— Мне надо выпить кофе.

Дэйв согласно кивнул и прошел вместе с ним в кухню, где возле раковины с краном, из которого монотонно капала вода, скопилась целая гора немытой посуды. Инголлс щелкнул выключателем, подошел к плите, установленной еще до войны, и взял в руки закопченный кофейник. Покачав в руке, убедился, что там есть кофе, зажег горелку и поставил его на огонь.

Только после этого он посмотрел на Дэйва.

— Судя по вашему виду, вы мне не верите.

— Человек, видевший вас, когда вы уезжали из Арены Бланка, сказал, что когда он добрался до дома на мысе, там никого не было. А он приехал туда сразу после вашего отъезда. Оутс договорился о встрече с ним. И у Оутса не было машины, на которой он мог бы куда-нибудь уехать. Он должен был быть дома. В особенности потому, что ему страшно нужны были деньги.

Улыбка Инголлса была хотя и скептическая, но какая-то неуверенная.

— И вы воображаете, что я убил его, а потом затащил в лодку?

— Вы были у него в ту ночь, когда все это случилось. Были у вас причины его убить?

— Благодаря вашей профессии у вас выработалась такая точка зрения, которая для меня является чуждой. Я никогда не мог постичь, что вы называете «основанием» для того, чтобы один человек убил другого. На протяжении последних десяти лет вся моя жизнь была посвящена тому, чтобы не допустить умереть человеку. Поверьте, я делал все, что было в моих силах, чтобы этого не случилось. Но этого оказалось недостаточно.

— Возможно, мой свидетель лжет, — сказал Дэйв, — возможно, он сам убил Джона. Когда вы уехали оттуда, Джон был в доме?

Инголлс покачал головой.

— Нет, — сказал он, — дома его не было. Внутри горел свет, дверь была распахнута, но когда я позвонил, никто не появился. Тогда я вошел внутрь и позвал. Ответа снова не последовало. В отчаянии я сел и закурил сигарету.

— Три. Получается, что вы провели там не менее получаса.

— Мне кажется больше. Было очень холодно.

Он достал пачку сигарет и закурил. Выпустив струйку дыма, он спросил:

— Когда нашли тело, были ли в его карманах пятьсот долларов?

— На нем были только плавки. Махровый халат, который он всегда надевал, когда шел на берег, лежал на песке. Мокрый насквозь, разумеется. В карманах ничего не было.

— Нашла ли полиция пятьсот долларов, когда обыскала дом?

— Обыска в доме не было. Полиция не считала это убийством. Они и сейчас этого не думают. Убийство — неудобная штука, оно заставляет их работать. Люди довольно часто тонут. Полиция придерживается такой версии. То, что Оутса убили, моя идея… Им следовало сделать обыск?

Инголлс покачал головой.

— Смысла не было. Я не оставил денег. Мне некому было их вручить. Они все еще находятся у меня. Если хотите, я их вам покажу…

— Разумеется, они все еще находятся у вас, если вы его убили.

— Я никогда бы не лишил человека жизни за пятьсот долларов. Или за пять тысяч. Или за пятьсот тысяч.

— Но вы могли думать о своей карьере, — возразил Дэйв. — Полагаю, именно об этом вы и думали. Сегодня утром в библиотеке колледжа я проверил рецензии на ваши книги. По большей части они были хвалебными. Но в одной из них сказано кое-что странное. Рецензент был близким другом репортера, который отправился вместе с Вулфом в то путешествие. Он никогда не слыхал о событиях, описанных в вашей книге. Он сомневался, что они происходили. Это было единственное возражение во всей пачке, но оно имелось. После этого я проверил письма Вулфа. Верно, что он писал людям, что в его записной книжке содержится от тридцати до пятидесяти тысяч слов в отношении поездки, хотя издатель писем указывает, что Вулф всегда преувеличивал. Прав ли он? Или прав тот рецензент, о котором я говорил?

Инголлс снова посмотрел в окно. Он закрыл глаза и кивнул.

— Да, я отвечу.

Голос у него звучал опустошенно.

