— Столько всего случилось с тех пор, как ты вернулась домой, — произнес Дункан. — Но твоей вины в этом нет.

— Кое в чем я все-таки виновата, — сказала она.

— Например?

— Я не придавала значения многим вещам, — ответила Мария. — А они оказались очень важными. Я не понимала, что делает с нашей семьей стремление все держать в секрете. И я… — Она замолкла, глядя ему в глаза. — Я увела тебя из семьи.

— Это не ты, — ответил Дункан. — Все случилось гораздо раньше.

Сердце Марии заколотилось в груди — ей так хотелось поверить ему. Сейчас, когда она видела, как распадается ее собственная семья, мысль о том, что она разрушила другую, была ей невыносима.

— Мы с тобой похожи, — сказал Дункан. Никогда еще она не слышала, чтобы он говорил так серьезно.

— В чем?

— Мы оба боимся близости с другими людьми. Мой брак тому примером…

— И мой, — прошептала она.

Только сейчас Дункан взял ее за руку.

Мария судорожно сглотнула. Их пальцы переплелись, он повел ее вниз по ступеням. Трава под ее босыми ногами была влажной и прохладной. Листья шелестели у них над головой под порывами ветерка, налетавшего с островов Духов. Дункан стоял так близко, что она ощущала тепло его тела. Мужчина поднял ее руку и приложил к своему сердцу; кончиками пальцев она ощутила его ровное биение.

— Вот какой близости я хочу с тобой, — сказал он.

— И как нам этого достичь?

— Придумаем.

Глядя на него, Мария заметила падающую звезду. Она сверкнула на черном бархате неба, но Мария смотрела только в знакомые глаза. Они были необузданные, полные страсти и желания. Стоя во дворе своего дома, Мария думала о том, что ей пришлось объехать полмира, чтобы найти мужчину, которого она знала всю жизнь. Его сердце нетерпеливо стучало под ее ладонью.

— Как у нас получится то, что никогда не получалось раньше?

— На этот раз друг у друга есть мы, — прошептал он.

И она знала, что это правда.

Они вошли в дом и поднялись по ступеням. Зайдя посмотреть, как там дети, Мария не удержалась и поцеловала каждого в лоб. Они спали так крепко, что даже не пошевелились.

В спальне Дункан уложил ее на кровать.

— Я люблю тебя, Мария, — тихо произнес он.

— А я тебя, Дункан, — прошептала она в ответ.

— Теперь, для разнообразия, кто-то должен позаботиться о тебе, — сказал Дункан, расстегивая пуговицы на ее рубашке. Мария хотела лежать спокойно, но не смогла. Она провела руками по его спине и притянула Дункана к себе. Его лицо, склонившееся над ней, улыбалось, и они поцеловались. Целуя Дункана, Мария думала о том, как здорово они подходят друг другу: он хотел, чтобы она расслабилась и позволила ему позаботиться о ней, а она, не привыкшая к такой заботе, хотела доставить ему наслаждение, — и вот теперь мужчина выгибался и стонал, как будто никто до нее не делал этого с ним.

Хороший археолог, работая на раскопках, не оставляет после себя следов. Хороший археолог пробирается сквозь пыль веков, как вор-домушник: бесшумно, весь в черном, на бархатных лапах. Дункан задремал, а Мария, устроив голову у него на груди, лежала без сна, глядя, как лунный свет серебрится на старых стенах дома, спрашивая себя, не слишком ли поздно оставить прошлое за спиной.

Глава 30

В один из дней, когда Нелл повела Саймона и Фло вместе с Энди на пляж, Мария пригласила мать прокатиться на лодке. По этому случаю Хэлли нарядилась как Кэтрин Хэпберн в «Королеве Африки»: на ней была широкополая соломенная шляпа, перевязанная шифоновым шарфом, поверх легкой рубашки и брюк развевалось нечто вроде халата. Не хватало разве что зонтика от солнца.

— Обожаю кататься на лодке, — сказала Хэлли, усаживаясь на баке. — Надо бы почаще выбираться.

Мария завела мотор и отшвартовалась от пирса. Она знала, что таким образом Хэлли прозрачно намекает на то, что ей давно следовало пригласить мать на прогулку.

— Может, сплаваем к островам Духов?! — крикнула она.

— Только сначала давай пройдем мимо заповедника Лавкрафта — я хотела помахать Джинджер Тэлискер. Она должна быть там, наблюдать за тем, как гнездятся лебеди.

