начиная с 1550-х гг. — с того времени, как Иван Грозный создал штатную русскую пехоту на жалованье (стрельцов) и начал-широкомасштабную вербовку иностранных наемников, — в России началась ускоренная «военная революция»[380]. Число как стрельцов, так и наемников возрастало, и в первые три десятилетия XVII в. процент простых неблагородных солдат снизился в российской армии с пятидесяти до двадцати пяти[381]. Шведское и голландское влияние в России заявило о себе более длинными копьями, более мобильными воинскими соединениями, более строгой муштрой и применением — впервые — военных карт. Польские противники — и не зря — завидовали «голландской хитрости» российской армии[382].
Когда голландцы подключились к шведам, помогавшим строить российскую армию для ведения в 1632–1634 гг. вялой войны с Польшей, в армии Московского государства начался самый эффектный за всю ее историю рост — с более или менее стабильной цифры в 100 000 человек до численности порядка 300 000 к концу победоносной антипольской кампании в 1660-х гг.[383]. Большая часть офицеров и многие простые солдаты были привезены из североевропейских протестантских стран, так что добрую четверть этой раздувшейся армии составляли иностранцы[384].
Эти западные пришельцы (подобно многим из новоассимилированных татар, южных славян и прочих) были лишенными «корней» людьми, полностью зависимыми от государства. Они стали главной частью новой элиты, состоявшей на государственной службе, — дворянства, которое постепенно вытеснило более старую и традиционно привязанную к земле аристократию. Другими новшествами, которые в начале XVII в. сопутствовали и способствовали «военной революции» в России, были рост управленческой бюрократии, усиление власти местных воевод и упрочение крепостного права как гарантии снабжения государства продуктами и рабочей силой.
Типичным представителем новой военно-управленческой верхушки, участвовавшей в преобразовании российского общества в годы слабого правления Михаила Романова, был Иван Черкасский[385]. Отцом его был сменивший вероисповедание мусульманин с Кавказа, который поступил на службу к Ивану Грозному и был первым воеводой Новгорода, где женился на сестре будущего патриарха Филарета и подружился с блистательным шведским наемником, генералом Делагарди. Иван был воспитан как солдат, преданный царю и независимый от местных интересов соседних шведов он обучился военному ремеслу и с ними же в период «Смутного времени» сотрудничал, направляя общественное мнение против поляков. В день царской коронации в 1613 г. за военные заслуги ему (вместе с освободителем Москвы Дмитрием Пожарским) было жаловано боярство. Установив личный контроль над многими московскими. канцеляриями, в том числе создав полутеррористическую организацию, известную как «приказ сыскных дел», он был, наверное, самой влиятельной фигурой в правительстве Московского государства вплоть до смерти в 1642 г.[386] Привлечение шведских и голландских военных и управленческих кадров (и дружба с ними) обеспечивало ему успех на протяжении всей его карьеры. Он приветствовал шведов и союз «меж великого государя нашего царского величества и меже королевского величества» как силу, направленную против «римские веры еретисов, папежан, иезавитов»[387]. Он настаивал, чтобы русские, как и шведы, защищали свою «государскую природу» от новых притязаний Рима на установление мировой империи. В стремлении превзойти шведов и голландцев (которые осыпали его наградами зачастую более щедрыми, чем царские) он ввел использование шифра в русской дипломатической переписке[388].
374
124. О программе лютеранского обучения в Ливонии см.: Dalton. Beitrage, I, 50— 132. О Шютте (Skytte) и специфической роли Швеции в Ливонии см.: R. Liljedahl. Svensk forvaltning i Livland 1617–1634. - Uppsala, 1933, особ. 273–280, 487–540.
Шведско-русские конфессиональные распри в 1630-х и 1640-х гг. были проанализированы на материале Ингерманландии (район, в котором позднее был построен Санкт-Петербург) в работах: C.Ohlander. От den Svenska Kyrkore formationen uti Ingermanland (1617–1704). — Uppsala, 1900, особ. 9-15, 29-121, и: A.Soom. Ivangorod als selbststiindige Stadt 1617–1649 // Opetatud Eesti seltsi Aastaraamat (Tartu), 1937, особ. 242–264.
О защитной, по существу, деятельности православных в этом регионе см.: И.Чистович. История православной церкви в Финляндии и Эстляндии. — СПб., 1X56; также: J.Salcnius. Kreikanusko Suomessa. — Porvoo, 1873; E.Backman. Den Kalvinska kyrkans trosbekannelse och katekis // Suoincn Kirkhohistorialliscn Seuran Vuosikirja, 1938, 30–32; а также исторический раздел (1 —178) в кн.: N.Berg. Exertitatio historico-tlieologica de statu ecclesiae et religionis Moscoviticae. — Stockholm, 1704 (Liibeck, 1709). Этот труд, написанный главой теологической академии в Уппсалс, является первой из всех когда-либо написанных работ о Русской Церкви и до сих пор остается бесценцым источником. См.: Рущинский. Быт, 33–34.
