В эту ночь они трахаются с таким упоением, как будто выпили не бутылку вина, а по упаковке виагры на каждого, да еще закинулись афродизиаками для полного эффекта. Под утро Имсу даже начинает казаться, что у него опух член и раздулись яйца, и равновесие между болью и кайфом уже откровенно сдвинулось в сторону боли. Но Артур снова и снова трется об него, вылизывает между ногами так, что Имс уже смирился с тем, что утром белья на раздраженную кожу паха ему надеть не удастся, и они оба кончают чуть ли не насухую, пятый или шестой раз подряд.

Имс впадает в легкое оцепенение, то проваливается в сон, то снова слышит шум ветра за тонкими деревянными ставнями, и во сне этом ему почему-то вспоминается тот странный зеленоглазый пастор, которого он встретил на семейном кладбище.

Пастор становится последней каплей. Имс, чертыхаясь шепотом, чтобы не разбудить угомонившегося Артура, выпутывается из простыней, на ощупь находит измятую пачку «Данхилла» и пробирается на веранду, чтобы покурить в тишине и спокойствии. В паху жжется, Имс машинально тянется поправить член и чуть не отрывает его себе нахрен, поскользнувшись на какой-то пакости.

Сдержать громкий вопль от неожиданности не получается. Босыми ногами Имс стоит в большой и густой луже крови, а оступился он, встав на распластанное тело петуха, из которого эта кровь и натекла на пол.

А чтобы не было никаких сомнений, что петух не умер от тягот судьбы, а был умерщвлен по чей-то воле, голова с ярко-красным гребнем и длинным желтым клювом, аккуратно отделенная от тела, лежит на том самом столе, где они вчера так беспечно распивали вино.

А рядом с этой головой Имс видит небольшой черный бархатный мешочек размером с большое яблоко, и нет ни малейших сомнений, что именно лежит в этом самом мешочке.

Поэтому на вопросительный возглас Артура Имс отвечает что-то невразумительно-успокаивающее и, оставляя за собой кровавые следы, идет по веранде к входу в другую комнату, чтобы спрятать посылку.

Сначала бриллианты, а потом – все остальное. Тем более что браслеты на руках по-прежнему прохладные и гладкие, а значит, мертвый петух – это просто мертвый петух.

Ступни в крови ощущаются, как от души намазанные густым маслом, да и пахнет странно – не железистым кислым запахом, а сандалом и жасмином.

Но Имсу некогда задумываться о запахах сейчас.

*Ma vie cesse quand tu pars - Моя жизнь прекращается, когда ты уходишь

**Je suis malade, parfaitement malade - Я болен, совершенно болен

Глава 10

Последние несколько дней у Артура в голове тянет холодным озоном.

Словно в черепе проделала дырку невидимая пуля, которой он не заметил, а она прилетела из-за угла.

Он теряет Имса.

Он убежден, что своей ошибкой с этой куклой, с этой чужой кровью, спровоцировал судьбу на чудовищное: не привязал Имса, а навсегда, навсегда его оттолкнул.

Это лишь подтверждается в течение нескольких недель, пока Имс с ним. С ним – и одновременно не с ним. Они так часто занимаются сексом, как только могут, и секс восхитителен, но у Артура нет чувства обладания, как нет и чувства принадлежности. Это только тело, детка, сказал бы Имс, и вот тут был бы прав. Это только радости плоти, а внутри Артур все больше скручивается в какое-то склизкое насекомое, в корчащуюся гусеницу.

У Имса всегда было несколько реальностей, такой тип личности, но сейчас, подозревает Артур, эта реальность, с Артуром, для него на последнем месте. У Имса явно какие-то темные, секретные дела, он в уме решает хитрые задачи, и так надо, Артур туда, на эту территорию, не лезет – он же не ребенок, не истеричная барышня, да и с инстинктом самосохранения у него пока не настолько уж беспорядок.

Хотя как же не истеричная барышня, когда они ссорятся столько же, сколько занимаются сексом – вернее, ссорятся всегда, когда им не занимаются. Артура бесит Имс, но еще больше бесит себя он сам – он даже не может объяснить, почему так реагирует на любую беззлобную подколку Имса: просто взрывается, как атомный реактор, и вот вокруг уже ядерная зима, до очередного секса-раунда.

