И тут Оса увидел, что Джанмурчи был прав, когда говорил, что Алы — не мальчишка. Вместе со своим конем он вырвался вперед, как серна. Конь прыгал с камня на камень, как человек прыгает в ледоход с одной льдины на другую. Обезумевшие кони, увидев спасение, не ожидая приказания всадников, прыжками пошли за ним. Вьючные кони прыгали вслед за седоками. Эта скачка продолжалась несколько минут. На лицах людей и на мордах лошадей был исступленный ужас. Алы забирался все выше и выше и наконец выбрался к твердым утесам и остановился. Всадники один за другим выезжали на твердый грунт, а сзади слышался глухой шум. Глина долго широкой рекой текла в пропасть. Потом раздался грохот обвала, и все затихло.

— Командир, карман Байзака хорошо спрятан, но мы его найдем, — весело сказал Джанмурчи.

«А все-таки старик врет, — думал Кондратий, — но в чем? Можно ли будет отсюда уйти назад? Почему он хотел идти по красному ручью?!»

Кондратий содрогнулся всем телом, вспомнив о том, что он колебался, не зная, следовать совету Алы или нет. На секунду ему представился глубокий овраг, по которому половодьем несло утопающую толпу коней и людей. Потом он вспомнил оплывину и почему-то твердо решил, что старик врет. Безопасный, хотя и крутой спуск открывался перед ними. Выглянувшее солнце далеко осветило окрестность, и Оса с изумлением смотрел вперед. Ярко-желтые утесы и скалы образовали замкнутую долину. Ничего, кроме желтого камня, не было впереди.

— Сегодня мы будем там, — сказал старый контрабандист, показывая рукой вперед.

Через два-три часа они спускались к утесу, и Оса с удивлением увидел маленький домик, стоявший одиноко и незаметно среди этих желтых обрывов и скатов. Они были как декоративные полотна, и солнечные лучи, отражаясь от желтых масс, наполняли всю долину каким-то странным желтым светом так, что каждый невольно, желая отдохнуть, поднимал глаза к синему небу.

Глава V. ЖЕЛТЫЙ МРАК

По крутой тропе с винтовками в руках осторожно приближались пограничники, Наконец они достигли домика. Он стоял на вершине утеса и с трех сторон был почти недоступен. Он был сложен из плит желтого известняка. Крыша была сделана из бревен, которые здесь были драгоценными: леса вокруг не было на несколько сот верст. Оса постучал в дверь, но никто не отозвался.

— Тюра, — сказал старый контрабандист, — не ищи здесь никого. Пойдем, я покажу тебе то, что ты ищешь.

Старик отвел Кондратия в сторону. Недалеко в земле была тяжелая дверь, обитая железом. По-видимому, здесь был погреб.

— Опийная контора Байзака, — сказал он.

Старик еще не договорил, а пограничники уже сбили замок.

Оса и несколько человек спустились в подвал. Большая душная комната от пола до потолка была завалена бурдюками с твердым опием. Дурман сразу ударил в голову.

— Очумеешь! Хуже, чем в кабаке! — подмигнув, с радостным изумлением сказал Саламатин.

Кондратий осмотрел склад и приказал подсчитать Опий. Потом он вошел в дом. За ним ввалилась половина Отряда. Оса решил дать отдых людям и коням.

Подошел Саламатин и, плутовски улыбаясь, жалобно проговорил:

— Чаю-то две недели не пили. Только сухари со снегом жрали! Жисть проклятая!

— Ладно, ладно, валяй! — коротко разрешил Кондратий.

Два топора дружно застучали по крыше, и пила стала визгливо пилить бревна. Оса прогуливался около дома. Тонкие плиты песчаника ломались и звенели, как ледок под ногами. Кругом шла радостная суета. Разводили костер, чистили оружие, зашивали дырки, натягивали брезент на дом вместо разрушенной крыши. Кондратий отошел в сторону и сел на камень. Задумчиво, усталым взглядом он окинул местность вокруг. Желтые утесы отбрасывали солнечные лучи. Внизу в котловине желтый сумрак тоскливо застилал чахлую траву. Красными отеками сбегали полосы глины. Мокрые от растаявшего снега скалы блестели, как будто сплошь были покрыты серебряными одуванчиками. Старик контрабандист подошел и тихо сел рядом. Суровый и жесткий, с запавшими тусклыми глазами и непроницаемым лицом, он долго сидел как изваяние и о чем-то думал.

