— Ну, даете… — Алексей не мог скрыть изумления. Его поразила откровенность, с какой адвокат излагал существо предстоявшего дела. — Разве это можно?

— Слово «можно» в такой формулировке можно понять двояко. — Адвокат явно добивался четкости в постановке вопроса. — «Можно» — в смысле разрешено, и «можно» в смысле возможности.

— Что это запрещено, я знаю. Главнее второе.

— На этот счет не беспокойтесь. Все будет сделано лучшим образом. Главное, чтобы оказавшись на свободе, гражданин Алексей Моторин не начал искать правду. Он должен прямо сейчас внутренне признать себя преступником и понять, что любая апелляция к закону в поисках справедливости ему противопоказана. Она поставит в тяжелое положение не только самого Моторина, но и тех людей, которые благодарны ему и заинтересованы в его благополучии…

— Я понял…

— Понять мало. Надо, чтобы вы взяли на себя обязательства, которые выразят суть моего условия.

— Я их возьму…

— Тогда собирайтесь. — Адвокат встал и расправил могучие плечи, на которые могла уверенно опираться вся юриспруденция — справедливость, законность и правосудие.

Через десять минут Алексей сидел в черном блестящем «Джипе-черроки».

— Куда мы едем?

— В деревню. К человеку, который вытащил вас из ямы.

— Спасибо. Только, если можно, остановитесь у телефона-автомата. Я хочу позвонить жене…

Алексей имел в виду Жанну, но не считал нужным объяснять адвокату свое отношение к ней. Адвокат, сидевший рядом с шофером, не оборачиваясь, протянул Алексею трубку мобильного телефона.

— Звоните…

Грибов выглядел спокойным и задумчивым.

— Вы, Алексей, человек деревенский или городской?

— Теперь уж и не знаю. С детства — деревня, позже — город…

— Детские впечатления это фундамент чувств. Значит, вы легко поймете красоту этих мест. — Грибов широким движением обвел полукруг, захватив далекий синий лес, речку, поля, зеленевшие в заречье. — Здесь я вырос. Этот дом — так сказать, — мое отчее гнездо.

Алексей ещё утром заметил, что изба в которой он ночевал, выглядела по нынешним меркам совсем неказисто. Деревянный добротный сруб, широкие окна с резными наличниками, остроконечная железная крыша, окрашенная в веселый зеленый цвет, мощная кирпичная труба… Короче ничто здесь не походило на то новое, что внесла архитектура в подмосковные поселки, переполненные многоэтажными коттеджами, которые соревновались друг с другом числом окон на фасадах, количеством декоративных башенок и пристроек, которые служили одной цели — подчеркивать состоятельность и капризность вкусов новых богачей России.

— Будете строить коттедж? — спросил Алексей.

— Зачем?! — в ответе прозвучало столь искреннее недоумение, что Алексею стало неудобно за свой вопрос.

Грибов улыбнулся.

— Он у меня есть. А этот дом для души. Когда надоедает видеть тупые и алчные морды… Бывает у меня такое настроение… Ты пей чай, ешь, не стесняйся. У меня здесь все по-свойски.

Грибов сцепил пальцы рук на затылке, откинул голову и смотрел вверх, на небо.

— Судя по всему, Моторин, ты человек чистый, не испорченный. Таких качеств сегодня в нашем обществе стесняются. Кумиры молодежи — эстрадные певцы, диск-жокеи, скандальные журналисты стараются перещеголять друг друга, чтобы выглядеть куском говна большим, чем другие. Публично объявляют кто сколько раз лечил триппер, сколько девок завалил в подвалах и на чердаках. И все это должно выглядеть этаким клеймом высокого качества. Но у качества всегда два полюса. Оно может быть высоким, а может — дерьмовым. Сейчас мода на последнее. Ничего не поделаешь. У меня был пес. Чистюля, интеллигент. Но на него временами нападал бзик. Гуляем в парке. Он найдет какую-то непотребную дрянь в траве и давай в ней валяться. Да валяется не просто, а с азартом, со смаком. Именно так сегодня ведут себя люди, добиваясь, чтобы от них попахивало говнецом как можно сильнее. Конкурсы «Мисс Сиська», «Госпожа большая задница», «Самый курчавый лобок» приносят людям тем больше радости, чем меньше серого паштета в их исхудалых башках…

Грибов говорил медленно, тянул слова, будто не выспался и вот-вот был готов снова задремать. Но Алексей слушал его внимательно. Было в его речах нечто большее, чем в обычных рассуждениях об испорченности общества. Бабки на лавочках у подъездов многоэтажных домов говорят о том же, но совсем под другим углом зрения и с иными целями.

