И, выпустив, как говорится, этот свой последний заряд, он захлопывает дверцу и включает мотор. Этакий горе-утешитель, как назвала бы его наша Старушенция. Я смотрю ему вслед и вхожу в магазин.

— Продавайте скорее свой магазин и вкладывайте деньги в зеленную торговлю, мистер ван Гуйтен, — говорю я, проходя мимо конторки.

Мистер ван Гуйтен поднимает от книг свою большую косматую голову и серьезно смотрит на меня поверх матового стекла.

— Почему же это, Вик?

— Генри говорит, что мы живем иллюзиями.

— Ах, Генри говорит! Наш доморощенный экономист… — Мистер ван Гуйтен широко улыбается, показывая зубы, которые торчат у него из десен, точно надгробия на старом кладбище, где давным-давно никого не хоронят. — В приемниках Генри разбирается отлично, и если чего и не знает, так сущей ерунды, а вот на его суждения о финансовых аспектах нашего дела никак нельзя положиться. — И мистер ван Гуйтен ухмыляется, точно открыл в Генри величайшего комика наших дней.

Я выжидаю немного и потом спрашиваю, чем мне заняться.

— Сейчас подумаем, — говорит он и поднимает очки на лоб. — Ну-ка, ну-ка…

Этот мистер ван Гуйтен — человечек совсем особого рода. Он говорит такое, чего ни от кого другого в жизни не услышишь. Одевается он как настоящий джентльмен старой закалки — черный пиджак, брюки в полоску и воротничок, как у пастора. Нужно очень присматриваться, чтобы заметить на его жилете и брюках пятнышки от завтрака и пепла. Мистер ван Гуйтен много курит, хотя, в общем-то, его не назовешь рьяным курильщиком. Он закуривает сигарету, и она висит у него изо рта, а пепел сыплется на конторские книги, и он рассеянно сбрасывает его. Да, выглядит он как настоящий джентльмен, и мне особенно нравится белый платочек, который торчит из его нагрудного кармашка. Торчит этак небрежно, на артистический манер, словно мистер ван Гуйтен хочет этим сказать: «Не беспокойтесь, я знаю, как надо одеваться, но, право же, мне не до того, чтобы заниматься всякими мелочами».

Итак, мистер ван Гуйтен раздумывает и затем изрекает:

— По-моему, тебе следовало бы просмотреть новые пластинки, которые мы получили. Если ты, конечно, не возражаешь. Не сомневаюсь, что некоторые из них будут сегодня спрашивать, и надо знать, где их найти.

— Вы совершенно правы.

«Если не возражаешь»! Да ведь он хозяин — как же я могу возражать? Но таков уж мистер ван Гуйтен — всегда вежливый, обращается с тобой, как с человеком: иметь дело с ним — сплошное удовольствие.

Итак, я начинаю разбирать пластинки, коробки с которыми громоздятся за прилавком. Тут все последние новинки — Фрэнки Воган, Томми Стил и Элвис. Сегодня целый день молодежь будет заходить за ними — накупят целую кучу, притащат домой и будут проигрывать до тех пор, пока их самих и всех соседей вокруг не начнет тошнить. А на следующей неделе они прибегут покупать новые. Каждую субботу они являются в магазин и покупают пластинки — и самых известных исполнителей, мода на которых держится годами, и малоизвестных, которых через полтора года никто и не вспомнит. Я не очень-то обращаю внимание на сетования и вздохи Генри, но иной раз и сам задаюсь вопросом, долго ли может так продолжаться. А пока дело мистера ван Гуйтена, слава богу, процветает, сам-то он любитель Бетховена. Я раз слышал, как он говорил: одному покупателю, что очень любит какие-то там «Последние квартеты» — понятия не имею, на что это похоже. Вместе с тем он не прочь делать бизнес и на совсем других вещах. А я — я люблю самые разные вещицы, главным образом такие, которые можно насвистывать. Но что ни говори, немало всякой дряни попадает от нас к покупателю, на это нечего глаза закрывать.

Проверив поступления, я передаю мистеру ван Гуйтену накладные. Затем отбираю заказанные пластинки, а остальные сортирую и раскладываю по коробкам. Раскладывать пластинки по коробкам — это моя идея. Раньше мистер ван Гуйтен хранил их согласно номерам в каталоге.

— Послушайте, мистер ван Гуйтен, — говорю я ему однажды в субботу утром, — я все думаю насчет того, как вы сортируете ваш товар.

Он отрывается от каких-то своих дел и слушает меня.

