— Не жилец, — у неё был намётанный глаз на кандидатов в покойники.

— Попробуем, — ответила Лена и решительно сделала надрез, удивляясь, словно первокурсница, что из него выступила кровь.

Оперировали её до утра, складывая женщину, словно мозаику.

— Всё равно не жилец, даром мучались, — резюмировала Тамара, глядя, как каталку везут в реанимацию. Лена и сама знала это. Но женщина выжила. Она жила и на второй день, и на третий и на пятый.

Мужчина с собакой, который нашёл её, часто приходил в больницу. Каждый раз, всматриваясь через стекло в забинтованный кокон, он шептал:

— Сволочи!

Потом поворачивался к Лене и спрашивал:

— Выживет?

— Выживет, — не в состоянии отвести взгляд от его карих, словно вишни глаз, врала Лена. Сердце её делало сильный толчок, а потом начинало биться часто‑часто.

«Давление скачет», — думала она.

На девятые сутки женщина пришла в себя. Глядя, как расширяются от удивления и без того большие Ленины глаза, даже смогла прошептать:

— Мне нельзя умереть, у меня дети.

В тот день Лена и познакомилась с Русланом, «Крестным», как его прозвали в отделении.

— Пришла в себя, — увидев его, сказала Лена. Он внимательно, словно впервые заметив, посмотрел на Лену:

— Вы молодец, доктор! Руслан! — протянул большую ладонь.

— Лена, — его прикосновение обожгло, будто перекисью.

— Отметим? — предложил Руслан.

И Лена согласно кивнула.

Вечером они встретились, посидели в кафе, долго гуляли по городу, прихватив с собой Баграма — так звали пса.

— Почему ты её навещал? — спросила Лена.

— Не знаю, может потому, что я тоже изуродован, — ответил Руслан.

Лена с удивлением посмотрела на его высокую широкоплечую фигуру, спокойное, даже какое‑то отрешенное лицо, и вдруг сказала:

— Ну что ж, ты нашёл своего доктора…

Задумавшись, Лена ковыряла ложкой густую овсянку, стараясь отогнать воспоминания. Зачем оглядываться назад? Нельзя идти вперёд с вывернутой в прошлое головой. Неестественно. Куда заведёт такая дорога?

Последняя неделя отпуска пробежала незаметно. Лена ела, спала, гуляла, делала какую‑то гимнастику, строго настрого запретив себе думать о голубоглазом коте, и о Руслане, и о прошлом. И вообще не думать, не думать, не думать!..

Но всё же, порой она ощущала в квартире чьё то присутствие. Мыла на кухне посуду и ей казалось, что в дверях шевелится какая‑то тень. Стоило повернуть голову — тень исчезала.

«Паранойя, — думала Лена — мания преследования. Как я буду работать? А не работать как?»

В понедельник Лена вышла на работу. Она тщательно накрасилась, одела лучший костюм. Села на пуфик, чтобы застегнуть пряжку на туфлях. В кухонных дверях мелькнула знакомая кошачья морда.

— Да пошёл ты! — вспылила Лена, бросила в видение тапочкой и выскочила из квартиры, едва не забыв захлопнуть дверь.

В больнице первым её встретил Браток, и это показалось Лене почти символическим. Вперив в неё восхищенный взгляд, он сказал:

— Однако, красивая ты женщина, Елена Николаевна, давно б на тебе женился, кабы в тебе характера не на пятерых.

— Давай, Браток, попробуем, — усмехнулась Лена, — я буду в твоих кишках копаться, ты в моих мозгах. Сладкая парочка!

— Вот характер! — вздохнул Браток и отчалил.

Лена приступила к работе. Бумаги, плановые операции, неплановые операции, обходы, дежурства. Работа — дом. Дом — работа, прибыл — убыл, убыл — прибыл. Такая вот командировка. Да ещё одиночество, разбавленное телевизором. Иногда в квартире мелькал пушистый кошачий хвост и раздавались царапающие звуки. Тогда Лена зажмуривала глаза и шептала:

— Спокойно, спокойно! Лучше попасть к Братку в жёны, чем в пациентки.

Но очень скоро Лена заметила, что стала привыкать к этому «видимо невидимому» существу. Она уже не боялась ощущать в доме чьё‑то присутствие, наоборот, по вечерам с удовольствием прислушивалась к успокаивающим, мурлыкающим звукам и после трудного дня засыпала под них, словно под колыбельную.

