Не объясняясь, молчаливо решили отложить все выяснения на потом.

Яркий солнечный свет в распахнувшейся двери наружу был как белое пламя, на мгновенье ослепив и скрыв за собой очертания всех предметов.

***

Господи, благослови богатство, думал Имс. Вот именно это было сейчас очень нужно – нежась, валяться на пушистом полотенце, расстеленном прямо на теплых досках палубы, дышать запахом горячего дерева, еще сохранившего память о смоле, чувствовать, как по коже, от груди вниз, по ребру одна за другой стекают капельки пота. Нечаянно касаться лежащего рядом Артура – то рукой, то ногой. Належаться на палящем солнце до звона в ушах, чтобы потом со всей дури рухнуть с верхних ступенек трапа в море и чтобы сердце зашлось заполошно от ледяной по контрасту с разгоряченной кожей воды.

Имс чувствовал, что как-то подустал от всей этой мутоты. Еще накануне вечером, повалившись в кровать, поймал себя на легком раздражении, еще робком, незаметном. Но сегодня – это уж было чересчур. Да еще и Артур! Парня явно перекосило после пробуждения в юсуфовой лаборатории, и Имс предполагал, да что там, был почти стопроцентно уверен, почему. Он сразу заметил, как изменилось поведение Артура, сразу после того как они нашли тот затертый альбом со старинными фотографиями. Артура как подменили – моментально схлынуло азартное возбуждение, бурлившее в нем еще с того первого общего сна. Его как будто оглушили – по крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Имса. Артур словно вляпался в гигантскую лужу рвоты, на лице проступило такое омерзение, что казалось, еще немного, и Артур не выдержит, выбежит за дверь, чтобы проблеваться уже самому.

Конечно, весь интерес к «расследованию» словно корова языком слизнула. Проснувшись, Артур молча ушел в каюту, вышел оттуда переодетым в ярко-красные спортивные плавки (в другое время Имс не упустил бы возможности ознакомиться с ними поближе), натянул на лицо узкие очки для плавания и, не медля ни минуты, ухнул прямо с борта в воду.

Имс следом не полез, наоборот, наплевав на лежаки и прочие удобства, устроил себе лежбище из полотенец, отдал стюарду подробные инструкции по поводу выпивки, и возлег.

Артура носило по волнам минут сорок, не меньше. Имс, прищурившись и приподняв солнечные очки, наблюдал, как тот, наконец, выбрался из воды, небрежно обтерся полотенцем и устало сел рядом.

– Мохито? Ром-кола? Пинья-колада? – обслуга на юсуфовой яхте была вышколена так, что Имс бы не удивился, если бы узнал, что прежде все эти ребята служили при дворе Ее Величества.

– Водки, – сказал Артур, нахмурившись на солнце. – Ледяной водки, рюмку, соленых огурцов.

– Нет у них соленых огурцов, – сказал не понаслышке знакомый с русским укладом Имс. – Только маринованные.

– Плевать, пусть будут маринованные, – махнул рукой Артур и откинулся навзничь.

– Икры? – спросил стюард с абсолютно непроницаемым лицом.

Имс только рукой махнул, отказываясь, и сделал знак повторить – еще одну порцию виски.

Артур прикрыл голову полотенцем, общаться явно не хотел. Когда стюард притащил бутылку «Абсолюта», Артур снова сел, в полном молчании сам налил себе тягучей прозрачной водки, выпил махом, с хрустом разгрыз маринованный корнишон из хрустальной вазочки.

Имс наблюдал за всем этим искоса, вроде бы индифферентно, но уже слегка бесясь внутри. Да, он понял, что Артура колбасит после того, как он узнал, что дедок был фашистом. Да, Имс, как и любой цивилизованный человек, воспитанный в британской традиции, не переносил фашизм как идеологию и фашистов как личностей. Да, он считал, что умение хорошо разбираться в истории крайне необходимо любому интеллигентному человеку. Но! Ухитриться довести себя чуть ли не до нервного срыва, увидев пару фотографий в каком-то паршивом альбоме, это надо уметь!

Имс не одобрял поведения Артура, ведь это все дела уже довольно отдаленного прошлого, да и не имеющие к ним никакого отношения, да еще и во сне – ну как так можно! Артур реагировал так, будто не далее как вчера вернулся с фронтов Второй мировой, так, будто у него личные счеты – слишком уж болезненно, глубоко, надрывно.

