— Эх, упустили Разыка-курбаши, а ведь он почти попал к нам в руки!
Пока Абдулазиз сидел у пещеры и с нетерпением ждал, когда захрапит Разык, тот раздумывал и составлял план действий.
Курбаши был недоволен Максумом: он должен был ходить по кишлакам, собирать недовольных советской властью людей и направлять к нему в отряд. Он обещал укрепить войско ислама. «Почему же никто не идет? Или все довольны советской властью? Разве мало таких, кто потерял свой хлеб во время продналога, вату из одеял во время хлопкового налога и кто теряет в эти дни землю и лошадей? Эти трусы боятся сами начать борьбу и ждут призыва храброго человека. Да, именно так. От того, что мы лежим в пещере, толку не будет. Надо побродить по кишлакам, уничтожить похожих на Кучкара безбожников и сжечь их дома. При виде этого спрятавшиеся в норы рабы Магомета выползут на свет. Да, да, надо ходить по кишлакам. Коммунистов и комсомольцев надо как следует наказать!» Приняв окончательное решение, Разык-курбаши крепко заснул и проснулся только перед рассветом. Он вышел из пещеры и увидел винтовку, стоявшую у камня. Сторожа не было. Разык подумал, что Абдулазиз отошел куда-то недалеко, и вдруг услышал конский топот. Чьи это лошади? Сердце его дрогнуло, почуяв недоброе. Он различил в темноте несколько всадников. Вот они остановились. Это, конечно, враги. Люди Максума дали бы о себе знать. Разык разбудил своих джигитов.
У него не было сейчас времени размышлять о том, где же лавочник. «Может быть, убежать?» — подумал он в смятении. Но куда можно дойти пешком? А лошади внизу, у реки. Нет, надо защищаться здесь. Разык взял на прицел одного из всадников.
Пещера оглушила его гулким эхом. Но все равно он уловил чей-то голос: «...Сдавайся!» Чтобы джигиты не слышали этого страшного слова, Разык-курбаши стрелял все чаще и чаще и кричал своим джигитам:
— Стреляйте!
От выстрелов со стен и потолка пещеры сыпались камни, песок. Разык поднял голову, чтобы воодушевить своих джигитов, в тот же миг шапка его была сбита метким выстрелом. Он посмотрел на племянника, который лежал возле него, и сказал: «Видел? Шапка, которую ты подарил мне, сбита пулей». Но сын лавочника не откликнулся. Он лежал неподвижно, уткнувшись лицом в землю.
— Эй, мужчина ли ты? Подними голову, трус!
Разык хотел поднять голову племянника и, коснувшись его лба, почувствовал под рукой что-то липкое. Кровь! Разыку стало тяжело дышать.
Он понял, что конец близок. В голову пришла мысль: «Бежать!» Какой-то внутренний голос кричал ему: «Беги, а то умрешь».
— Стрелять! Стрелять, говорю вам, трусы!.. — хрипло закричал он джигитам и, не помня себя, на четвереньках пополз из пещеры. Над его головой со свистом пролетали пули. Разык будто сровнялся с землей, припав к ней лицом, он прикрыл ладонями голову. Ему показалось, что земля стучит громче, чем его сердце. Или это у него в груди так стучит? Нет, это не похоже на стук сердца, это скорей топот ног. Кто-то бежит к нему. Разык пополз изо всех сил. В ладони впивались колючки, ногти кровоточили, острые камни царапали колени. Только одна мысль сверлила мозг: как бы не рассеялся туман. Пусть он будет душить его, пусть намочит одежду, но только бы не рассеялся. Он согласен, чтобы вечно был туман, только бы...
Перед ним замаячила еловая роща. Он оглянулся, вскочил на ноги и побежал. Через некоторое время в ногах не осталось силы. Споткнувшись, он упал в яму, выполз из нее на четвереньках. Внутренний голос настойчиво повторял ему: «Беги, беги!» Он опять побежал. Как рыба без воды, он глотал воздух, широко раскрывая рот. Винтовка так отяжелела, что вот-вот оторвет руку. Разык бросил винтовку. Ему стало немного легче. Через некоторое время и сабля показалась ему лишним грузом: она все плотнее сжимала поясницу, задевала за камни и, попадая между ног, мешала бежать. И саблю бросил Разык-курбаши. Но легче почему-то не стало. Выбиваясь из последних сил, он сбросил чапан и пояс-платок. В это время земля под его ногами будто задвигалась. Снизу, издали, белые тополя на берегу Куксая будто побежали ему навстречу. Сзади что-то обрушилось. Разык с опаской оглянулся, и в глаза ему бросился крутой берег оврага. «Мне, наверное, показалось. Ведь не было оврага», — подумал он и продолжал бежать. Зеленая поверхность земли заколыхалась, закачались кустарники и ели, а из глубины земли раздался страшный шум. В голове Разыка промелькнула мысль: «Не схожу ли я с ума?»
