14-15 мая красные перешли в контрнаступление от Киева, Одессы и Полтавы, громя распыленные силы Григорьева. В ночь на 22 мая на станцию Александрия, где базировался штаб Григорьева и его резервы, ворвался красный бронепоезд имени Руднева и устроил там полный разгром.
Во второй половине мая от григорьевцев были очищены все взятые ими города. Можно согласиться с биографом Н. Григорьева В. Савченко в том, что «Григорьев оказался бездарным фельдфебелем, не умевшим ни спланировать военную операцию, ни предвидеть последствия своих действий и к тому же постоянно находившимся в состоянии антисемитского ража». Главная угроза григорьевского восстания заключалась в том, что к нему присоединялись состоявшие из украинцев красные части. Больше всего большевики в этот момент боялись, что детонирует Махно.
12 мая Махно собрал «военный съезд», то есть совещание командного состава, представителей частей и политического руководства движения, дабы решить вопрос об отношении к григорьевскому выступлению.
По воспоминаниям В. Белаша, Махно говорил: «Большевистское правительство Украины опекает трудящихся. Оно наложило свою руку на все богатство страны и распоряжается им, как собственностью государства. Партийная бюрократия, этот вновь вернувшийся на нашу шею дворянский привилегированный класс, — тиранит народ. Они издеваются над крестьянами, узурпируют права рабочих, свободно не дают дышать повстанчеству. Издевательство над нами и григорьевцами большевистского командования, тирания Чека против анархических и эсеровских организаций — все говорит за возврат к прошлой деспотии».
Махно и съезд осудили выступление Григорьева, но также высказали критику в отношении большевиков, которые своей политикой спровоцировали восстание. «Военный съезд» провозгласил переформирование 3-й бригады в 1-ю повстанческую дивизию под командованием Махно, что было нужно для улучшения снабжения и управления разросшейся бригадой.
Советское командование сначала согласилось на переформирование, а затем отказалось создавать дивизию под командованием оппозиционно настроенного командира. 22 мая 1919 г. прибывший на Украину Троцкий назвал такие планы «подготовкой новой григорьевщины». 25 мая 1919 г. на заседании Совета рабоче-крестьянской обороны Украины под председательством X. Раковского обсуждался вопрос «Махновщина и ее ликвидация». Было решено «ликвидировать Махно» силами полка, что говорило о неадекватной оценке боеспособности махновцев.
Узнав о намерениях командования, Махно 28 мая 1919 г. заявил, что готов сложить с себя полномочия, так как «никогда не стремился к высоким званиям» и «больше сделает в будущем в низах народа для революции». Но 29 мая 1919 г. штаб махновской дивизии постановил: «1) настоятельно предложить т. Махно остаться при своих обязанностях и полномочиях, которые т. Махно пытался было сложить с себя; 2) все силы махновцев преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией т. Махно. Армия является в оперативном отношении подчиненной Южному фронту, поскольку оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта». В ответ на этот шаг РВС Южного фронта 29 мая 1919 г. принял решение об аресте Махно и придании его суду ревтрибунала (Махно не принял титул командарма и продолжал считать себя комдивом.)
Об этом было объявлено, когда сам Южный фронт начал разваливаться под ударами Деникина.
6 июня 1919 г. Махно направил телеграмму В. Ленину, Л. Троцкому, Л. Каменеву и К. Ворошилову, в которой предложил «прислать хорошего военного руководителя, который, ознакомившись при мне на месте с делом, мог бы принять от меня командование дивизией».
9 июня 1919 г. Махно отправил телеграмму В. Ленину, Л. Каменеву, Г. Зиновьеву, Л. Троцкому, К. Ворошилову, в которой подвел итог своим взаимоотношениям с коммунистическим режимом: «Отмеченное мною враждебное, а последнее время наступательное поведение центральной власти к повстанчеству ведет с роковой неизбежностью к созданию особого внутреннего фронта, по обе стороны которого будет трудовая масса, верящая в революцию. Я считаю это величайшим, никогда не прощаемым преступлением перед трудовым народом и считаю обязанным себя сделать все возможное для предотвращения этого преступления… Наиболее верным средством предотвращения надвигающегося со стороны власти преступления считаю уход мой с занимаемого поста».