— Почему здесь никого нет? — спросил Кондратий.

— Байзак выбрал такое место, куда ни пройти, ни проехать!

Оса кивнул головой и пошел к дому, а старик, покорно сложив руки на груди, поплелся за ним. Алы и Джанмурчи шли навстречу Осе и кланялись. Потом Джанмурчи приблизился, а юноша остался стоять на месте.

— Он зовет вас к себе в гости, — сказал Джанмурчи. — Он говорит: теперь лошадей много надо, чтобы отвезти опий. У Джантая есть. Он говорит: который Марианну украл, всех поймаем. Теперь Джантай близко. Папа; там ему есть, мамушка есть, домой хочет он, говорит.

В торжественных случаях Джанмурчи любил прибегать к русскому языку.

— Ну тебя к черту, говорит, говорит, — передразнил Оса и, подозвав Алы, положил ему руку на плечо.

— Алы, я поеду к тебе в гости через три дня. Я хочу, чтобы все отдохнули. Мне нужно триста лошадей, чтобы взять отсюда весь опий.

— У Джантая табун в две тысячи, — просто и любезно сказал Алы.

Кондратий поблагодарил его и вошел в дом. Саламатин подал кружку горячего чая и горсть ландрина.

— Живем! — захохотали вокруг.

Оса прислушался. В углу кто-то монотонно рассказывал:

— Ну, вот, значит, это самое и есть гостиница мертвецов.

— О чем бы там говорите? — спросил Оса, прихлебывая чай и поудобнее усаживаясь на седло, лежавшее на полу.

— Да вот тут недалеко место. Старик рассказывает, много контрабандистов пропало.

— А ну, зови его сюда, — сказал Кондратий.

Старик подобрал полы чапана, перешагивая через протянутые на полу ноги, подошел и сел рядом. Саламатин дал ему консервную банку, наполненную чаем. Старик, медленно прихлебывая, стал говорить.

— Тут, за горой, сразу перевал Кызыл‑Су.

— А, так он тут, — сказал Кондратий и взял карту.

— Что ты врешь? — перебил он, — Здесь ровное место.

— Йэ? — удивился старик, забыв про чай. — Кызыл-Су здесь.

— Товарищ командир, — заговорил кто-то из темного угла. — Еще в прошлом году покровские мужики сказывали, что тут много народу пропало. Зимой воздуха нету. Высоко очень. Если с лошади сошел — и конец, даже силы нету на коня сесть. Трещины во льду очень глубокие. Там и кони, и люди, и опий. Всего много.

— Что же ты думаешь, я полезу вытаскивать?. — сказал Оса.

— А вот мы в разъезде были, — заговорил кто-то, — так по юртам нам сказывали: шла, понимаешь, целая семья. И стали на Кизил-Су замерзать. Сели в круг. А поодаль трое легли, а старик поперек сверху лег, чтобы согреть. Буран был, отлежаться думали. Так всех и занесло. Весной, как растаяло, ездили их убирать. Сидят, понимаешь, мертвые кругом льда, все равно, как за столом.

На минуту наступило молчание.

— А помнишь, мы видели…

— Ну да, — отозвался сосед, перекладывая ногу. — Мы едем, а они идут.

— Пешком? — спросил кто-то.

— Пешком. Двое босиком там по снегу и жарят. Летом-то снег на горах не такой холодный.

— Да, сам бы попробовал!

— Ну где же! Без привычки разве вытерпишь? Ну, идут. Двух ишаков гонят, а на ишаках вещи. А наверху, как в люльке, на спине лежит ребенок грудной, привязанный. А рядом пешком мать идет. Мы их доставили. Ну, там им документы проверили. А голь какая перекатная. Одни тряпочки.

— Ты вот что скажи: как они По речкам с ишаками не потопли?

— Черт их знает. Тут и конем не переедешь, а они б ишаком прут.

— Место, значит, выбирают.

— Да, выбирают, а которые потопли, ты про их знаешь?

— Да тут если бы дороги хорошие, совсем бы другое дело. И манапы бы не расправлялись так с пастухами. А то едешь — конца краю нет. Пока до него, до манапа, доберешься — он чего хочешь сделает.

— А то во еще: помню, мы ездили зимой. Так куда. Градусов сорок мороза, никакого терпения нет. В снегу целую неделю зубами лязгали.

— А мы в позапрошлое лето ездили, и так хорошо вышло. На дороге всяких костей было до черта. Так мы с навозом клали, костер разводили. Ничего, горит.