По крайней мере я был рад, что Алексу не пришлось убивать Керта в один из вечеров, потому что только так, по его словам, можно было его уничтожить. И не надо было объединяться с ним и становиться живым монстром — всё оказалось гораздо проще! Такой Алекс Коршунов в двух лицах был прекрасен и совершенен. Всё оказалось вовсе не так страшно. Всегда есть способ всё наладить и начать жизнь заново. Всегда есть способ договориться с самим собой.

В кабинете не оказалось мистера Джека — дверь была настежь открыта, окна распахнуты, и ветер ворошил на его столе листы бумаги. Я остановился на пороге, чувствуя, что он где-то рядом.

Сколько дней подряд я входил в этот кабинет по утрам, сколько раз стучал в эту дверь и слышал знакомое «Войдите!» Сколько раз я пил коньяк, сидя на кожаном диване, сколько раз задавал вопросы и не получал ответа. И сколько раз ответ возникал у меня в голове сам собою, когда за мной закрывалась тяжёлая дверь. Туманные обещания, умные речи, намёки, скрытые угрозы — здесь, в этом кабинете, решалась моя судьба. Как я был несправедлив, нетерпелив и попросту глуп, без конца сомневаясь, упрекая и подозревая, не доверяя и обижаясь. Но в этом, именно в этом и был весь смысл, ибо не может человек поверить и спокойно принять судьбу, не может безропотно подчиниться и убедить себя, что тот, кто заботится о нём, знает, как лучше.

Я не искал слов извинения и благодарности, я не чувствовал себя виноватым или обязанным — я просто пришёл посмотреть в глаза Тому, Кто Вершит Судьбы.

Но его не было, и только ветер гулял по его кабинету. Он становился всё сильней, и я невольно схватился за ручку двери, чтобы меня не снесло внезапным порывом. Неожиданно дверь сдвинулась с места и, подтолкнув меня, закрылась. Открыть её я не пытался.

Ветер стих, и окно само по себе закрылось.

— Где вы, Джек?-Громко спросил я.-Кто вы?

Не было ответа, не было мистера Джека. Не было потому, что его попросту не существовало, как не существовало Клифа Гранта и мистера С. Я сам придумал их, я сам увидел их такими. Но никто и никогда не узнает, какая сила скрывалась за этими тремя образами, какая грозная, неведомая сила, жестокая и справедливая.

Мне почудилось, что со стен на меня смотрят миллионы невидимых глаз. Они смотрели внутрь, пронизывали меня насквозь, проникали в каждую позабытую мною мысль и оценивали каждый совершённый мною поступок. Для них я был прост и понятен, даже примитивен, и не было ничего сложного, и не было ничего таинственного. Во мне были все мои вопросы, во мне же были и ответы, и надежды, и ошибки, и недоверие, и страх, и боль, и любовь — всё это было одной ничтожной крупицей, песчинкой в целом океане золотого песка. Всё это не имело названия, потому что не заслуживало даже одной буквы. Всё это не имело времени, потому что не заслуживало даже единого мига. Меня не существовало, меня не было — только какой-то бесплотный сгусток чьих-то намерений, облечённых в плоть, созданную по чьему-то образу и подобию.

Я видел себя их глазами, и я видел одновременно все дни своей жизни — и прошлой, и будущей. Я видел себя в разных обличьях; это был я, но это не был я. Я видел тех, кто был рядом со мной и кто будет рядом со мной, и видел все дни их жизней, и понимал, зачем они рядом со мной сейчас. Я видел смерть и рождение, я видел Тех, Кто Не Возвращается и знал, что я не из их числа. Я видел Замысел, я читал строки, написанные про меня, и сам Замысел показался мне не толще рекламной брошюры. Те, Кто Осуществляет Замысел, были непостижимы, но близки, от них веяло теплом и лунным светом. Они выполняли свою миссию с вдохновением и страстью, часто недоумевая и удивляясь; они были задумчивы, но по-прежнему преисполнены надежды. Тот, Кто Написал Замысел, их не винил — они делали всё, что могли. Его не тревожило отсутствие желаемых результатов — Он знал, что и это входило в Замысел, было написано в самом начале и обозначено одной буквой.