Как‑то раз на ночь она оставила на кухне блюдечко с молоком, на утро оно оказалось пустым. Лена уже перестала, приходя с работы обыскивать квартиру, в надежде найти это существо, просто махнула рукой: пусть идет все, как идет. Работа ладилась, что ещё надо?

Даже мысли о Руслане и Сергее перестали терзать её с такой силой. Хотя все равно часто думала о них. О Руслане — с болью, уже притупившейся, хронической, будто переживала не свои воспоминания, а чужие, о Серёге — с лёгким сожалением. Милый мальчик, не сложилось, что поделаешь?

Как она тогда сказала Руслану:

— Ты нашёл своего доктора…

От чего же она его лечила? От одиночества. Его вылечила, себя заразила. Из‑за это все ее жизнь — спокойная и установившаяся, где главное место занимала работа, поломалась. У Лены, конечно, были романы — здоровый организм требовал. Организм требовал, душа молчала.

— Душа, — всегда смеялась Лена, — десятки раз людей резала, нигде души не находила. Оказалось, есть она, и болеть может.

Браток однажды сказал, что она бессознательно отталкивает от себя мужчин, стремящихся к серьёзным отношениям. Какая‑то блокировка, связанная с психической травмой, полученной в глубоком детстве.

— Заходи, подмогну, — предложил он.

Лена его чуть не послала: психиатр, вот и лечи своих дурбольных, а она, премного благодарна, здорова.

Хотя… В её отделении бабка лежала, знахарка что ли (а как приспичило в больницу легла!), она что‑то Лене трындела насчёт нечистого, что её же, Лениными руками, судьбу портит, что беда её ждёт, а Господь Ангела своего пришлёт.

Лена тогда бредни эти мимо ушей пропустила. А теперь вдруг подумала: она потеряла любовь, даже две любви — Руслана любила она, Серега любил ее. Даже чуть себя не потеряла. Это всё? Или Бог, или кто там у них, ещё что‑то готовит? Только прошу попозже, когда немного окрепну и смогу держать удар.

Сейчас Лена чувствовала себя измождённой столетней старухой, казалось, любой насморк может её убить. Лену тяготило общество людей даже, деликатный и мыслящий позитивно Браток мешал. Однако оставаться долго в одиночестве она тоже не могла — мысли одолевали.

Придя с работы домой, Лена старалась как можно скорее заснуть, желательно без сновидений. Так мозги хоть немного отдыхали. Но однажды Лене приснилось, будто она Алиса. Она падала в глубокую кроличью нору, и ей было совсем не страшно. Лена легко приземлилась на гору золотистой опавшей листвы и осталась так лежать, раскинув в стороны руки. Где‑то высоко‑высоко, виднелось маленькое отверстие, через которое она сюда попала. Лене было так хорошо, что от удовольствия она зажмурилась. Потом лениво приоткрыла один глаз и увидела перед собой сидящего на дереве кота.

— Кис — кис — кис, — позвала Лена.

— Привет! — ответил Кот, выгнул спинку и начал точить когти, потом уселся, подогнув под себя лапы и опустив длинный пушистый хвост, покачивая им, как маятником.

— Ты разговариваешь? — ахнула Лена.

— Конечно! — ответил Кот и сделал обиженное лицо.

— Ага! — догадалась Лена, — ты — чеширский Кот.

— А вот и нет! — ответил Кот и обиделся ещё больше.

— Но как же нет? — возмутилась Лена — я же Алиса, значит ты — Чеширский Кот!

— Алиса, Алиса, — заворчал Кот, — все просто с ума сошли из‑за этой глупой девчонки. Думал, хоть эта умнее. Ты — не Алиса, а я Кот — славянский!

— Разве есть такая порода? — спросила донельзя удивлённая Лена, — бывают коты сибирские, а славянских котов не бывает.

— А я есть! — упрямился Кот, — и зовут меня Сергей!

— Хм, — ухмыльнулась Лена, — никогда не слышала, чтобы котов называли Сергеями. Бывают Сергеи с котами, но коты Сергеями не бывают никогда, — твердо заявила она.

— Это Он меня так назвал! — уважительно произнёс Кот.

— Кто? — спросила Лена.

— Тот, кто меня к тебе послал!

— Так это ты живешь в мой квартире! — обрадовалась Лена из‑за того, что встретила знакомого в таком сказочном месте.