Много воспоминаний связано с нашим общежитием. Приведу одно из них. Вечер. В комнате тишина. Сидя на кроватях и обложившись учебниками, все корпят над курсовыми работами. И вдруг, в этой тишине прозвучало: «Эх, сейчас бы вареников с картошкой замурзанных в сметане!». Я поднял голову. Витя Холодный сидел на кровати отрешенный и было видно, что всеми мыслями он был дома, в Семиречье, в родном Урджаре. Произнёс он эту фразу так, как это принято было у них.

Моя вузовская жизнь, в особенности на первых курсах, была нелегкой. Как и многим, мне пришлось учиться на стипендию. Приходилось подрабатывать на железной дороге разгрузкой саксаула из вагонов.

Вечером, на электрической плитке, мы сами готовили ужин — так было экономней. Часто наш завтрак состоял из ломтя черного хлеба со сливочным маргарином и чая с сахаром. Больше года после окончания института я испытывал стойкую аллергию к чаю, а наличие маргарина в сливочном масле безошибочно определяю до сих пор. Запомнился случай на алма–атинском базаре. Мы с Ермеком Мировым отправились на базар за продуктами. В конце буднего дня выбор был небольшой. Мой приятель подошел к мордастой тетке и жалобным голосом обратился к ней: «Тетенька, мы студенты, продайте нам картошку подешевле!» Тетка нашлась быстро: «Студенты! А потом начальниками станете! Не буду я вам продавать дешевле!».

С другим однокурсником — Амантаем Шишингарином у меня связан другой памятный случай. На производственной практике в Кокчетавской области Казахстана в 1963 году мы набрали в библиотеке всякого чтива. Я обратил внимание на то, что Амантай по вечерам сосредоточенно углубляется в одну из книг. Поинтересовался, что он читает, оказалось — сборник стихов Фета. Я был шокирован! Молодой казах из провинциальной глубинки и увлечен Фетом!

К своему стыду слышать то о поэте я слышал, но вот чтобы читать его стихи… Во мне заговорило любопытство, а возможно, и ущемленное самолюбие. Я тоже ознакомился с творчеством Фета и, с того времени, осталось в памяти его четверостишие:

Как знать, возможно, этот эпизод сыграл не последнюю роль в том, что я — инженер, технарь — спустя сорок пять лет издам свой сборник стихов.

Амантай как–то рассказал, что его отца зовут Кенжитаем, а деда — Шишингары. С тех пор в шутку я часто здоровался с ним так: «Приветствую тебя, Амантай, сын Кенжитая, внук Шишингары!». В ответ этот сдержанный и немногословный парень доброжелательно улыбался.

Казахов и русских на нашем факультете было приблизительно поровну. Не помню ни одного конфликта на национальной почве. Комнаты в общежитии были на пять–шесть человек, жили мы, как правило, вперемешку, и теплые чувства ко многим студенческим друзьям–казахам сохранились на всю жизнь. Со мной в комнате жили отличные ребята казахи: Сыдихов Шапих, Миров Ермек, Сагинтаев Нуралы. В доброй памяти сокурсники: Набиев Жуагашты, Утарбаев Жетыбай, Бисенов, Бисенгалиев, Исламбакиев, Кожин, Кудасов и другие. В памяти наши девочки, а их на курсе из семидесяти студентов было четыре: Галя Кердот, Лариса Шабанова, Вера Тараева, Света Илюшина. Своей неординарностью отличались городские ребята: Виктор Маценко, Николай Горшков, Анатолий Сухотерин, Мишка–татарин (фамилии не помню). Все они, каждый на своём месте и каждый по своему прошли и идут по жизни достойно.

Помню Наташу — студентку геологического факультета Горного института, которую я называл «геологиня». Судьба развела нас, но добрая память о чистой дружбе с этой милой девушкой осталась навсегда. Как то, по моей просьбе, она на листочке записала для меня слова «Шотландской застольной» Баха. С тех пор я с удовольствием слушаю это музыкальное произведение в лучшем, на мой взгляд, исполнении русского баса Максимом Дормидонтовичем Михайловым.

