На полном скаку отряд разделился пополам. Все упорно смотрели вперед, хотя от ветра слезы закрывали глаза. Равнина окончилась. Оса приказал перейти на рысь. В небе стало темнеть. Кони шли галопом все время и теперь задыхались. Широкая тропа пошла в гору. Будай исчез в стороне далеких черных скал, и там загрохотали выстрелы.

— Как бы разъезд не напоролся, — ворчал Оса. — Зарываются, прохвосты.

Тропа стала широкой и свернула за утес. Оса глянул и бешено погнал коня. Разъезд погибал. Несколько коней, на которых сидели пограничники, по-видимому, раньше принадлежали контрабандистам.

Они упорно поворачивали сами назад, боясь выстрелов. Один горячо понесся вперед, и одинокий пограничник врезался в толпу контрабандистов. Оса видел, как его сорвали арканом с седла и как обнаженный клинок бесполезно сверкнул в воздухе. Пограничник грохнулся на землю, и несколько человек навалились на него.

— Убивают! Голика убивают! — закричали четверо.

Они старались справиться с обезумевшими конями. Но из толпы контрабандистов частым градом посыпались выстрелы, и один конь завертелся на месте. Кони расстилались в карьере, но Кондратий видел, что остается еще не менее двух минут ходу. Позади контрабандистов вдруг часто забили выстрелы.

— Ур-ра! — вырвалось у атакующих.

Все поняли, что Будай зашел сзади. Кондратий подал команду. Холодная сталь обнаженных клинков красными зеркальными полосами сверкнула в лучах заходящего солнца. Разведчик впереди спрыгнул с коня. Под выстрелами он поправил подпругу и хотел вскочить в седло, но в коня хлопнула пул. Конь рванулся вперед, пограничник зацепился за переднюю луку деревянного седла ремнем шашки, и конь поволок его карьером к толпе контрабандистов.

— Плоц, Плоц пропал! — раздались крики. — Убьют!

Второй пограничник влетел в толпу контрабандистов, но следом вломился Оса. Несколько торопливых выстрелов прогремели в упор. Несколько страшных, размашистых ударов клинка обрушились на кого-то. Потом раздался взрыв разноголосого вопля, и все было кончено.

— Сдались! Голик жив?

— Щеку прорезали.

— Плоц?

— Ничего, отделался.

— Та-ак, разворачивай тюки! Сколько вьючных лошадей?

— Забирай прежде винтовки! Мало тебе еще?

— Давай, дьявол!

Торопливо обезоруживали и считали задержанных. Алы протискивался сквозь толпу своих и чужих и быстро заговорил:

— Когда мы бросились вперед, я видел след, который пошел в сторону. Туда ушло лошадей пятьдесят.

— Будай, возьми десять человек и карауль, — возбужденно сказал Кондратий.

— Сидай, скорей, черт! Уйдут, дьявол! — торопил кто-то товарища. — Увезут все твое лекарство к черту!

Ближайший контрабандист бросился с ножом на Алы, но беззвучно упал вперед от страшного, хряснувшего удара прикладом.

— Не зевай! — холодно сказал Саламатин.

Алы засмеялся, приложив руку к сердцу, и вскочил в седло. Кондратий и почти весь отряд тронулись за Алы и Джанмурчи. Тьма сгустилась. Тропа под ногами коней разделялась на каждом шагу. Белые полотна тропинок уходили в сторону за утесы, скрывались в кустарнике и иногда ползли куда-то вниз, в пропасть. Алы ехал впереди всех. Он впился глазами в тропу и, тихонько посмеиваясь, уверенно сворачивал то на одну, то на другую тропинку. Они ехали недолго. Перед ними открылась ложбина, и Оса закричал от радости: больше сотни вьючных животных, из которых многие были нагружены опием, связанные поводами, стояли тесным табуном.

— За это он хотел меня убить, — засмеявшись, сказал Алы. — Вот! — И он приблизился к табуну.

Стали считать коней.

— Восемь, девять, десять.

— Саламатин, сколько тут опия?

— Сейчас! Десять, пятнадцать! По двадцать фунтов считайте!