— Записные книжки были подделкой. Джон это знал. Он практически все знал о современных авторах. Кажется, эти записные книжки были найдены в вещах одного человека, умершего в Спокане. Он был страстным поклонником Вулфа. Своей семье он сообщил, будто Вулф подарил их ему после того, как машинистка их перепечатала. Но вместе с ними лежали три смятых листка какого-то недописанного письма, которое Вулф по какой-то причине забраковал. Они были написаны на самом деле его рукой. Почерк в книжках был не слишком удачной подделкой.

В Спокане они попали в руки какого-то дельца, который не знал, что это подделка. Он показал их Джону, и тот открыл ему глаза, но пообещал продать. Я был первым в его списке, но, поскольку я работал с сотнями рукописных трудов Вулфа в Гарварде, я сразу же понял, что он никогда не писал этих записок. И тем не менее это Пыла удача, ниспосланная Богом.

Дэйв нахмурился.

— В смысле дальнейшей карьеры?

— Нет. Я чувствовал себя здесь отлично, с работой был полный порядок. Но рядом со мной была Джулия. Это было самое начало ее болезни. Ее нужно было показать специалистам, а это было страшно дорого. Я уже заложил дом, занял у родственников. К сожалению, ни у одного из нас богатых родственников не имелось. Поэтому… — Он глубоко вздохнул и, повернувшись, продолжал: — Я подтвердил подлинность этих записок. Джон заломил баснословную цену, когда я предложил колледжу купить их. Я заверил департамент, что они того стоят. Они потратили на них фонды целого года.

— И Оутс поделился с вами?

Инголлс кивнул:

— Пятьдесят процентов.

Сильно запахло кофе. Он повернулся к плите, потом снял кофейник с огня и налил темную жидкость в чашки.

— По телефону в первый раз, кажется, это было третьего января, он не стал разговаривать со мной очень напористо. Но в последний раз он пригрозил сообщить о подробностях сделки, подписаться под этим, заверить подпись у нотариуса и отправить письма президенту университета, если только я не привезу ему деньги. Я послал его ко всем чертям и повесил трубку. Но потом нервы у меня сдали. Я раздобыл деньги и поехал к нему.

Он печально улыбнулся, протягивая Дэйву чашку.

— Это был не самый радостный день в моей жизни, но я не превратил его в самый страшный, мистер Брендстеттер. Я никого не убивал.

Дэйв поставил чашку на стол.

— Где телефон? — спросил он.

Он находился в полутемном холле, куда выходили двери спальни. Комната, насколько он мог видеть, была совершенно пустой. Со стен были сняты даже картины, только одни темные квадраты показывали, где они когда-то висели.

Лицо Инголлса имело такое же опустошенное выражение.

Когда Дэйв соединился с Кэмпосом, то сказал:

— Джон Оутс шантажировал бывших клиентов, чтобы покупать наркотики. Двое из них побывали там в тот вечер. Одному практически нечего было терять. Но если бы Оутс разоблачил второго, это его бы уничтожило. Я сейчас нахожусь с ним в Лос-Колладосе. Я не знаю, как вы хотите поступить в отношении него, но я останусь с ним до тех пор, пока вы не приедете или кого-нибудь не пришлете.

— Извинитесь перед этим человеком, — сказал Кэмпос. — Сегодня днем около двух часов сюда явился Питер Оутс. Я пытался с вами связаться, но вас не было ни в конторе, ни дома… Прошу прощения, я уже потерял счет времени.

— Ну и что он сказал?

— Сказал, что убил своего отца.

17

Кэмпос осторожно оперся локтями о полку из белой пластмассы и заговорил сквозь отверстие в стеклянной перегородке с молоденькой мексиканкой. Ее одежда была явной пародией на униформу из розового орлона. За ней помещалось блестящее кухонное оборудование и яркие надписи с названиями напитков. Кэмпос протянул чеки сквозь отверстие в стекле. Девушка сунула ему бумажную тарелку с какой-то едой. Кэмпос повернулся и двинулся к одному из длинных столов возле двери, где длинноволосые парни из высшей школы и одетые в коричневую форму мотоциклисты из патрульного отряда уже что-то ели.

Кэмпос увидел Дэйва и остановился. Лицо у него было какого-то землистого цвета, под глазами — черные круги. Взгляд недружелюбен.