Заметим, однако, это «с головы до ног». Оно по крайней мере свидетельствует не только о безупречной манере поведения, но и о безупречности костюма.

Наконец, последние восемь строк XVI строфы, рисующие Татьяну в соседстве с Ниной Воронскою. Здесь совершенно симметрично повторяется прием контрастного сопоставления с Ольгой - во II главе. И так же, как там, наблюдая за чертами Ольгиного портрета, мы выясняли черты Татьяны-девочки, так здесь, используя портрет Нины Воронской, уточним штрихи портрета княгини N. Нина - «блестящая», «Клеопатра Невы», обладает «мраморной красою», «ослепительна». При всем том «затмить соседку не могла». «Затмить не могла» в этом контексте, когда они обе сидят у стола, как бы выставленные на обозрение всего зала, может читаться только как сравнение внешности обеих дам. Значит, не блестящая,не Клеопатра Невы, не обладающая мраморной красою, не ослепительная Татьяна не уступает Нине в своей «беспечной прелести», которая здесь не может не быть прочитана и как прелесть внешняя.

Так почему же «никто б не мог ее прекрасной назвать»? Да потому, что «прекрасна» в установившемся понятии петербург- ского света Нина Воронская так же, как в устоявшемся понятии степных селений «все» (читай - прекрасное) - в Ольге. Вопрос по существу сводится к выбору точного термина. Назовите Татьяну прекрасной и вы поставите ее в один ряд с Ольгой и Ниной. Но Татьяна не похожа ни на ту, ни на другую, она красива новой красотой, непривычной, способной отразить исключительность ее натуры, - с ее «воображением мятежным, Ц Умом и волею живой // И своенравной головой // И сердцем пламенным и нежным». В обрамлении безупречного наряда новая красота уже не может быть не замечена петербургским обществом, но для нее не придумано еще новое слово. Вот почему Пушкин отвергает затертое «прекрасна» и постоянно предпочитает для своей героини слово «прелесть», хорошо передающее впечатление красоты уже ощущаемой, но еще не осознанной. Своеобразная терминология проводится последовательно во всем романе, что не дает возможности признать ее случайной. Татьяна никогда не называется прекрасной. Во всем романе одна Татьяна именуется прелестной; «прелестное плечо», «прелестный пальчик» и т. д. Исключение делается только для лиц божественно-мифологического происхождения: в I главе «Дианы грудь, ланиты Флоры // Прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры // Прелестней чем-то для меня», или в VIII главе: «У ночи много звезд прелестных».

Таким образом, вопрос, поставленный в самом начале: красива Татьяна или нет? - разрешается сам собою при внимательном чтении романа. В деревне она красивая, полная душевных и физических сил уездная барышня. В Петербурге - одна из первых красавиц высшего света, лишенная каких-бы то ни было черт провинциальной простоты. Ни там, ни тут ее красота не ослепляет, не подавляет окружающих, не подается напоказ. Она проявляется естественно, «беспечно», вызывая невольное чувство уважения даже у тех, кто не в силах оценить глубину и силу душевной красоты героини.

Но почему автор так искусно зашифровывает ее портрет? Намеки, недосказанности, иллюзия противоречий - все это свидетельствует о том, что, рисуя портрет своей любимицы, Пушкин продолжает «двойную игру» с читателем. Последний как бы включается в круг действующих лиц конца VII главы и наравне с ними поверяется Татьяной. Там, в театре, в Собрании, у теток ее сумели угадать Вяземский, «какой-то шут печальный» и князь.

Любой читатель также может попытаться...

Пушкин, как уже упоминалось, предпочитает вообще скрывать внешность своих героев, как бы оберегая их от праздного любопытства. Лишь в тех случаях, когда это по какой-либо причине необходимо, он отступает от своего правила.

Можно было бы объснить этим общим правилом и неоткрытость портрета Татьяны - самой любимой и потому наиболее оберегаемой героини. Частично так оно и есть: Пушкин относится к Татьяне с ревностью, не терпящей постороннего взгляда. Но в данном случае позиция автора по отношению к портрету героини не исчерпывается одним этим обстоятельством.

ТАТЬЯНА И МУЗА

Обратимся к началу VIII главы, к тем пяти первым строфам, в которых раскрывается святая святых поэта - образ его музы. Не будем полностью цитировать эти строфы, они у всех на слуху, проследим лишь вехи необычайной «биографии».

Вот муза - сама девочка - озаряет первым появлением «студенческую келью» юного поэта, вместе с ним переживает первый успех и благословение Державина; вот она резвится, как вакханочка, в безумных пирах; потом сопровождает своего избранника в изгнание: на Кавказ, к берегам Тавриды. Вместе с поэтом муза следует в глушь «Молдавии печальной» и забывает «...речь богов // Для скудных, странных языков, // Для песен степи ей любезной».

Вдруг изменилось все кругом,

И вот она в саду моем

Явилась барышней уездной,

С печальной думою в очах,

С французской книжкою в руках.

Мы видим, как муза, осчастливив поэта своей ранней привязанностью, не расстается с ним, она постоянно изменяется, принимает тот или иной облик, в зависимости от обстоятельств, в которые попадает ее избранник. И вдруг... «Изменилось все кругом». В очередной раз изменилось место действия («в саду моем») и, соответственно, - облик музы («явилась барышней уездной»). Но изменилось и другое: после превращения в «барышню уездную» муза перестает изменяться лицом. На светском рауте она появляется не в каком-нибудь новом облике, как этого можно было ожидать, а в прежнем - уездной барышни:

И ныне музу я впервые

На светский раут привожу;

На прелести ее степные

С ревнивой робостью гляжу.

Сквозь тесный ряд аристократов,

Военных франтов, дипломатов

И гордых дам она скользит;

Вот села тихо и глядит...

(Выделено мною. - Я. С.)

Но ведь это же Татьяна!

«Прелести» (о них столько говорилось в связи с Татьяной).

«Степные» («Из глуши степных селений» - Татьяна).

«Скользит» («К супругу обратила // Усталый взгляд; скользнула вон» - Татьяна).

«Села тихо и глядит» («все тихо, просто было в ней» в Татьяне!).

Не повторяется ли здесь, в появлении музы на петербургском рауте, чудно преобразованное появление Татьяны в московском Собрании? Теперь не Татьяна, а муза в облике Татьяны скользит, «незамечаема никем». Разница только в том, что Татьяна реальная девушка «смотрит и не видит» окружающую ее реальную обстановку, а Татьяна - муза глядит и видит все, «любуясь шумной теснотою, // Мельканьем платьев и речей, Ц Явленьем медленным гостей // Перед хозяйкой молодою, Ц И темной рамою мужчин // Вкруг дам как около картин». Она первая замечает и Онегина. Автор обращает на него внимание, лишь «с ревнивой робостью» перехватив ее взгляд. И взгляд ее небеспристрастен:

...Но это кто в толпе избранной,

Стоит безмолвный и туманный?

Для всех он кажется чужим.

Мелькают лица перед ним

Как ряд докучных привидений.

В его лице? Зачем он здесь?

Кто он таков? Ужель Евгений?