375
125. Все, очевидно, были построены после разрушения польскими интервентами всех подозрительных мест отправления протестантских служб. В работах: Цветаев. Протестантство, 49–66; Olearius. Voyages. — Amsterdam, 1727, 382–383, — идентифицированы две лютеранские, две голландские реформатские и одна англиканская церкви в Москве 1630-х гг., а протестантское население исчислено в более тысячи дворов. См. также: A.Fechner. Chronik der Evangelischen Gcmcinden in Moskau. — M., 1876, I, 20—369 и карты, против vii.
376
126. B.Silfversvan. Eras poliittincn haaveilija 1600-luvulla // Hisloriallincn Aikakauskirja (Helsinki), 1934, 161–183. Автор считает, что катехизис для окружения царя подготовил авантюрист-дипломат Якоб Руссель, имевший французское гугенотское прошлое и ставший тем самым интриганом, что сыграл ведущую роль в вовлечении России в антикатолическую коалицию 1630-х гг. Это заключение оспаривает другой исследователь (E.Backman. Den trosbekannelse), который рассматривает этот труд как работу, посвященную позднему XVII в., но чьи расследования обнаруживают другие интересные свидетельства протестантского прозелитизма на российской почве (особ, см. материалы, цитируемые на 30–32). Безотсылочные дополнительные дводы в пользу авторства Русселя предложены в работе: I.Mikkola. Un Zelatcur du Calvinisme aupres du Tsar Mikhail Fedorovich // Melanges Jules Legras, 1939, 215–219. Катехизис в собрании Финской национальной библиотеки в Хельсинки переплетен с комплектом документов, относящихся к Голландии конца XVII в., и взят, по всей видимости, из семейной библиотеки Матвеевых, но это не дает основания исключить каллиграфические и стилистические моменты как довод в пользу того, что первоначально катехизис был составлен в начале XVII в. и, вероятно, переведен одним из многих голландцев, состоявших на службе у Московского государства. До Первой мировой войны в Валаамском монастыре хранился сборник кальвинистских институций 1577 г. издания (Редкости валаамской монастырской библиотеки // ИЛ, 1914, № 2, 242–243; ныне уже отсутствует в библиотеке Куопио, Финляндия, где справки наводились в феврале 1961 г.).
377
127. Мулюкин. Приезд, 111–115; Цветаев. Протестантство, 4, 173–178.
378
128. О попытках распространить после «Смутного времени» католическое влияние на запад России и Украину см. материалы и анализ в: E.Schmuiio. Kurie; также: И.Чистович. Очерк истории, 98 и далее. Об одновременных попытках в православной Молдавии см.: R.Ortiz. Per la storia della cultura Italians in Rumania. — BucurcSti, 1916, 67 и далее. О хитрой дипломатии Швеции, которая содержала и вербовала наемников с целыо вовлечь Россию в 1632 г. как фактического восточного союзника в Тридцатилетнюю войну, см. основополагающую работу: D.Normian. Gustav Adolfs politik mot Ryssland och Polcn under tyska kriget (1630–1632). — Uppsala, 1943 (с приложением российских и венгерских материалов из: Вайнштейн. Россия, особ. 102–162). См. также материалы в многочисленных статьях по этому вопросу Б.Поршнева, особ.: ИАН(И), 1945, № 5, 319–340; ИЖ, 1945, № 3; СкС, 1956, 1. Довольно близорукой точке зрения Поршнева, считающего, что главным делом всех без исключения было навредить России (заявлена открытым текстом в: УЗАОН, 1948, ПО), отчасти противостоит статья А.Арзыматова (СкС, 1956, I, особ. 77–93) и, косвенно, — намного более тонкий анализ Вайнштейна. Общее пренебрежение религиозным фактором, обычное для всех советских подходов, может быть исправлено, если свериться со статьями: A.Szelagowski // КН, 1899, IV, 685–700, — о связях Швеции с польскими протестантами, и; G.von Ranch. //AR, 1952, II, 187–198, — посвящена протестантско-православному конфликту.
Мулюкинское подробное исследование личного состава и бесценный труд Платонова «Москва и Запад» делают совершенно понятным интенсивный приток в Россию начала XVII в. североевропейских протестантов. Дополнительный материал, подчеркивающий шведские экономические контакты и влияние (всегда ценимые менее, чем влияние и контакты голландцев, англичан, датчан и голштинцев, которые в основном предпочитали писать книги о своих впечатлениях), представлен в: К. Якубов. Россия и Швеция в первой половине XVII в. // Чт, 1897, 3; A.Soom. Die Politik Schwedens bezuglich des russischen Transithandcls iiber die est-nischen Stiidtc in den Jahrcn 1636–1656. — Tartu, 1940; а также в важных документах из Пскова и Новгорода, опубликованных в: Русско-шведскис экономические отношения в XVII в. М. — Л., I960. Дополнительный документальный материал о шотландском влиянии см. в: A.Francis Steuart. Scottish Influences; и в: Papers Relating to the Scots in Poland. — Edinburgh, 1915. О структуре иностранных поселений в Москве см. анализ Е.Звягинцева в: ИЖ, 1944, № 2–3.