Тем временем белые вторглись в район Гуляйполя. Некоторое время с небольшим отрядом Махно еще сражался бок о бок с красными частями, но 15 июня 1919 г. в связи с угрозой ареста с небольшим отрядом покинул фронт. Его части продолжали сражаться в рядах РККА. В ночь на 16 июня 1919 г. семь членов махновского штаба были расстреляны по приговору ревтрибунала Донбасса.
Узнав о расстреле членов своего штаба, Махно начал партизанскую войну в тылу красных. Батько старался держаться подальше от фронтовых тылов, чтобы в то же время не очень мешать обороне против Деникина. По воспоминаниям прибывшего в его отряд анархиста В. Волина (он возглавил новый ВРС), батька говорил: «Главный наш враг, товарищи крестьяне, — Деникин. Коммунисты — все-таки революционеры». Но добавлял: «С ними мы сумеем посчитаться потом».
Крестьянская война против белых
Как бы ни был тяжел для крестьян «военный коммунизм», отношения к белым в крестьянских массах было еще хуже. Социально-политическое лицо белых определялось стремлением к возвращению «законных» привилегий старой элиты. Для крестьян это означало, что у них отрежут землю в пользу помещиков или возьмут за нее выкуп. Такая перспектива делала крестьян потенциальными партизанами.
Методы взаимоотношений белых с крестьянами диктовались логикой военного остервенения и быстро сравнялись в жестокости с красными. Характеризуя эволюцию белого движения, один из его идеологов В. Шульгин пишет: «Почти что святые» и начали это белое дело, но что же из него вышло? Боже мой!.. Начатое «почти святыми», оно попало в руки «почти бандитов»… Деревне за убийство было приказано доставить к одиннадцати часам утра «контрибуцию» — столько-то коров и т. д. Контрибуция не явилась, и ровно в одиннадцать открылась бомбардировка.
— Мы — как немцы, сказано, сделано… Огонь!..
Кого убило? Какую Маруську, Евдоху, Гапку, Приску, Оксану? Чьих сирот сделало навеки непримиримыми, жаждущими мщения… «бандитами?» Шульгин вспоминает о разговоре с офицером перед «профилактическим» обстрелом крестьянской деревни: «Ведь как большевики действуют, они ведь не церемонятся, батенька… — Это мы миндальничаем… Что там с этими бандитами разговаривать?»
И белые не церемонились, предоставляя народу выбор между офицерской и пролетарской диктатурами. Крестьяне в 1919–1920 гг. из двух зол предпочли большевиков, которые в социально-культурном плане выглядели своими и «дали землю».
Но для того, чтобы реализовать свои преимущества, большевикам требовалось время. Офицеры, составившие костяк белого движения, с юности учились искусству войны, а красным командирам все приходилось постигать на ходу, как Махно. Белая диктатура не заигрывала с народной стихией, а коммунистам приходилось маневрировать между требованиями дисциплины и демократическим настроениями народной стихии. Наконец, на стороне белых все-таки была помощь Антанты. Несколько раз судьба революции висела на волоске.
В мае 1919 г. белое движение достигло больших успехов. Мобилизовав в свою армию сотни тысяч крестьян, Колчак наступал к Волге, а Юденич шел на Петроград. Но Деникин в это время только накапливал силы. В июне 1919 г. Колчак потерпел поражение и отступил за Урал. Оказалось, что организаторы ноябрьского переворота 1918 г. — неважные полководцы. К тому же в тылу у белых разгорались крестьянские восстания, в организации которых сотрудничали эсеры, большевики и анархисты.
География крестьянской войны 1918–1922 гг. не ограничивается советской территорией. Белые пришли на Украину, и крестьянские восстания вспыхнули с новой силой.