Затем — гувернантка. Ее показания были очень толковы. Слушая ее ответы, невозможно было решить, на чьей она стороне. Прекрасное самообладание и неглупа… Не сомневаюсь, что она знала обо всей этой истории гораздо больше, чем рассказала.
— И я не сомневаюсь, — проговорил Эркюль Пуаро.
Мистер Камб Джонатан жил в Эссексе. После вежливого обмена письмами Эркюль Пуаро получил почти царственное по своей форме приглашение приехать к обеду и остаться ночевать. Старик был, несомненно, очень интересным типом, и после бесцветного Джорджа Мейхью беседа с ним показалась Эркюлю Пуаро стаканом доброго искристого вина.
— Наша фирма видела много поколений Крэлей, — рассказывал старик. — Лично я знал и Эмиса Крэля и его отца — Ричарда Крэля и даже помню Инока Крэля— его деда. Это были богатые люди — провинциальные сквайры. Больше всего на свете они любили лошадей, охоту и женщин, а идеи их не волновали, к идеям они относились недоверчиво. Но зато у жены Ричарда Крэля идей и фантазий было больше, чем здравого смысла. Она любила стихи и музыку и даже играла на арфе. Она была поклонницей Кингслея и в честь него назвала своего сына Эмисом. Отец ворчал на это имя, но уступил.
Эмис Крэль унаследовал от матери страсть к искусству, а от отца — сильную волю и безжалостный эгоизм. Все Крэли были эгоистами. Они не признавали ничьего мнения, кроме своего собственного.
Постукивая тонкими пальцами по ручке кресла, старик пристально смотрел на Пуаро.
— Поправьте меня, мсье Пуаро, если я ошибаюсь, но мне кажется, что вас больше всего интересуют личности, характеры героев драмы.
— Да, с моей точки зрения, это — главное.
— Понимаю. Вы хотите побыть, так сказать, в шкуре интересующего вас лица. Очень увлекательно!
Наша фирма никогда не имела дела с криминалом, и мы не смогли бы компетентно помочь миссис Крэль, даже если бы захотели. А вот Мейхью — фирма другого плана. Они поручили защиту Депличу, хотя, говоря по правде, это не лучшее, что можно было придумать. Но все же он защитник первоклассный, берет дорого и выступает с большой долей театральности. Но они не сообразили, что Каролина никогда не станет ему подыгрывать. Вот в ней театральности не было ни капли.
— А что представляла собой Каролина Крэль? Именно этот вопрос интересует меня больше всего.
— Да, да, конечно. Как она могла решиться на такой поступок? Это — вопрос первостепенной важности. Я знал ее до замужества. Она была девочка очень живая, вспыльчивая и очень несчастная. Ее мать рано овдовела, затем снова вышла замуж, и появился второй ребенок. А Каролина обожала свою мать. Да, да, детская ревность… очень печальная вешь.
— Она ревновала?
— Безумно. И произошел прискорбный случай. Бедная девочка! Ей это принесло потом громадные страдания. Но вы ведь понимаете, мсье Пуаро, — бывает! Нет сил вовремя затормозить.
— Но что же, в сущности, произошло?
— Она ударила ребенка. Бросила в него пресс-папье. Ребенок ослеп на один глаз, а лицо осталось обезображенным на всю жизнь… Вы представляете себе, какой эффект производили вопросы, касающиеся этого случая? На процессе создавалось впечатление, что Каролина Крэль — женщина неукротимого нрава, а это как раз неверно.
Старик вздохнул.
— Каролина часто гостила в Олдербери — имении Крэлей. Она хорошо ездила верхом и была остроумна, и старый Ричард Крэль очень ее любил. А ей жилось в Олдербери гораздо веселее, чем дома. Кроме того, она дружила с сестрой Эмиса — Дианой, а из соседнего поместья приезжали Филип и Мередит Блейки. Филип был отвратительный мальчишка, на мой взгляд, — жадный и грубый. Он мне никогда не нравился. Мередит был из тех, кого в мое время называли «ни рыба, ни мясо»: занимался растениями, бабочками, птицами. Те-. перь таких называют биологами. И вся эта молодежь огорчала своих родителей: Мередит, вместо того чтобы стрелять птиц, изучал их. Филип бросил имение и переехал в город. А Эмис — сильный, красивый, жизнелюбивый Эмис — стал художником. Это было таким потрясением для отца, что он даже умер от удара.
