Старый мамонт, конечно, не умел считать, не знал законов развития популяций животных. У него была инстинктивная программа, которая никогда еще не давала о себе знать, а теперь стала потихоньку активизироваться, накапливая признаки неблагополучия. В течение года мамонты перемещаются на сотни километров, однако стараются не покидать освоенную территорию. Им нужен ровный твердый грунт под ногами, обильный корм и удобные подступы к воде. Такое сочетание встречаются далеко не в любом месте. В первые годы после катастрофы рождалось много детенышей. Благодаря Рыжему, а потом и помощи двуногих, очень многие из них выжили. Прошло время, и рожденные в те годы стали приближаться к возрасту взрослых. Но их на освоенной территории оказалось слишком много. Старый вожак чувствовал это: чуть более беспокойными сделались самки – предводительницы семейных групп, у самцов появилась агрессивность, которой раньше не было. Стадо должно расселяться по мере взросления молодежи, но поколение, которое могло бы возглавить отселение, очень малочисленно – в катастрофе оно погибло почти поголовно. Значит, наступит год, когда молодые мамонты окажутся лишними, а увести их прочь будет некому. Им придется ссориться из-за корма или уходить в неизвестность.

Рыжий не рассуждал, не анализировал ситуацию, как это делают люди. В нем просто крепла уверенность, что скоро опять нужно будет кого-то куда-то вести. Хватит ли у него на это сил – другой вопрос. Хуже, что он, оказавшись первым, не будет знать, куда двигаться – никаких запасных маршрутов его память не хранит. Значит, надо вновь искать, опять разведывать пути.

Он, конечно, не шел, как корабль, взятым курсом. Он пасся – кружил, петлял, иногда возвращался назад, но тем не менее постепенно смещался в места малознакомые, а потом и вовсе незнакомые. К началу зимы он оказался в стране невысоких гор с широкими плоскими вершинами. На этих вершинах кое-где росла хорошая трава, а в долинах – густой кустарник. Рыжий чувствовал, что мамонты здесь когда-то жили, но теперь их нет, только белеют в сухой траве их кости. Инстинкт подсказал ему, что этот район – хорошее пастбище, но летнее. Зимой наверху будет, наверное, мало снега, но там трудно передвигаться. И мамонт пошел в сторону полдневного солнца, пытаясь обойти эти горы. В конце концов он оказался в широкой долине, по которой и двинулся вверх. Корма было вволю, и Рыжий не торопился. Выпал снег, начались морозы, и горы справа сменились обычными холмами. Ветер стал временами доносить запах мамонтов. Да, они здесь жили, но было их очень мало, в отличие от лошадей, бизонов и оленей. Рыжему понравилась новая степь – помимо травы, в ней было много кустов и деревьев, с которых можно обдирать кору. Лесные массивы тут были довольно обширны, но состояли они, в основном, из молодых деревьев – хорошей подкормки в снежную зиму.

Несколько раз Рыжий возвращался к реке, но ступить на лед не решался. Запахи говорили, что на том берегу такая же лесистая степь, но идти туда, рискуя провалиться, нет необходимости. Временами ветер приносил запах дыма, но он мало беспокоил старого мамонта. Его сильнее тревожило присутствие поблизости больших стад крупных быков. Эти животные, как и мамонты, летом обычно пасутся небольшими группами, собираясь в стада лишь зимой. Там, где проходит такое стадо, мамонтам мало что остается – рацион этих животных сходен. «Большие быки обычно избегают мест, где пасутся «свои». Значит, что-то случилось? Что-то изменилось по сравнению с тем, как было раньше? И потом: такое необычное сочетание запахов – быков и двуногих! Все странное нужно разведывать, выяснять, не несет ли оно угрозу. Да и двуногие, оказывается, бывают разными – вдруг здешние плохие?»

Он набил желудок ветками и, пользуясь моментом сытости, двинулся по следу одного из стад. Он шел и не переставал удивляться сочетанию человеческого и звериного запахов. Когда добавился запах крови и внутренностей, Рыжий сначала почувствовал облегчение. Он подумал, что двуногие просто охотились на быков. Однако на месте побоища мамонт опять перестал что-либо понимать.

На истоптанном копытами туров снегу валялись туши бизонов. Над ними усердно работали четвероногие и пернатые падальщики. «Двуногие, наверно, ушли, взяв часть добычи, – соображал мамонт. – Но при чем тут быки? Впрочем, «наши» двуногие часто бывают вместе с собаками и лошадями. Эти, наверное, умеют быть вместе с быками. Они опасны?»