— Когда покупатель приходит за пластинкой, мы отыскиваем ее в каталоге, находим нужный номер и, если она у нас есть, продаем ее. Так?

Он неторопливо кивает:

— Так.

— А если у нас ее нет, предлагаем покупателю заказать ее. Но люди не всегда согласны ждать, и в таких случаях они отправляются за пластинкой в другое место.

— Совершенно верно, — говорит мистер ван Гуйтен. — Но мы же не можем иметь все на свете.

— Конечно, не можем. А что, если разложить пластинки по коробкам — сообразно исполнителю, а для классической музыки — композитору и сделать соответствующие наклейки. Приходит к нам покупатель, скажем, за пластинкой Перри Комо, мы вынимаем коробку с Перри Комо и ищем ее. И покупатель ищет вместе с нами. Таким образом, он видит не просто каталог с названиями пластинок, которых у нас может и не быть, а сами пластинки, которые у нас есть. Десять шансов против одного, что он обнаружит какую-нибудь пластинку, про которую он либо забыл, либо не знал. В результате мы будем продавать в три, а то и в четыре раза больше, чем сейчас.

Мистер ван Гуйтен глядит на меня поверх очков.

— Ты что же, предлагаешь, чтобы наши покупатели рылись в пластинках, как они роются в книгах у букинистов?

— Совершенно верно. Букинисты вылетели бы в трубу, если бы покупатель видел только ту книгу, которая ему нужна. Очень часто человек сам не знает, чего он хочет, а так, он заходит и выбирает пластинки, которые могут его интересовать. Конечно, придется смотреть в оба, чтобы покупатели не попортили пластинок… Вам ясна моя идея, мистер ван Гуйтен?

Он кивает.

— Я все понял, Виктор. Я подумаю и скажу тебе. — И он снова утыкается в свои книги, но я знаю, что он это сказал не зря: он обдумает мое предложение, потом скажет, что он решил.

Уже в следующую субботу он заводит об этом разговор.

— Эта твоя идея, Вик, мне нравится, — говорит он. — А как нам провести ее в жизнь?

Мне не терпится начать тотчас же.

— Да это не сложно, — говорю я. — Нам нужно только много коробок, а наклейки я сам сделаю — у меня есть дома детский набор для рисования.

— Я думаю не об этом, а о перестройке всего дела, Виктор. Это потребует времени, а ты работаешь у меня только по субботам, когда у нас и без того дел по горло.

Я говорю ему, что готов прийти раза два вечером, после работы. Он недоверчиво поглядывает на меня.

— Ну, если только тебе не жаль потратить на это свободное время, — говорит он.

— Да что вы! С удовольствием. Я люблю, заниматься такими вещами.

— Ну, а я оплачу тебе эти вечера, как субботний день.

— Видите ли, я не думал о деньгах, мистер ван Гуйтен, — говорю я, и это правда. Я вовсе не хочу, чтобы он считал, будто, я просто стремлюсь зашибить побольше. Главное-то ведь в идее.

— Ну, так теперь подумай, мой мальчик, — говорит он. — Ты будешь тратить на меня время, и я заплачу тебе. Дело есть дело.

Словом, заготовил я дома наклейки, целую неделю по вечерам ходил в магазин и рассортировал все пластинки. У меня неплохая память на то, что меня интересует, и под конец я, по-моему, знал наизусть весь наш фонд и мог, не сверяясь, сказать, есть у нас та или иная пластинка или нет. Первые два вечера мистер ван Гуйтен помогал мне, а потом стал оставлять меня одного, и я сам запирал магазин, а ключ заносил ему домой. Мне приятно было, что он мне так доверяет. Ведь я мог унести что угодно, он даже и не узнал бы об этом. Словом, это его доверие побудило, меня подумать еще кое о чем — например о том, чтобы по субботам изменить обеденные часы и не закрывать магазин в самое горячее время. Немного погодя мы и это провели в жизнь.

И вот теперь, разложив по коробкам все новые пластинки, я окидываю взглядом магазин. Раньше покупатели прослушивали у нас пластинки на одном из свободных патефонов, а теперь в глубине магазина оборудованы звуконепроницаемые кабины. Но иной раз по субботам их не хватает, и я думаю о том, что надо бы перенять то, что я видел в Лидсе: там прямо в магазине стоят проигрыватели с наушниками, так что можно слушать, не отходя от прилавка. Интересно, понравится ли мистеру ван Гуйтену такая идея. Во всяком случае, я ему об этом непременно скажу.