— Да, кстати, — голос Грибова стал грустным. — Тебя не удивило, что я принял такое участие в твоей судьбе? Только честно.

— Удивило, но мне объяснили, что Жетвин — ваш брат. Я за своего брата…

— Не только это. — Грибов посмотрел Алексею прямо в глаза. Тот выдержал его испытующий взгляд. — Случай с братом, с Жеком, потряс меня. Но когда ты вопреки здравому смыслу — другой бы сразу упал на землю и затаился, на хрен кому-то влезать в чужие заботы, а ты схватил помповик и бросился в погоню, даже не думая какие беды можешь на себя накликать, меня это потрясло до глубины души вторично. Я сразу сказал: сделаю все, но посадить тебя не позволю. Потом, когда узнал о тебе побольше, — о том, как ты искал тех, кто погубил брата, как расколол мадам Изольду, как отбил деньги «Трансконтиненталя» от рэкетиров, то понял — честней человека найти сегодня трудно. А нам, Моторин в большом и денежном деле нужны люди честные, которые не будут тащить у фирмы по копеечке, чтобы прятать деньгу в чулок. Ты знаешь, я однажды беседовал с одним американцем, нашим будущим партнером. И спросил, часто ли воруют у крупных фирм деньги их собственные сотрудники. И знаешь, что он мне объяснил? Оказывается, все зависит от того, сколько кому платят. У бухгалтера есть возможность хапануть миллион. Он тут же считает: попадусь, схлопочу десять лет. Это выйдет по десять лет на год отсидки. Меньше, чем по тысяче баксов на месяц. А у бухгалтера оклад полторы тысячи. Зачем ему рисковать репутацией, заработком, карьерой? У нас так не считают и тянут все, что попадает под руку. Научились бы считать, честных было бы больше. А пока найти такого, кому можно доверить ценности и производство — очень трудно.

— Я знаю.

— Давай так, Алексей, я тебе скажу все, что думаю. Ты выслушай, потом выскажешься…

— Слушаю, Владимир Семенович. — Алексей кивнул, выказывая смирение.

— Евгений был для меня куда больше, чем братом. Он был единомышленником. Теперь я оказался голым. Как козырной туз в окружении шестерок: одна взятка обеспечена, а игра проиграна.

— Я понимаю, — мрачно подтвердил Алексей.

— Нет, не понимаешь, — жестко возразил Грибов. — А для меня вместе с Жеком рухнул мир, который я строил.

— Я понимаю, — упрямо повторил Алексей. — У меня тоже погиб брат…

Грибов это разъяснение принял без возражений.

— Значит лучше поймешь меня.

— Слушаю.

— Мало, Алексей. Важнее понять обстоятельства разумом. Сейчас в стране начался передел разворованной собственности, отбить её у тех, кто привык снимать сливки на халяву, ничего не делая. Это будет крутой передел, Алексей. Крутой. Обстановка сложилась серьезная и все время усугубляется. В стране нет хозяина. Все, что раньше считалось общенародным, с подачи Меченого мудака и Пьяницы разворовано. Растащено по кускам. Страну наводнили мелкие и крупные уголовники. Они как мыши, нашествия которых не может выдержать ни один зерновой склад. И заметь, в свое время никто не встал на их пути с мышеловкой. Наоборот, каждый под шумок бросился отрезать для себя кусок пирога пожирнее. В первую очередь дележом занялись те, кто должен был это добро беречь — партийные и государственные вожди. Теперь положение меняется. У собственности появляются настоящие хозяева. И они уже не могут позволить, чтобы страну растаскивали по частям. Остро встал вопрос о том, чтобы именно в руки этих хозяев перешла вся производственная мощь государства. А значит и политическая власть. Мы должны и значит будем решать судьбу страны. На следующих выборах — это я гарантирую — президентом станет наш человек. Его уже готовят. Ему создают авторитет, его облизывает пресса, хотя и сама не знает, кто он. Но для того, чтобы планы стали реальностью, надо поработать. И в этой работе, Алексей, я хочу сделать тебя своей правой рукой. Спросишь почему? Да потому что я тебе доверяю. Твои поступки, твоя биография — важные свидетели твоей честности. Ко всему ты знаешь цену официальному закону. Тебя, совершившего акт возмездия обвинили в убийстве. После того как тебя выкупили — ты знаешь, что продажны все — прокуроры, судьи, милиция. Ко многому другому тебе прикоснуться не удалось, но можешь поверить, что продажны все — судьи, прокуроры, милиция. Продаются депутаты, градоначальники, губернаторы. Все. И в таких делах, которые веду я, мне нужен человек надежный, близкий…