Но есть что-то еще. Может быть, кто-то еще. В конце концов, кто когда говорил, что Артур у Имса – единственный? Да чушь, конечно.

Артур ненавидит себя за то, что в очередной раз поверил в сказку.

«А вы, очевидно, любите сказки?» – «Конечно, я ведь этнограф».

Артур ненавидит себя за то, что недостоин Имса, что слишком слаб и ничтожен, чтобы его удержать; он ненавидит себя даже за то, что всеми этими безобразными ссорами пытается противиться тому, что Имс скоро бросит его – а ведь это логично, так и должно быть, чего тут сопротивляться? Это было предрешено с самого начала, как рассвет и закат, как притяжение и отталкивание двух магнитов.

И чем больше Артур ненавидит и злится на себя, тем больше прилетает Имсу. Артур его даже жалеет в моменты их ссор, потому что видит, что Имс не понимает: широкая морщина прорезает его лоб, глаза опасно стекленеют, рот издевательски кривится, но в глубине души, видит Артур, Имс не понимает, что же, блядь, вдруг случилось.

Для Имса у Артура нелепо тонкая душевная организация, и в моменты здравого размышления Артур горько усмехается, признавая его правоту.

Слишком тонкая для мужчины, для взрослого человека. Но он уже не может с собой бороться – его накрывает снова и снова, до панических атак, которые снова вернулись, а таблеток – нет.

Имс не спас его от болезни, о нет. Он вернул его к ней и столкнул прямо с ее черным хохочущим оскалом, с пустыми глазами, из которых изливается смертный ужас. Артур снова боится смерти, одиночества и пустоты.

И самое мучительное в том, что даже рядом с Имсом он чувствует себя одиноким. Пожалуй, даже еще более одиноким, чем без него.

Все становится на свои места, когда Артур – совершенно, конечно же, блядь, случайно, возвращаясь из библиотеки в Котону, и есть в этом определенная ирония судьбы – видит Имса с другим мужчиной. Они пьют кофе в глубине распахнутой настежь кондитерской а-ля Париж и сидят слишком близко для деловых партнеров, почти соприкасаются локтями, а под столом – даже коленями. Да и внешностью второй мужчина совсем не похож на тех, с кем, в представлении Артура, Имсу обычно приходится вести свой сумрачный бизнес. Хотя откуда бы Артуру знать, понятное дело, он ничего не знает. Но этот… хлыщ… он европеец и он очень привлекателен. Тонкий, гибкий, рыжеватый, с нежным цветом лица, отлично одетый.

И опасный, вдруг издалека, даже очень издалека чувствует Артур. Почти такой же опасный, как Имс.

Они как два великолепных хищника, которые лежат на солнышке друг против друга и лениво играют, постукивают друг друга лапами, не выпуская когтей. Если бы выпустили, сразу бы образовалось море крови. Но пока получают удовольствие от игры.

А ты не такой, тоненько, комариным писком, звенит у Артура в голове. Ты, черт побери, этнограф. Душевнобольной и по самые яйца закомплексованный этнограф, что там скрывать, ха-ха-ха. Отправляйся к своим книжкам и племенам, записывай чужие сказки и надейся, что твои сочинения поставят под каким-нибудь тысячным номером в какую-нибудь вшивую библиотеку, в научный раздел, где никто и никогда не возьмет их с полки.

А про таких, как Имс, забудь навсегда.

И вообще забудь навсегда даже о малейшей надежде на то, что кто-то когда-то разделит твое одиночество. Никто не сможет.

И, самое главное, никто не захочет.

***

За окном явно Париж. Артур уверен: если выглянет в окно, увидит синий силуэт Эйфелевой башни в утреннем воздухе.

И как бесконечно сладко просыпаться в наполненной солнцем мансарде. По вощеному полу тут и там разбросана одежда, но Артура это ничуть не смущает. Имс спит рядом и жмурится во сне от солнечных лучей, скользящих по его лицу розовыми полосами сквозь тонкие шторы. Все мансарда светится оранжевым, как апельсин.

Артуру никогда не было так хорошо и так спокойно. Он чувствует полное умиротворение и начинает недоумевать: а чего он так тревожился вчера? Чего так мучился все эти недели? Имс с ним, и он любит Артура, и он останется с ним.