И еще два произведения вывели Люмета в ряды лучших режиссеров мирового кино— «Холм» и «Ростовщик». Первое, удостоенное премии за сценарий на Каннском фестивале 1965 года, получило высокую оценку в советской печати. Это экранизация рассказа Рея Ригби. Действие происходит во время второй мировой войны в английском лагере для военных штрафников в Северной Африке. Начальник лагеря — садист и солдафон. Он стремится всеми средствами подавить осужденных физически и морально. Между ним и группой штрафников разворачивается жесточайшая борьба — за человеческое достоинство и справедливость, против произвола и унижения. Режиссер мастерски показывает нечеловеческие условия, в которые поставлены провинившиеся солдаты, бессмысленность наказания, которое они несут, насыпая песчаный холм в пустыне. Униженные, потерявшие надежду вернуться к другой жизни, доведенные до грани отчаяния, заключенные все же борются, и эта борьба, исполненная глубочайшего драматизма, достигает в фильме почти трагических высот.

Минувшая война и ее отголоски в наши дни послужили темой одной из самых знаменитых картин режиссера Сиднея Люмета «Ростовщик», показанной вне конкурса на VI Московском Международном кинофестивале.

Главный персонаж — ростовщик Сол Назерман, точнее, не ростовщик, а владелец ломбарда — в годы войны пережил ужасы фашистского концлагеря, где погибла его семья. У него пропал всякий интерес к жизни. Он сух, безразличен к себе и к окружающим, больше живет воспоминаниями, чем сегодняшним днем. Они помогают объяснить его поведение. Но происходят события, которые показывают Назерману, что он не может уйти не только от прошлого, но и от настоящего. И постепенно Назерман начинает принимать этот мир. Как и прежде, вспоминая прошлое, он испытывает страдания и боль, но это боль живого существа, а не живой мумии. Сол Назерман возвращается к людям.

Режиссер говорит об этой картине:

— «Ростовщик» — фильм не о войне. События войны служат в нем только оправданием ухода человека из жизни. Каждый, узнав историю Сола Назермана, поймет и простит его. Но человек, который живым уходит из жизни, убивает этим не только себя, но и кого-то другого. Вы можете покончить с собой, но, пока вы живете, вы связаны с миром, в котором находитесь. Сола Назермана окружают неприятные люди. Он сам доставляет неприятности другим, разоряет людей. Но его ничто не волнует, он отрезан от мира; страдания, через которые он прошел, отдалили его от других, он живет только воспоминаниями. Я хотел показать, что в этом человеке не все убито, что он способен еще на какие-то чувства. Я хотел избежать какой бы то ни было сентиментальности, выбрал суровый, сухой тон рассказа, как этого требовала натура главного героя. Единственным актером, который, на мой взгляд, мог сыграть эту роль, был Род Стайгер, и он сделал это блестяще.

«Холм»

...В фильмах Сиднея Люмета, как правило, немного действующих лиц и событий. И события эти происходят в одном и том же месте и не отдалены друг от друга во времени. Он создает драматическое напряжение исключительно разницей в точках зрения и характерах героев. Вероятно, поэтому в его фильме так много крупных планов. Сцена нередко снимается с одной точки, камера статична, герои произносят длинные речи, а напряжение не уменьшается.

— Для меня драматизм не в событиях, а в характерах, — говорит Люмет. — И режиссура и техника съемки только подчеркивают характеры людей. С самого начала мне стало ясно, что, хотя кино движется я сторону размаха, постановочности, массовых сиен, меня интересуют в нем частные проблемы, небольшие истории с малым числом персонажей. Считается, что чем меньше по размеру вещь, тем легче поставить ее в кино. Но часто бывает и наоборот. Я делал и большие зрелищные фильмы и убедился в том, что ставить их проще, требуется только больше денег на постановку. Но мне скучно их делать. У камерных фильмов всегда есть опасность, что они не соберут публики. Правда, мне везло. Я думал, что «Ростовщика» придут смотреть пять человек, но картина имела большой успех. Мои любимые фильмы — «Долгое путешествие в ночь» по пьесе Юджина О’Нила и «Чайка» по Чехову (последний фильм показывался на внеконкурсных просмотрах VI Московского Международного кинофестиваля). В первом из них всего четыре героя. Действие происходит в одной комнате и длится три часа подряд. Если вы сравните героев в конце этих трех часов с тем, что они представляли собой в начале фильма, то с большим трудом узнаете в них тех же самых персонажей. Это идеальное для меня кино, кино, исследующее характер человека.