Я узнал многое, но я не узнал того, что знать не дано. Мне не было жаль людей, мне было жаль тех, кто совершенно бесполезно пытался их научить, и тех, кому суждено было посвятить этому свои жизни. Я видел войны и стихийные бедствия, я видел затонувшие корабли и меч, на котором навеки засохла кровь. Я видел распятого Исуса и мёртвых поэтов, я видел бесчисленные памятники тем, кого лишили жизни, я видел слёзы и слышал крики тех, кому суждено было страдать. Я видел толпы народа на площадях, я смотрел в их пустые глаза и в их завтрашний день, которого не было. Я видел миг триумфа, когда стоящий на площади был богоподобен, а глаза людей — осмысленны и светлы. Я познал величие этого мига, этого вечного света истины, цену, которую стоит за него заплатить, и наравне познал его непрочность. Я видел ослепительную роскошь дворцов и портреты царей в золотых рамах, праздничные шествия по главной улице и многочисленный эскорт прихлебателей, сумевших урвать свою толику сиюминутной власти; видел солдат, разгоняющих толпу и угрожающих ружьями. Я заглядывал в светящиеся по вечерам окна домов, но в тесные квартиры не помещался даже мой мизинец, и потолки больно прижимали ноготь. Я плакал, когда слепого музыканта забросали камнями возле деревянной часовни, и когда языки огня стали заживо глотать привязанного к столбу еретика. Я видел статуи богов с пустыми глазницами и воинов, похожих на своих богов, толпы безумцев, выкрикивающих ругательства, царя, положившего голову на плаху и молчаливое величие униженных изгнанников..Мне стал ясен смысл этой извечной борьбы, и я невольно позавидовал тем, кто уже не вернётся.

Самое удивительное, что это видение было во мне, я содержал его, как сосуд содержит воду. Я был Исусом и растрелянным поэтом, убитым музыкантом и еретиком, одиноким изгнанником и свергнутым царём. Ими были и те, кто был со мной рядом, и никто не существовал сам по себе — все были всеми и не имели лиц, и не имели тел. Это длилось какую-то долю секунды, но продолжалось целую вечность и будет продолжаться без конца.

Эпилог.

— Ты понял, чем придётся платить?-Спросил Клиф.

— Всю жизнь, -добавил мистер С.

— А разве я могу отказаться?-Спросил я.

— В принципе можешь, -сказал мистер Джек.-Только проживёшь после этого недолго.

Я сдержал улыбку — всё-таки разговор был серьёзным.

— Мне не хочется умирать, господа, -сказал я.-Даже если мне предстоит нечто ужасное. Хотя странно… ни за что бы не подумал, что быть актёром так дорого стоит.

— Дорого стоит Мириал, -сказал мистер Джек, -а ты, если хочешь, попробуй обойтись без него — и твоё имя никто не вспомнит на следующий день после премьеры. Запоминают только тех, кто с нами, Гэл, потому что то, что мы делаем, мы делаем навсегда.

— Тебе будет нелегко, -продолжил мистер С., -всё, что было -это только начало. Никому не дарован покой, а только временный отдых. Впереди тебя ждут новые знания и новые истины, новые потери и новая боль. Ты будешь долго ходить по кругу и не сможешь сойти с дистанции.

— По крайней мере, я больше не буду простирать к небу руки и кричать: «Господи, почему?!».

— Да, Гэл, это не Господи, это мы, -улыбнулся Клиф.-Мы будем делать всё, чтобы ты осуществлял своё предписание, а ты будешь нам служить. И только нам ведомо, куда заведёт тебя эта дорога. Сегодня мы сделали тебя победителем, а завтра ты можешь оказаться поверженным и потерять то, что для тебя бесценно.

— И только послезавтра ты узнаешь, почему, -подхватил мистер Джек.

— И Керт, и Элли, -это ничто по сравнению с будущими испытаниями, -вступил мистер С.-Ты прославишься, и мы будем использовать твой авторитет на полную катушку.

— Да уж, вы не оставите меня почивать на лаврах, -улыбнулся я.-Но и пророка из меня тоже не выйдет.

— Выйдет, Гэл, выйдет, -заверил меня Клиф, -кому дано, тот поймёт.

— И дело не только в этом, Гэл, -сказал мистер Джек, -ты должен быть рядом с нами, ты нужен нам. Ты был нужен Алексу и Керту, Мерс и Рексу Гейрану, теперь ты стал нужен Элли, и так до бесконечности.