Не крупные ошибки я кляну, 

А мелкий день, что зря на свете прожит.

В этих, первых стихах "Пиров", Армения - лишь экран, на который проецируются мысли о жизни и работе после войны. Как жить, еще не совсем ясно. Непреложно только, что - - чище, сердечнее по отношению к людям.

Ведь "в блиндажах сырых мы породнились - брат стоит за брата". Пусть старый мир, "слепой и безобразный", бьется "в ярости напрасной", - важно, чтобы торжествовала поэзия.

Вся в кострах, 

Вся в звездах, ночь забыла про невзгоды, 

Как будто лагерь Братства и Свободы 

Поэзия раскинула в горах. 

  

И, отвергая боль, вражду и страх, 

Своих певцов собрали здесь народы, 

Чтобы сложить перед лицом Природы 

Единый гимн на братских языках...

Эти стихи были написаны в феврале 1944 года, когда на огромных просторах нашей страны, от Черного моря до Белого, ворочала свои жернова война. Интернационалист до мозга костей, Гитович готов был всеми силами содействовать братству единомышленников, хотя отчетливо понимал, что после войны не наступит идиллия. И его друзей ждет не только праздник. Поэтому очень органично возникает в цикле тема высокой ответственности поэта за свое искусство.

Не для того я побывал в аду, 

Над ремеслом спины не разгибая, 

Чтобы стихи вела на поводу 

Обозная гармошка краснобая. 

  

Нет, я опять на штурм их поведу, 

И пусть судьба нам выпадет любая, - 

Не буду у позорного столба я 

Стоять как лжец у века на виду. 

  

Всю жизнь мы воевали за мечту, 

И бой еще не кончен. Я сочту 

Убожеством не верить в призрак милый. 

Он должен жизнью стать. Не трусь, не лги - 

И ты увидишь, как течет Занги 

И день встает над вражеской могилой.

В Пустой Вишерке Гитовичу удалось написать шесть стихотворений задуманного цикла. Началась наша знаменитая зимняя кампания 1944 года. Войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в наступление, и Гитович вновь забросил за спину вещевой мешок. Фронтовые дороги уводили его все дальше и дальше от Ленинграда.

Почти два десятилетия "Пиры" ждали возвращения тамады. Только в 1964 году поэт возвращается в "свою Армению". Но если в первом цикле Армения была почти лишена реальных географических примет, теперь она обретает плоть и кровь. Оказывается, все эти годы поэт много читал об Армении, накапливал материал. Правда, отсутствие личных впечатлений давало о себе знать: Армения хотя и становится в стихах населенной людьми, однако все изображено "нерезко", как на фотографии, когда объектив не точно наведен. Впрочем, для Гитовича это и не важно. Важнее, что интернациональная тема, намеченная в первых стихах, приобретает определенную политическую окраску. Вот он пишет о Сарьяне:

Трудился мастер, рук не опуская, 

Не требуя от ближних ничего, 

Чтобы собрала эта мастерская 

Весь свет, все краски родины его. 

  

Настанет день - и повлекутся к ней 

Те, что бредут за гранью океана, - 

И Сароян вернется в дом Сарьяна, 

Как блудный сын Армении своей.

У Сарьяна в стихах Гитовича много добрых соседей - Хачатур Абовян, Чаренц, Ованес Шираз...

- Почему бы тебе не побывать в Армении? - спросил я как-то Гитовича.

- Легко сказать "побывать", - усмехнулся поэт.

И я тотчас понял свою бестактность. В послевоенные годы Гитович жил трудно. Писал мало, печатался совсем редко, занимался переводами древних китайских поэтов, а это не много давало для жизни. Конечно, собраться в Армению было для него делом не простым. Я решил предложить ему договор на книгу избранных стихов.

Радости поэта не было предела.

Помню, когда был получен гонорар, Гитович заглянул ко мне в издательство. В Ленинграде уже стояла поздняя осень. Вдоль тротуаров ветер гнал мокрый желтый лист.

В Фонтанке, сжатой гранитными берегами, серебрились барашки волн.

Увы, это время года и в Армении - не лучшая пора для туристов. В некоторые горные районы, в частности, на Севан, проехать уже было рискованно. Тем не менее армянские друзья сделали все возможное для того, чтобы Гитович как можно больше увидел. Его заочная любовь к Армении как бы материализовалась и еще больше окрепла. Он познакомился в горах со многими простыми людьми. Они угощали его терпковатым вином и пахнувшими дымом лепешками.

Вино и хлеб, рожденные из камня, - 

Гостеприимство трудовой души, - 

Вся эта жизнь ясна и дорога мне, 

И люди здесь добры и хороши.

Конечно, он восхищался вершинами и ущельями, быстрыми реками и архитектурными памятниками. Но самым притягательным оставались люди, простые труженики Армении. Тогда же поэт начал работать над стихами будущего третьего цикла "Пиров". В отличие от первых двух он ближе к путевому дневнику. "Деревенский праздник", "Валуны", "Ереванский пейзаж", "В горном монастыре" - вот взятые почти без выбора названия стихотворений цикла. Но впечатлений оказалось столь много, что и в Ленинграде они не оставляли его. Больной поэт продолжал работать, мечтая о возвращении в Армению. Он хотел приехать туда в марте, в самом начале весны. А пока, живя в Комарове, считал дни:

Так будет до самого марта: 

Я сплю среди зимних ночей - 

А горы Гарни и Гегарта 

Стоят у постели моей.

Каждый раз, когда я приезжал в Комарове, он угощал меня стихами. Еще до поездки в Армению оп написал полушутливые стихи "Воображаемое свидание с Ованесом Ширазом". В Ереване он познакомился с Ширазом и обрел друга. Он хорошо знал живопись Сарьяна, а в Ереване встретился с еще одним замечательным художником Арутюном Галенцом. Они поправились друг другу, и Галенц писал Гитовича. Портрет удался. Гитович недаром заметил: