— Слышишь, Ицик, отвали? — Вишневецкий надеялся на то, что немец ни слова не понимает по-польски.
— Вездеход на шесть часов! — дорожил Дембек, выставив голову из эвакуационного лаза.
— Выходи... — скомандовал Борковский.
Весь экипаж покинул «Сортир» быстрее, чем на тренировках. Вишнвецкий в спешке застегнул пуговицы мундира, глянул, все ли встали в шеренгу, и надел шлем. Американский вездеход одним колесом попал в колею, оставленную «Сортиром», забуксовал и резко остановился, не имея возможности выехать. Бойцы услышали скрип дверей в задней части машины, чьи-то ругательства, что ему прийдется идти по грязи, а потом... Елки зеленые! Появился сам и/о воеводы с офицерской свитой.
Вишнвевецкий пружиной отдал салют и заорал, как можно громче:
— Докладывает старший конюший коронный князь Иеремия Шестнадцатый Вишневецкий! Экипаж самоходного орудия «Сорт...»... «Огненноглазая» из семнадцатой хоругви королевской тяжелой артиллерии построен!!!
Исполняющий обязанности воеводы, отвечая на приветствие, лишь кивнул и едва глянул на остальную часть экипажа, всех остальных конюших, старших и обычных оруженосцев.
— Вы отзываетесь с позиций, — сообщил и/о. — Мы переправим вас в Пхеньян, а оттуда полетите в Токио. В наше посольство.
— Так точно!!!
И/о воеводы неожиданно наступил на что-то и опустил взгляд. Носком сапога коснулся пластикового мешочка с отрезанными ушами, которые бросил Вавржинович.
— Хорошо еще, что немцы не покупают скальпов, — буркнул он. — Иначе вы бы в индейцев превратились... — Он поднял голову, открывая лишенное выражения лицо. — А потом пресса лает о польских зверствах.
ВИШНЕВЕЦКИЙ проснулся, не имея понятия, где находится. Свет резал ему глаза.
— О, Боже... — простонал он. И тут все вспомнил. — Юзеф-Мария!...
Он находился в Вроцлаве. В своем собственном времени. Испытывал устройство для «украшения снов». Погодите... Если это должно быть «украшение»...
Техник глянул на экран компьютера, потом снял электроды с головы Вишневецкого.
— И что? — спросил Боровский. — Как сон?
— Это кошмар!
Борковский обменялся взглядом с техником. Тот вынул диск из анализатора. Сделанная фломастером надпись гласила: «Милые приключения в экзотической стране».
— Чтоб вы сдохли!...
— Так что? — Борковский присел на краешке стола. — Милых приключений в экзотической стране не было?
— Да были!!! Только... Это Вьетнам! В меня стрелял, кто-то кому-то обрезал уши, я и сам убил, блин, не знаю, сколько человек, бабахая из трехсотмиллиметровой пушки... И еще эта вонь, страх, война, чудовищный идиотизм с этими Королевскими Интервенционными Силами, жара, блевотина... Нет, это был сущий кошмар!
— Ты сражался в американской армии во Вьетнаме? — заинтересовался Борковский.
— Нет. Американцы готовили Морских пехотинцев Вьетнама, а мы хотели всех их прижучить.
— Хмм. Так в какой армии ты был?
— В польской! Немцы были нашими союзниками. Какой-то урод вопил мне Heil Hitler, а я ему отвечал...
Борковский снова обменялся взглядом с техником.
— И еще вся эта ругань, ну, знаете... Все в этом сне так ужасно выражались.
— Ну, это как раз можно поправить. — Техник склонился над анализатором. — Все ругательства сейчас сотру.
Вишневецкий поднялся, разминая онемевшие мышцы. Он подошел к стулу со своими вещами и начал одеваться.
— Спасибочки вам за такой украшатель снов! — рявкнул он. — «Любой может видеть сон о то, о чем желает мечтать» — с издевкой процитировал он планируемый рекламный слоган. — Война, страх, вонь, вульгарные выражения, отрезанные уши и убийства... Теперь уже доступно для всей семьи!
Техник захихикал. Борковский закусил губу.
— Кстати, ты там тоже был. — Вишневецкий наконец-то справился с рубашкой.
— И кем же я был?
— Конюшим, оперативным командиром двухсоттонной самоходной пушки.
