Дворянский цвет при Александре Первом,

А семя разночинцев при Втором.

Не в первый раз без толка расточали

Правители созревшие плоды:

Боярский сын, долбивший при Тишайшем

Вокабулы и вирши, - при Петре

Служил царю армейским интендантом.

Отправленный в Голландию Петром

Учиться навигации, вернувшись,

Попал не в стать галантностям цариц.

Екатерининский вольтерианец

Свой праздный век в деревне пробрюзжал,

Ученики французских эмигрантов,

Детьми освобождавшие Париж,

Сгноили жизнь на каторге в Сибири...

Так шиворот на выворот текла

Из рода в род разладица правлений.

Но ныне рознь таила смысл иной:

Отвергнутый царями разночинец

Унес с собой рабочий пыл Петра

И утаенный пламень революций:

Книголюбивый Новиковский дух,

Горячку и озноб Виссариона.

От их корней пошел интеллигент.

Его мы помним слабым и гонимым,

В измятой шляпе, в сношенном пальто,

Сутулым, бледным, с рваною бородкой,

Страдающей улыбкой и в пенсне,

Прекраснодушным, честным, мягкотелым,

Оттиснутым, как точный негатив

По профилю самодержавья: шишка,

Где у того кулак, где штык - дыра,

На месте утвержденья - отрицание,

Идеи, чувства - все наоборот,

Все "под углом гражданского протеста".

Он верил в Божие небытие,

В прогресс и в конституцию, в науку,

Он утверждал (свидетель - Соловьев),

Что человек рожден от обезьяны,

А потому - нет большие любви,

Как положить свою за ближних душу.

Он был с рожденья отдан под надзор,

Посажен в крепость заперт в Шлиссельбурге,

Судим, ссылаем, вешан и казним,

По каторгам - по Ленам, да по Карам...

Почти сто лет он проносил в себе -

В сухой мякине искру Прометея,

Собой вскормил и выносил огонь.

Но пасынок, изгой самодержавья -

И кровь кровей, и кость его костей -

Он вместе с ним в циклоне революций

Размыкан был, растоптан и сожжен...

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Есть дух истории - безликий и глухой,

Что действует помимо нашей воли,

Что направлял топор и мысль Петра;

Что вынудил мужицкую Россию

За три столетья сделать перегон,

От берегов Балтийских до Аляски.

И тот же дух ведет большевиков

Исконными народными путями.

Грядущее - извечный сон корней:

Во время революций водоверти

Со дна времен взмывают старый ил

И новизны рыгают стариною.

Мы не вольны в наследии отцов,

И вопреки бичам идеологий

Колеса вязнут в старой колее:

Неверы очищают православье

Гоненьями и вскрытием мощей,

Большевики отстраивают стены

На цоколях разбитого Кремля,

Социалисты разлагают рати,

Чтоб год спустя опять собрать в кулак.

И белые и красные Россию

Плечом к плечу взрывают как волы -

В одном ярме - сохой междоусобья,

Москва сшивает снова лоскуты

Удельных царств, чтоб утвердить единство.

Истории потребен сгусток воль:

Партийность и программы - безразличны.

* * *

Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.

Вечность лишь изредка блещет зарницами.

Время порывисто дует в лицо.

Годы несутся огромными птицами

Клочья тумана вблизи... вдалеке...

Быстро текут очертанья.

Лампу Психеи несу я в руке -

Синее пламя познанья.

В безднах скрывается новое дно.

Формы и мысли смесились.

Все мы уж умерли где-то давно...

Все мы еще не родились.

(1909)

* * *

Сердце острой радостью ужалено,

Запах трав и колокольный гул.

Чьей рукой плита моя отвалена?

Кто запор гробницы отомкнул?

Небо в перьях - высится и яснится...

Жемчуг дня... Откуда мне сие?

И стоит собор - первопричастница

кружевах и белой кисее.

По речным серебряным излучинам,

По коврам сияющих полей,

По селеньям, сжавшимся и скученным,

По старинным плитам площадей -

Вижу я - идут отроковицами

В светлых ризах, в девственной фате,

В кружевах, с завешенными лицами,

Ряд церквей - невесты во Христе.

Этим камням, сложенным с усильями,

Нет оков и нет земных границ!

Вдруг взмахнут испуганными крыльями

И взовьются стаей голубиц.

ЗАКЛИНАНИЕ О РУССКОЙ ЗЕМЛЕ

Сорок день опостясь,

Встану я помолясь,

Пойду перекрестясь,

Из дверей в двери,

Из ворот в ворота,

Утренними тропами,

Огневыми стопами,

Во чисто поле,

На бел-горюч камень.

Стану я на восток лицом,

На запад хребтом,

Оглянусь на все четыре стороны,

На семь морей,

На три океана,

На семьдесят семь племен,

На тридцать три царства,

На всю землю Святорусскую.

Не слыхать людей,

Не видать церквей,

Ни былых монастырей:

Лежит Русь разоренная,

Окровавленная, опаленная;

По всему Полю Дикому

Великому

Кости сухие, пустые,

Мертвые, желтые,

Саблех! сечены,

Пулей мечены,

Коньми топтаны.

Ходит по Полю Железный Муж,

Бьет по костям

Железным жезлом:

"С Четырех сторон,

С четырех ветров

Дохни дух,

Оживи кость".

Не пламя гудит,

Не ветер шуршит,

Не рожь шелестит, -

Кости шуршат,

Плоть шелестит

Жизнь разгорается...

Как с костью кость сходится,

Как плотью кость одевается,

Каждой жилой плоть зашивается,

Как мышцей плоть собирается,

Ты встань, Русь, подымись,

Оживи, соберись, срастись,

Царство к царству, племя к племени.

Кует кузнец

Золотой Венец,

Обруч кованый:

Царство Русское собирать,

Сковать, заклепать,

Крепко-на-крепко,

Туго-на-туго,

Чтоб оно, Царство Русское,

Не рассыпалось,

Не расплавилось,

Не расплескалось...

Чтобы мы его, Царство Русское,

В гульбе не разгуляли,

В пляске не расплясали,

В торгах не расторговали,

В словах не разговорили,

В хвастанье не расхвастали.

Чтоб оно, Царство Русское,

Рдело, зорилось

Жизнью живых,

Смертью святых,

Муками мученых.

Будьте, слова мои, крепки и лепки,

Сольче соли, жгучей пламени.

Слова замкну,

А ключи в море-океан опущу.

23. 7. 1919 г.

* * *

Русь! Встречай роковые годины:

Разверзаются снова пучины

Неизжитых тобою страстей,

И старинное пламя усобиц

Лижет ризы твоих Богородиц

На оградах Печерских церквей.

Все, что было - повторится ныне,

И опять затуманится ширь,

И останутся двое в пустыне:

В небе Бог, на земле - Богатырь.

НА БАШНЕ СМЕРТЬ

Вьются ввысь прозрачные ступени.

Дух горит и дали без границ.