Этот вопрос нужно было выяснить, и Рыжий перешел на полуголодное существование. Он, словно хищник, шел по следу то одного, то другого стада. И опасения в конце концов подтвердились. Сначала он почуял беду, потом услышал, потом увидел. Труп годовалого мамонтенка был разделан почти полностью. У второго – подростка – отрезан лишь хобот. Мать не бросила своих детей – ходила кругами и горестно взревывала. На ногах она уже держалась с трудом, из боков ее торчали те самые неживые предметы, которыми убивают двуногие.

Рыжий буквально захлебнулся ее горем. Но он не почувствовал гнева – лишь бесконечную усталость от изменчивости этого мира. И не задал вопроса – ответ, казалось, витал в воздухе. Мамонтиха без конца вспоминала одно и то же – плотную толпу рогатых быков, среди которых и на которых мелькают фигурки людей. Она оказалась в ситуации, не предусмотренной инстинктами – ее теснили, отделяли от детей. Она ревела, пыталась пробиться к ним, а ей не уступали дорогу. В отчаянии она даже боли не почувствовала, не заметила, когда ее ранили. Потом стада не стало – исчезло, сгинуло, рассосалось. А мамонтята остались…

– «Уходи, – сказал Рыжий. – Уходи, ты ничем не поможешь им».

– У-Р-Р-У! – заревела самка.

Она ничего не слышала и не понимала – не могла и не хотела понимать. Рыжий повернулся и побрел прочь. Он пережил множество чужих смертей и сейчас безошибочным чутьем определил, что мамонтиха обречена. Помочь ей он не сможет. Надо возвращаться – эта лесистая степь опасна для «своих».

И старый мамонт двинулся в обратный путь. Он не торопился и старался питаться как можно лучше – силы ему еще понадобятся. Несколько раз он видел или чуял вдали группы пасущихся туров. Бывший вожак переставал есть и шел прямо на них. Нет, он не собирался мстить, он хотел получить собственный опыт, понять, почему безобидные раньше животные стали опасны. Такого опыта он не получил – быки торопливо уступали ему дорогу. Правда, и двуногих поблизости не было.

Летние приключения не давали Семену покоя. Он чувствовал, что над миром Мамонта нависла опасность. Его рассказ встревожил и главных людей лоуринов. Что такое земледелие или скотоводство, они понимали плохо, зато сразу угадали, что люди, добывающие пищу столь странным образом, в Служение Людей не вписываются. Тот факт, что кто-то предпочитает питаться травой, а не мясом, вызвал если и не отвращение, то презрение. А уж то, что ради съедобных зерен люди рубят и жгут лес, казалось просто святотатством.

– Их можно обратить в нашу веру? – прямо спросил Бизон.

– Нет, – честно ответил Семен. – Они другие.

– Значит, надо бить! – обрадовался Медведь. – Пойдем зимой на упряжках. Никуда они не денутся, голубчики!

– И что, – мрачно усмехнулся Семен, – будем резать почти безоружных? Вместе с детишками, да?

– А что ты предлагаешь? – поинтересовался Кижуч.

– Пока ничего, – вздохнул главный авторитет. – Я кинул им пару подлянок – искусил, так сказать. Теперь надо посмотреть, как у них пойдут дела.

– Ну, допустим, – согласился старейшина. – А с этими, которые на быках ездят?

– Они далеко, – пожал плечами вождь и учитель народов. – И потом: что-то есть между нами общее, правда?

Семен не лукавил – ситуация казалась сходной. Там люди умудрились наладить симбиоз с туром, а здесь – с мамонтом. После возвращения с моря – на первом же всеобщем сборище-ярмарке – Семен с изумлением обнаружил, что почти полтора десятка парней и мальчишек имеют волосатых приятелей и норовят теплую часть года проводить вместе с ними в степи. Осенью начинаются занятия в школе, и друзья расстаются – вам приходилось когда-нибудь видеть плачущего мамонтенка? Поделать же с этим ничего нельзя – возле форта нет мамонтовых пастбищ, а за несколько дней праздника мамонтовая молодежь вытаптывает и съедает всю растительность в округе. Как выяснилось, мальчишки научились за милую душу «раздаивать» мамонтих, точнее, пристраиваться напарниками к маленьким мамонтятам. Слоновье молоко Семен так и не попробовал, но выяснил, что, в отличие от коровьего, оно усваивается всеми. Правда, этот продукт настолько концентрирован, что, переев его, можно получить заворот кишок.