379
129. Olearius. Voyages, 352–354.
380
130. См. статьи А.Чернова (ИЗ, XXXVIII 1951, 281–290) и А.Зимина (ИЗ, LV, 1956, 344–349). Н.Шпаковский указывает (ЖМНП, 1898, сен., 146), что с самого начала в стрельцах состояли как русские, так и иностранцы.
381
131. Моя оценка основана на цифрах, приведенных в: Оч(6), 441.
382
132. Бибиков, 7—15; Райнов. Наука, 380–384. Военная картография возникла, очевидно, в Восточной Европе при Стефане Батории. См.: Roberts. Revolution, 27.
383
133. Цифры, которые Ключевский (Сказания, 96) предлагает для описания общего роста армии от мирного времени до военного, представляются соответствующими этому периоду, поскольку оценки, на которых основывается цифра 300 000, относятся ко времени войны с Польшей в 1654–1667 гг. В действительности эта цифра ниже, чем общие цифры, предложенные для исчисления максимальной военной мощи в работах: Е.Сташсвский. Смета военных сил Московского государства в 1663 г. — Киев, 1910, 13–16. и: R.Boussingault // BRP, V, 1859, 3–4, 28. П.Милюков (Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. — СПб., 1905, 52–53) оценивает мощь армии в 1681 г. в 260 000.
Бобровский (Переход, 75–76) исчисляет армию 1676 г. в 255 000; Оч(6) (450) говорят о цифре «более 200 000» после поглощения Левобережной Украины в 1667 г. Даже если возражать против преувеличения военной мощи в ранние годы (см.: Nef. War, 91–92) и настаивать на общей цифре в 215 000, которую Сташевский выводит из документа 1663 г. (Смета, 13, — но он же считает сс недостоверно малой), это все равно не покажет реального роста размеров армии в период между этой датой и той, к которой относится следующая твердая оценка (В.Кабузан. Материалы ревизии как источник по истории населения России XVIII — первой половины XIX в. // ИСР, 1959, № 5, 136 и таблица), которая составляет к 1719 г. 219 000. Реформа Петра, таким образом, выступает в действительности как вариант скорее административной реорганизации, широких изменений в составе населения и перестройки общества наподобие тех, что имели место при Алексее. Петровская реформа, конечно, обеспечила прочную основу для дальнейшей экспансии, которая привела к удвоению численности армии ко времени восшествия на престол Екатерины (Кабузан, 13).
384
134. Сташсвский (Смета, 12–14) считает, что в 1663 г. 60 ООО из 215 ООО в армии были казаки. Австрийский эмиссар Майерберг — без систематического подсчета иностранцев — насчитал в 1662 г. четырех генералов, более сотни полковников и неисчислимое количество младших офицеров (Ключевский. Сказания, 96). В.Пичета (История Московского государства. — М., 1917, 71) утверждает, что процент наемников возрос от 6 процентов в относительно маленькой армии 1662 г. до 27 в намного большей армии 1663 г. Е.Трифильев (Новые культурные течения в московском государстве в XVII в. — Одесса, 1913, 10) полагает, что иностранный контингент составлял к 1681 г. 90 ООО человек.
385
135. См.: М. Яблочков. История дворянского сословия в России. — Спб., 1876, 216–217; и библиографическую статью: В.Бенешевич // РБС, XXII, 214–215 (здесь он представлен как богатейший человек Московского государства), а также о его отце, — "195–196. Перечень некоторых даров, поднесенных ему (и Шереметеву, который возвышался одновременно и также блистательно), см. в: Savva, архиепископ Тверской. Sacristie patriarcale dite synodale de Moscou. — M., 1865 (2-e изд. с иллюстрациями), 24–30; также: Оч(6), 157.
386
136. И.Гурлянд. Приказ сыскных дел. — Киев, 1903, особ. 8–9, 15–19, — о деятельности этого «бюро расследований» (чьи руководители были известны как «сильные») и о контроле Черкасского над ним; также: А.Чернов. К истории поместного приказа // ТИАИ, IX, 1957, 227, — касательно другого приказа, который, согласно сравнительно недавнему исследованию, контролировал Черкасский.
387
137. Из соболезнующего письма губернатору Ливонии по случаю кончины Густава-Адольфа, в: Н.Голицын. К истории русско-шведских отношений//Чт, 1903, IV, Раздел III, 6; см. также: Вайнштейн. Россия, 134–135.
388
138. Он связывался непосредственно с царем секретным шифром, созданным патриархом Филаретом «для своих государственных и посольских тайных дел». См.: А.Попов. Русское посольство в Польше в 1673–1677 годах. — СПб., 1854, 268,271.