Он хотел остановиться — и не мог. Теперь он бежал не по своей воле, его словно подталкивала какая-то неведомая сила.
Вдруг земля раздвоилась, и перед ним появилась бездонная пропасть. Мелькнула лёссовая земля, толстый, желтоватого цвета корень травы явяпрок. Пропасть все шире и шире. «Оползень», — с ужасом подумал он. Вот она, бесцветная лёссовая земля... Корень травы явяпрок и бездонная пропасть, как ад...
Он снова попытался остановиться, но ноги, его продажные ноги не слушались, а отяжелевшее тело тянулось вперед. Еще два шага, шаг…
В этот миг он почувствовал толчок и острую боль под левой лопаткой. Звука выстрела он уже не услышал...
Кучкар, бежавший по следам Разыка, нашел винтовку, потом саблю и, поднявшись на небольшой холмик, увидел далеко впереди, на краю обрыва, фигуру полураздетого человека. Он размахивал руками, как будто пытаясь ухватиться за что-то невидимое.
«Разык-курбаши!» — мелькнуло в голове у Кучкара. Он опустился на колено и прицелился. Прогремел выстрел, и курбаши, в последний раз взмахнув руками, исчез в пропасти...
Глава пятая
Кучкар, передав конвоирам, прибывшим из центра, Баки-байбачу, Абдулазиза и его старшего сына, занялся делами. Плодородные земли Максума были розданы беднякам еще до трагической смерти Турдыкула и его семьи, но сады и виноградники все еще оставались в руках Максума. На смену весне приходит лето, а виноградники Максума все еще не открыты. Если они еще неделю будут под землей, то почки перерастут и при открытии рассыплются. А то, что останется, погибнет от солнца. Думая об этом, Кучкар собрал людей, которые не получили земли или получили очень мало. Прежде всего он отделил четверть гектара виноградника для того, кто его выращивал — для старого садовника муллы Махмуда. Этот человек не знал ни одной буквы алфавита, но люди звали его муллой за мудрость и мягкое, отзывчивое сердце.
Во время раздела виноградника мулла скромно стоял в стороне, а потом подошел к Кучкару и сказал:
— Простите меня, мулла Кучкар, спасибо за внимание, но я не могу взять эту землю...
Эту фразу «не могу взять» Кучкар слышал уже второй раз, как начал делить богатство Максума. А в соседнем кишлаке такое случалось еще чаще. Люди, получившие землю Разыка-курбаши, услышав о том, что он убежал из тюрьмы, возвратили ее в комиссию по земельной реформе. В Аксае, как и в соседнем кишлаке, прошел слух, что Разык-курбаши пригрозил смертью тем, кто взял чужую землю. А после трагической смерти Турдыкула и Бадалшо люди говорили, что этому извергу ничего не стоит убить человека.
— Вы испугались угрозы Разыка-курбаши? — спросил Кучкар у муллы Махмуда. — Его тело лежит на берегу Куксая. Не бойтесь! Берите землю.
Мулла Махмуд, потупив взор, слегка улыбнулся и стал играть с бородой.
Кучкар, подумав, что он не верит, сказал:
— В конторе лежат его чапан и пояс. Я покажу вам.
Мулла Махмуд укоризненнно посмотрел на Кучкара и тихо сказал:
— Я не людей, а бога боюсь, мулла Кучкар. Ведь этот виноградник остался от Ишан-бобо. Если я обижу потомков Ишан-бобо, он поднимется из могилы.
После слов муллы Махмуда некоторые верующие дехкане тоже отказались от виноградника. Одни ссылались на то, что они не умеют ухаживать за виноградником, другие — на то, что у них достаточно земли и им некогда будет работать на винограднике.
Кучкар долго уговаривал дехкан взять землю, но из этого ничего не вышло.
Он возвратился в сельсовет рассерженный. Как мог он убедить этих бедных, темных людей, если сам ничего в жизни не видел, ничему не учился! Еще ребенком он должен был помогать отцу в кузнице. Только начали жить свободно — появились басмачи. Разык-курбаши убил его отца, сжег кузницу. Оставив молодую жену с ребенком, Кучкар записался в Красную Армию. Потом вернулся, надеялся на мирную жизнь, но опять появился Разык-курбаши. Разве было время на учебу, на повышение политической грамотности? В центре пообещали: «Вот закончим раздел земли, пошлем тебя в партийную школу». Но как можно делить землю, если даже хорошие люди, поверив лжецам, становятся преградой на этом пути! Бог, Ишан-бобо! Да пусть провалится могила Ишан-бобо! Кучкару показалось, что сидящий перед ним секретарь Фазлиддин-кары смеется.