«Свидание»

Что касается «Чайки», то я давно мечтал поставить в кино Чехова — это мой любимый автор во всей мировой литературе. Очень волновался, взявшись за пьесу, — безумно трудно было уловить атмосферу русской жизни. Я понимал, что поневоле вступаю в соревнование с великолепными экранизациями, сделанными на родине Чехова, — например, с изумительной «Дамой с собачкой» Иосифа Хейфица. Натуру снимал около Стокгольма, где ландшафт напоминает среднерусскую природу. Я не считал, что эту вещь нужно обязательно снимать в России,, так же как Г. Козинцев не считал, что «Гамлета» обязательно нужно снимать в Дании. Кроме того, английские и американские актеры чувствовали бы себя в незнакомом месте более скованно. Задача состояла в том, чтобы изучать пьесу, думать над ней, понять ее, почувствовать ее эмоциональную специфику, и в этом, на мой взгляд, актеры преуспели. Меня могут упрекнуть в том, что я не уловил русский дух, но это, на мой взгляд, не единственный путь для экранизации Чехова. Это сузило бы значение его творчества, которое принадлежит всему миру.

...Есть режиссеры, которые берут рассказ или пьесу, чтобы приспособить ее к своим взглядам и вкусам. Метод Сиднея Люмета, кажущийся более простым, на самом деле более сложен: он стремится «войти» в первоисточник, верно прочитать его, понять его стиль, проникнуться его духом. Бережно относясь к тексту, Люмет ищет кинематографический эквивалент, который вытекает из особенностей пьесы, ее структуры и духа. Он ищет кинематографический ритм, соответствующий драматургической структуре оригинала. Сидней Люмет в своих экранизациях не выставляет себя на первый план — режиссура не бросается в глаза. Он только интерпретатор — но интерпретатор интеллигентный, тонко чувствующий, стремящийся к стилистической достоверности и точной атмосфере каждой вещи.

— Говорят, — утверждает Сидней Люмет, — что театральная драматургия не годится для кино. Это заблуждение. Кино нуждается прежде всего в хорошей литературе. Я очень верю в силу слова на экране. Пьеса «Орфей спускается в ад» дважды проваливалась на сцене. Моя попытка была третьей — я хотел донести ее высокие чувства до кинозрителей, заставить звучать с экрана ее сочный язык. Трудно было «угадать» стиль Т. Уильямса. Мне показался единственно верным реалистический подход. В картине «Долгое путешествие в ночь» камера усилила атмосферу авторских диалогов — каждый смущенный взгляд, каждое движение, пойманное объективом, имеет здесь очень важное значение. Даже пауза и тишина действуют на зрителей, потому что чувство боли возникает у них вместе с пустотой, разделяющей героев.

— Есть ли тема, которая, как нам кажется, объединяет все ваше творчество?

— Я не очень люблю, да и не умею говорить об этом, потому что выбираю сюжет, скорее, подсознательно, инстинктивно, не думая о том, вписывается ли он в длинную вереницу моих работ. Сейчас я буду экранизировать рассказ о Нате Тернере, руководителе восстания рабочих в XVIII веке.

В какой-то степени это продолжение «Холма», хотя проблема в нем сложнее. Может быть, это и есть главная моя тема — борьба против подавления и уничтожения человеческой личности.