Со временем Эмис женился на Каролине. Они безумно любили друг друга, хотя вечно ссорились, потому что Эмис, как и все Крэли, был бессовестным эгоистом. Он любил жену настолько, насколько был способен на это чувство, но на первом месте у него всегда было искусство. И, по-моему, искусство у него ни разу не уступило места женщине.
Романов у него было множество: они давали ему стимул для работы. Но он бросал женщин очень скоро — сентиментальность и романтика были ему чужды. Однако и развратником назвать его было нельзя. Он любил только одну женщину — свою жену. Она это знала и терпела все его похождения. Он был замечательным художником, она многое прощала ему ради его таланта. Наверное, все так и продолжалось бы, если бы не появилась Эльза Грир…
— Да, что же Эльза Грир?..
— Она была, на мой взгляд, очень примитивной и неинтересной женщиной. Но— молодость, красота, жажда поклонения… Все эти эльзы всегда бегают за художниками и артистами. А Каролина любила в Эмисе человека, а не художника. Каролина была настолько же изысканной и тонкой натурой, насколько Эльза была примитивной и пустой.
Бывший начальник местной полиции Хейль затянулся и выпустил струю дыма.
— Что за странная фантазия пришла вам в голову, мсье Пуаро!
— Я, пожалуй, согласен, что мой вопрос не совсем обычен, — улыбнулся Пуаро.
— Вытаскивать на свет то, что давно уже погребено, — задумчиво говорил его собеседник. — Если бы еще была какая-нибудь надобность…
— Я люблю поиски правды. А кроме того, не следует забывать про их дочь.
Хейль кивнул.
— Да, я ее понимаю. Но, извините меня, мсье Пуаро, вы ведь умный человек: вы могли бы состряпать для нее какую-нибудь сказочку.
— Вы так говорите, потому что не знаете эту молодую леди.
— Ну что вы! Человек с вашим опытом!..
Пуаро холодно взглянул на своего собеседника.
— Возможно, друг мой, что я — искусный и опытный лжец, — по крайней мере, вы меня считаете таким. Но у меня есть свои принципы.
— Извините, мсье Пуаро, я не хотел вас обидеть. Но ведь согласитесь, что это было бы прекрасным выходом из положения.
— Не думаю… Не думаю.
— Я, конечно, понимаю молодую девушку: перед свадьбой узнать, что ее мать — убийца… И все-таки, на вашем месте, я внушил бы ей, что Деплич неудачно повел защиту и что вопрос ясен: самоубийство.
— Но для меня этот вопрос как раз не ясен. Я ни минуты не верю, что Крэль покончил с собой. Неужели вы считаете эту версию правдоподобной?
Хейль отрицательно покачал головой.
— Ваше мнение очень важно для меня, мистер Хейль. Я знаю вас как честного и способного человека. Скажите, не было ли у вас сомнения в виновности миссис Крэль?
Начальник полиции ответил без колебаний:
— Ни малейшего, мсье Пуаро. Все улики, все сопутствующие обстоятельства, каждый новый вскрытый факт — все было против нее.
— Вы не помните, каковы были улики?
— Конечно, помню. Получив ваше письмо, я просмотрел дело, — он вынул записную книжку, — и набросал основные факты.
— Благодарю вас, мой друг. Я весь — внимание.
Хейль откашлялся и заговорил тоном, в котором слышались официальные деловые нотки:
— Восемнадцатого сентября в четырнадцать часов сорок пять минут инспектор Конуэй принял телефонограмму от доктора Эндрю Фоссета. Доктор Фоссет сообщал, что мистер Эмис Крэль, владелец поместья Олдер-бери, скоропостижно умер, и, судя по обстоятельствам его смерти, а также по заявлению мистера Блейка, проживавшего в его доме в качестве гостя, требуется вмешательство полиции.
Инспектор Конуэй вместе с сержантом и полицейским врачом немедленно отправился в Олдербери. Их встретил доктор Фоссет и провел в сад, где все еще оставалось тело мистера Крэля, к которому до прибытия полиции никто не прикасался.
Было установлено, что мистер Крэль писал картину в саду, который назывался «Батарея», так как он был обнесен низкой зубчатой стеной, открыт со стороны моря и в нем стояла на постаменте маленькая пушка. Сад находился приблизительно в четырех минутах ходьбы от дома. Мистер Крэль не пришел домой ко второму завтраку, так как хотел воспользоваться необходимым для работы солнечным освещением. Поэтому он был в «Батарее» один. По словам членов семьи и прислуги, такое поведение мистера Крэля было обычным: он часто не приходил к семейному завтраку или обеду, а довольствовался парой сэндвичей и просил, чтобы его не беспокоили.