Что касается преподавателей, среди них были те, кого я условно отношу к увы ушедшему поколению «зубров». Они являли собой профессионализм, большой жизненный опыт и высокую культуру. Считаю своим долгом привести несколько имен. Юрий Дмитриевич Зубков, заведующий кафедрой «Теоретические основы электротехники». Нередко, заметив, что мы утомились, прерывал лекцию и для разрядки рассказывал интересные истории из своей жизни времен индустриализации страны. О его эрудиции говорит тот факт, что в двести томов «Библиотеки всемирной литературы», которая начала издаваться в 1968 году, вошло большинство из 100 книг, рекомендованных нам на одной из лекций Юрием Дмитриевичем для прочтения.

В число «зубров» входили наш первый декан факультета Алексей Андреевич Захаров, читавший курс «Станции, сети, системы», наш последний декан Хасан Тасбулатович Тасбулатов — курс «Электрический привод» и другие. В конце тридцатых годов Тасбулатов попал под колесо репрессий, но легко отделался — был отправлен на поселение в Киргизию. Узнав, что я из Киргизии, в шутку, доброжелательно называл меня «киргизом».

Много памятных событий произошло в студенческие годы. Самое значительное — полет Юрия Гагарина в космос. Никогда не забуду тот яркий, солнечный апрельский день 1961 года, энтузиазм и неподдельную радость людей. На мой взгляд, XX век отмечен двумя наиболее значимыми для нашей страны и нашего народа вехами — это День Победы 9 мая 1945 года и полет Юрия Гагарина.

Важным, в студенческие годы, было прочтение рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в журнале «Новый мир». Это был первый звонок к осознанию трагических событий времен культа личности Сталина. Тогда же и вот уже более пятидесяти лет я стал почитателем журнала «Иностранная литература». Сколько замечательных авторов и произведений было подарено мне этим журналом! Последние годы журнал стал посредственным — признак времени, всё к чему прикасаются либералы — чахнет.

В 1963 году на экраны вышел американский боевик «Великолепная семерка» незабываемый фильм, прорыв Голливуда в СССР. Странно, но увлечение в студенческой среде группой «Битлз» не задело меня. Зато творчество Галича, Окуджавы и Владимира Высоцкого сразу и навсегда легло на душу!

В Алма—Ате, у меня появилась уникальная возможность приобщиться и повысить свою театральную и музыкальную культуру. В то время по доступной цене можно было приобрести абонемент на просветительские концерты Казахского государственного симфонического оркестра. Они проходили в осенне–зимний период дважды в месяц. Каждая встреча с оркестром посвящалась одному из композиторов. На сцену выходил искусствовед, который рассказывал биографические данные композитора и о его творчестве, об истории создания и содержании симфонического произведения, которое затем исполнял оркестр. До сих пор в памяти вечера, посвященные Чайковскому, Глинке, Мусоргскому, Моцарту, Равелю, Листу и другим композиторам.

Появилась привычка регулярно ходить в республиканский оперный театр. Билет на галерку стоил копейки, а когда в театре не было аншлага, после звонка можно было с комфортом расположиться и в партере. Помню замечательного казахского певца — баритона, народного артиста СССР Ермека Серкебаева в «Севильском цирюльнике». Позднее появился тенор, с высокой культурой исполнения, и тоже народный артист СССР Алибек Днишев. И конечно, в душе, в память о Казахстане, Алма — Ате и студенческих годах казахская национальная мелодия «Сары арка — Золотая степь» в исполнении оркестра национальных инструментов.

Студентом, в меру своих скромных возможностей, я начал приобретать пластинки с записями классических произведений, заложив основу фонотеки. В общежитии прослыл меломаном. Помню, в нашу комнату влетел Борис Клаптенко: «Ты слышал, как поет Борис Штоколов?» «Нет?» — «Послушай и запомни! Это второй Шаляпин!»

Борис — высокий, крепкий парень, поступил в институт сразу после службы в Морфлоте и ему особенно было приятно, что Штоколов, в свое время, окончив школу юнг служил на крейсере «Киров». Великий русский бас, народный артист СССР Борис Тимофеевич Штоколов ушел из жизни 6 января 2005 года.