Оса боялся внезапного нападения в темноте и потому приказал вести коней немедленно. Когда он вернулся, уже горели костры. Поодаль сидели задержанные. У другого огня весело болтали пограничники. За десять последних дней в первый раз встретился кустарник. Оса выставил караул около задержанных и лег спать. Сквозь сон он слышал, как пограничники переговаривались о чем-то и хохотали. Как только стало светать, Оса вскочил на ноги. Более тридцати пограничников с тревогой смотрели на своего командира. Никто не хотел ехать назад с задержанными.

Оса приказал бросить жребий. Два старых и три молодых пограничника, огорченные и недоумевающие, подошли к нему. У них был такой вид, как будто их жестоко одурачили.

Оса ободряюще улыбнулся и сказал:

— Ладно. Кому-нибудь ведь надо ехать назад. Пятьдесят человек задержанных да сотня лошадей, — прибавил он, улыбаясь от удовольствия.

Потом он подозвал Алы, разостлал небольшую карту и стал советоваться.

— С сегодняшнего дня дорога кончается. Дальше поедем, как придется. Когда мы будем на перевале Койлю?

— На Койлю очень много снега, — отвечал Алы.

— Ты когда-нибудь там был?

Алы улыбнулся.

— Кто может знать все дороги? — сказал он.

Круглолицый, с оливковым румянцем, темными глазами, необычайно ловкий, Алы стал любимцем отряда. Суровые бойцы были с ним приветливы и ласковы. Может быть, потому, что он был самым молодым. Кондратий задумчиво смотрел на него и улыбался, сам не зная чему. Алы долго молчал, потом сказал:

— Будем идти, как можем… не знаю.

Кондратий стал ему что-то объяснять, водя пальцем по карте. В стороне собирали караван. Как всегда, при погрузке была возня и ругань. Кто-то из старых бойцов подавал советы.

— Подпруги держите слабже да не давайте коням отставать. Кормите их с выстойкой, растирайте спины, а то раны будут. А контрабандистов нипочем к коням не подпускайте. Попортят коней, все растеряете. Главное — не спешите.

Оса приказал седлать. Через полчаса отряд выступил дальше.

Глава III. ЧЕРНЫЙ ЛЕДНИК

Несколько раз в день шел снег. Как только тучи сходили, солнце жгло. Чапаны, кожухи и промокшие кони дымились паром.

От резкой смены тепла и холода с лица слезала кожа. Губы у всех потрескались и имели вид ободранного апельсина. У многих вместо рта была Запекшаяся сплошная рана. При каждом слове струпья сочились кровью. А люда подымались все выше и выше. Плоскогорья в несколько верст скрадывали подъем. Потом через день пути отряд оказывался у подножия снеговой горы. За неделю не было ни одного спуска. Все чаще страдали горной болезнью и припадками удушья. Дышать было тяжело.

Начиналась какая-то невиданная страна. Там, где карта показывала семь тысяч футов над уровнем моря, тянулись болота, пропитанные глауберовой солью. Иногда кто-нибудь по целым часам плевал и задыхался так, что не имел силы выругаться. На пятый день после захвата контрабанды Кондратий, ехавший впереди, поднялся на плоскогорье. Дикие скалы со льдом, черные и ржавые, покрытые изморозью, громоздились впереди. Легкие облака проходили рядом с ними. Светлые тени окутывали скалы, и налет инея сверкал серым серебром. Направо на полверсты вверх поднимались ледники. Люди с конями были как мухи на этом огромном пространстве. Черная каменноугольная грязь была под копытами коней.

— Койлю! — сказал Алы и протянул руку вперед.

Там чудовищными ступенями спускались изломанные льды. Грязные черные сугробы, оползавшие с каменноугольных хребтов, громоздились, как горы. Где-то высоко вверху шумел черный, грязный водопад. Вода пробивала снег, потом ниспадала по леднику и снова исчезала под снегом. Грязный от каменного угля снег и черный искрящийся лед производили необыкновенно мрачное впечатление. Черные льдины железным шлаком горели на солнце вверху. Кондратий слез с коня и пошел пешком.

— Будай, — сказал он, — я думаю, мы перейдем только там, — и он показал вперед на черный ледник. — Дорога скверная, но здесь не должно быть контрабанды. Зато по ту сторону Койлю нас не ждут.

— Да, вообще раздумывать не приходится.

Кондратий смотрел на уступы гор. Они были так обширны, что на каждом поместилось бы целое селение с посевами.