Медленно, почти не оставляя следа на поверхности воды, шлюпка шла по заросшему камышами проливу к заповеднику. У излучины они спугнули серую цаплю, стоявшую на шишковатой ноге: птица взмахнула своими широкими крыльями и медленно полетела прочь. Мария посмотрела вниз: в воде было полно водорослей зостеры. Мотор стучал, делая беседу невозможной. Пара скоп кружилась у них над головами, возле отмели порхали зуйки. На поверхности воды появились небольшие волны. Мария все время думала о Дункане.

Хэлли наморщила нос.

— Давай-ка выбираться отсюда, — крикнула она. — Мне не нравится запах отлива!

У Марии появилось странное ощущение: как будто она взяла на прогулку своего старшего ребенка. Отлив… Хэлли никогда не могла принять природу или смириться с ней.

Заложив петлю, Мария вывела шлюпку с болот и направилась к острову Подзорной трубы.

— Здесь я провожу раскопки, — сказала она, бросая якорь в бухте острова.

— Этой индейской могилы, которую ты нашла? — спросила Хэлли, делая вид, что она страшно заинтересована. — Неудивительно, что эти острова назвали островами Духов.

— Не хочешь посмотреть? — спросила Мария, заранее зная, что мать откажется.

— Мне не нравятся кости, — ответила Хэлли. — Может, просто посидим в лодке? Так приятно покачаться на волнах.

Мария оперлась о планширь, глядя на захоронение. Она накрыла могилу полиэтиленовым тентом, но смогла рассмотреть только его уголок.

— Как дела у твоей сестры?

— Софи? Нормально, — сказала Мария.

— Это хорошо, — после долгой паузы произнесла Хэлли.

Но, поскольку она сама подняла эту тему, Мария решила продолжить.

— На самом деле она совсем запуталась. Она не разрешает детям навещать ее, и они в полном отчаянии. Ты ведь понимаешь, в чем тут дело, да?

— Почему ты решила, что я понимаю? — поинтересовалась Хэлли.

— Потому что ты сама не навещаешь Софи. Ты боишься, что это будет «слишком тяжело». Вообще-то, оно так и есть.

— Это очень тяжело? — спросила ее мать. — Тогда почему ты ходишь?

— Одно то, что ты задала мне этот вопрос, означает, что мне не стоит даже пытаться на него ответить, — тихо произнесла Мария. Ей хотелось поскорее положить конец этой прогулке; она начала поднимать якорь. Жизнь с Хэлли была похожа на катание по тонкому льду: все беззаботно скользили до тех пор, пока кто-нибудь не проваливался под воду. Тем хуже для него — Хэлли, с присущей ей элегантностью, спокойно проносилась мимо.

— Брось этот канат и скажи мне то, что хочешь сказать, — потребовала Хэлли.

— Я пыталась объяснить это в ту субботу, у тебя на кухне. Софи нуждается в тебе — что может быть проще!

— Я думала об этом, — сказала Хэлли со своим обычным царственным видом, но в следующую минуту он улетучился. Она сгорбилась, закрыв глаза трясущимися пальцами, и разрыдалась.

Может быть, оттого, что они оказались в полном одиночестве, она позволила себе плакать в полный голос, не сдерживая всхлипов.

— Мама? — обратилась к ней Мария, спустя несколько минут. Она стояла рядом с Хэлли, но не касалась ее. — Мама!

Всхлипы стали глуше; чайки, кружившие над островом Маленькой раковины, вторили им, и их крики звучали зловеще. Мать подняла на Марию свои усталые глаза.

— Что я сделала не так? — спросила она.

— Я не знаю, — ответила Мария. Она понимала, что Хэлли нужно прощение, но сама не могла простить ее.

— Ты сводишь меня? — тихим голосом попросила Хэлли. — Повидаться с ней?

— С ней? — спросила Мария. Сердце заколотилось у нее в груди.

— С Софи, — сказала мать.

— Да, — ответила Мария. Вытащила якорь на бак и встала к штурвалу.

— Приветствую, друзья, и добро пожаловать! — воскликнула Софи, завидев Хэлли.

— Здравствуй, дорогая! — отозвалась Хэлли. Казалось, ей пришлось сделать физическое усилие, чтобы не потянуться через тюремный стол обнять Софи, прикоснуться к ее волосам в поисках седины, означавшей, что в заключении дочь начала стареть. — Ты так похудела!