Вот Имс вел бы себя так только в одном-единственном случае – если бы это касалось его лично. Да и тут бы, скорее всего, сохранил бы хладнокровие: знал за собой умение держать себя в руках при любых положениях, за всю свою жизнь, срываясь – прежде позволял себе сорваться. И вот тут уже не стеснялся и не страшился ничего, внутренне разрешив себе переступить через мораль и запреты.

Артур, выпив еще пару-тройку рюмок, без особенных перерывов, вроде бы успокаивался: опять улегся, завозился рядом, расправляя полотенце, вот теперь как раз и касался Имса прохладной после долгого плавания кожей.

Имса разморило. Виски, усталость – вот удивительно, откуда? Вроде бы они спали все время, а казалось – как будто это все случилось на самом деле: и слежка, и превращение в бабу, и охуенный секс, хотя и странный до ужаса, а потом вся эта эпопея с обыском. Как будто он не лежал во сне на кушетке под наблюдением Юсуфа, а на самом деле проделывал все это в реальности – и зверски вымотался.

Под веками мельтешили красные и желтые пятна, постепенно бледнея, наливаясь тенью, меняясь на темноту.

***

Имс сидел за рулем – странным, тонким и непривычно большим. Ветер дул прямо в лицо, аэродинамические характеристики тачки были ни к черту, впрочем, как и лобовое стекло: почему-то состоявшее из двух половинок.

Еще было странно, что все вокруг, включая собственные пальцы на руле, было будто обесцвеченным. Хотя нет, не так – все вокруг было на самом деле цветным – только цвет был один и то же, все оттенки шоколада, от белого до густо-коричневого. Сепия, приемчики фотографов начала двадцатого века, подумал Имс.

Из динамиков несся звонкий мурлыкающий голос, как карамель, катавший на языке французские слова. Имс снова охватило сильнейшее чувство дежавю: совершенно точно он помнил и старинный кабриолет, и ветер в лицо, и задиристый, чуть надтреснутый голос этой кудрявой француженки, и Артура, сидевшего рядом, с широченной улыбкой от уха до уха, с ямочками на щеках и закрытыми глазами, придерживавшего шляпу, чтобы не слетела с головы.

Блядь, опять ваши гребаные пазлы, со злостью рявкнул Имс неизвестно кому, вызвав недоуменный взгляд Артура. И сразу после этих слов послышался издевательский призрачный смех, заливистый и задорный. Кому-то явно было очень и очень весело, и Имсу очень и очень хотелось начистить этому кому-то морду, от всей души, сминая зубастую ухмылку и дерзкие усишки.

– Имс! Имс!

– Что? – злобно заорал Имс и одним махом пришел в себя.

– Заснул, что ли? – с недовольством спросил Артур и тут же положил ему на лоб ладонь. – Перегрелся уже! Кто же спит пьяный на солнце!

– На себя посмотри, – буркнул Имс, с силой растирая лицо ладонями.

Вот так всегда, прав Артур, стоит задремать на солнце – и кошмары обеспечены. Интересно, а можно сделать так, чтобы – без снов? Заебало!

Он даже застонал коротко и прикрыл веки. И тут же опять метнулись шоколадные тени, золотые блики на лобовом стекле, и – вдруг – как будто действительно сложился кусок паззла: выцветший рисунок старинного авто на пожелтевшей бумажке, ветер, шляпа, музыка…

– Слушай, Артур, - сказал Имс. – А давай-ка мы прокатимся с тобой в Англию. Ко мне.

– Знакомство с родителями? – тут же спросил ехидный Артур.

Имс шутки не принял.

– Посмотрим, – ответил серьезно. – Хочу показать свое родовое поместье.

Артур глянул на него коротко и тревожно, недоверчиво.

– Угу, – кивнул Имс. – Покажу тебе сад и библиотеку, вдруг не устоишь? Или конюшню. Собирайся. Устроим перерыв в эмпирических исследованиях.

Да и плевать на все – главное он уже заполучил, а все странности можно и остановить.

Да легко, волевым усилием – не дать им случаться, вот и все.

Все просто.