— Слушай, Ярема...
— Не Ярема, а Иеремия. — Вишневецкий надел ботинки. — Можно, Джереми. Князь Иеремия Шестнадцатый Вишневецкий. — С довольным выражением на лице он направился к двери. — Только одно это вам и удалось, ребята...
— Погоди... Вечером придешь? — Борковский кинулся за приятелем, схватив новый диск. — Сегодня будет «Эротический сон о красивейшей в мире женщине».
АВСТРО-ВЕНГЕРСКИЙ транспортный самолет с четырьмя двигателями, шкода «Брамбор» сел в токийском аэропорту на удивление легко. Японцы явно не знали, что представляют собой самоходные трапы, поэтому всем пассажирам пришлось сойти на бетонные плиты по лестничке, выдвинутой чешским пилотом из-под двери. Вишневецкий надел рогатывку (форменный головной убор польских военных в межвоенный период, да и сейчас используется в парадной форме — прим. перевод) и пешком направился в сторону здания аэровокзала. Боже... Средневековье! Он никак не мог представить себе, чтобы толпы гражданских свободно шлялись по краковским Балицам!
Таможенник отнесся к нему очень мягко. Он даже не дрогнул, увидав богатую коллекцию военных «сувениров» в чемодане. Он только постучал пальцем в кобуру у пояса.
— Извлеките обойму из своего «виса», — попросил он, даже на вполне приличном польском языке.
Вишневецкий закрыл чемодан и направился дальше. Экскурсия маленьких девочек из японской школы, увидав его мундир, начала вопить: «Виват, Жечь! Виват, Жечь!» Выговорить «Жечьпосполита» — явно превышало их возможности. Тот браво ответил им салютом, желая доставить девочкам удовольствие. Ему было известно, что, несмотря на официальную пропаганду, японцы ненавидели поляков за то, что Королевство — единственное среди государств Оси — не объявило войну Соединенным Штатам. К сожалению, в этом случае Польше было много чего терять. Она предпочитала набивать карман на торговле с США, чем дурацки махать сабелькой (ведь ничего другого ей Америке пока что сделать не удавалось). Понятное дело, в американской пропаганде, поляк — это придурок, сволочь и свинья, а в польской американец — это осклизлый, жирный импотент. Но за рамками официального обливания грязью оба государства яро торговали, что, как раз, и стояло костью в горле остальным союзникам.
У самого выхода их аэропорта Вишневецкого перехватил рослый охранник в безупречном костюме.
— Прошу за мной. — Он указал дорогу. — Пани посол ожидает вас.
— Пани посол? Лично???
Охранник больше не проронил ни слова. Вишневецкий шел за ним, ничего не понимая. Кто-то явно строил на нем какие-то большие планы.
Когда они подошли к громадному лимузину с польскими флажками у фар, водитель в ливрее забрал у Вишневецкого чемодан. Охранник открыл двери.
— Приветствую вас, князь. — Девушка... и прекрасная девушка в блестящем жакете и несколько коротковатой юбке, открывающей кружева чулок, подала ему руку для поцелуя.
— Пани посол... — Вишневецкий со всем уважением отдал поклон.
— Я — Анка Потоцкая. — Госпожа посол явно расслабилась, когда Вишневецкий занял место рядом с ней и закрыл дверку. — Поехали, приказала она водителю. — Наверное, мы может перейти на «ты», князь.
— С огромным удовольствием. Меня зовут Иеремия...
— Знаю. — Девушка дерзко усмехнулась. — Слушай... По-моему, моя прапрабабка родила твою прабабку.
— Где-то около того, — охотно согласился тот. — Аня... А ты красавица.
— Спасибо, котик. — Пани посол широко улыбнулась, открывая идеально ровные, блестящие белые зубки. Какой-то немецкий или еврейский дантист должен был поработать над ними несколько месяцев. — Послушай, котик... Сейчас мы должны говорить о всякой чуши, пока не доберемся до посольства. Что касается подслушки, автомобиль ненадежен.
— С громадным удовольствие поболтаю с тобой о всяких пустяках, Анечка.
Та захихикала. Обтянула на себе (короткую, короткую, короткую!!!) юбочку, но так и не прикрыла кружев на чулках. Это была самая красивая женщина, которую Вишневецкий видел в своей жизни.