Чиновничьи карьеры неисповедимы. Одни падают, другие взлетают, и никогда не угадаешь, с кем как себя вести в данный момент. Это, кстати, далеко не новое открытие, но каждый постигает его на собственном опыте. Носенко однажды рассказали китайскую притчу о том, как к портному пришел царедворец и попросил сшить новый халат. «Скажите, мой господин, — спросил портной, — каково ваше положение при дворе?» «Разве для шитья халата это имеет значение?» — удивился заказчик. «Еще бы, великий господин. Если у вас положение стабильное, я сошью халат так, что нижняя кромка одежды по всей окружности будет одинаковой по высоте. Если вы находитесь на взлете, я передние полы сделаю подлиннее, чтобы не было особенно заметно, как высоко вы несете голову. Если ваше положение неустойчивое, передние полы придется подрезать, чтобы не было заметно, когда вы ходите полусогнувшись».

Носенко знал: Сергею Александровичу пришла пора подрезать полы халата спереди, но он сам этого ещё не понял и по привычке задирает голову.

Юркий царедворец, демагог, услужливый с теми, кто выше его, надменный с равными и наглый с нижестоящими, как ни странно, он до сих пор не ощущал, что стул, на котором сидит, стал местом сейсмически опасным. В последнее время президент менял одного за другим фаворитов. Тех, кто старел вместе с ним, он все чаще назначал виновными за собственные ошибки.

— Рад слышать. — Сергей Александрович с губернаторами всегда картавил вежливо и предупредительно. — Чем могу служить, Игнатий Терентьевич?

— Тут у нас возникла проблема. Не моя. — Носенко поспешил определить приоритеты. — Успех выборов повис на волоске…

— Это плохо. — Царедворец встревожился. Он прекрасно знал, с какой силой катапультирует его в безвестность чиновное кресло, если избирателей не мытьем так катаньем не заставить выразить доверие старому президенту. — Что стряслось?

— Сергей. — Носенко таким обращением стремился продемонстрировать полное доверие тому, с кем говорил. — Здесь красно-коричневые подняли голову. Так точно, именно большевики. Травят уважаемых людей. Сторонников демократии стараются скомпрометировать.

— Чего ты хочешь?

— На эту публику надо цыкнуть из Москвы.

— Кто они?

— Недочищенные чекисты.

— Все ясно. Имеешь в виду службу безопасности?

— Именно её.

— С этим будет непросто. Как ты предлагаешь их урезонить?

— Схема проста: либо они заткнутся, либо вы однозначно проиграете выборы.

— Я к роли посредника не подхожу и говорить с президентом на эту тему не стану. Это вам внизу кажется, будто я здесь фигура. На самом деле — пешка.

— Смотрите, ребята, это ваше дело. Я свой звонок зафиксировал, и если что-то случится… Если президент…

— Зачем ты так, Игнатий Терентьевич? Мы за президента подставим голову. В прямом смысле слова. Вчера я с ним говорил. Примерно на ту же тему. Он сидел с каменным лицом. Я говорю: «Если мы будем оперировать деньгами, которые нам отпущены, то выборы провалим». Он промолчал.

— В такой ситуации я бы тоже промолчал. Он дает вам право самим решать и действовать.

— Ладно, я переговорю с ним по телефону. Во всяком случае, попытаюсь.

— Может, проще встретиться?

— Нет. Он меня шуганул в последний раз. Вторично без приглашения лезть неудобно.

— А если поискать выходы на шефа службы охраны? Объяснить ему ситуацию?

— Игнатий Терентьевич, все не так просто. Не знаю, какие у. тебя отношения с шефом охраны, а у меня сложные. По его поведению видно, он хочет меня растереть в порошок. Я ему в чем-то мешаю.

— Что же делать? Повторяю — не добьемся поддержки — считайте, территория от президента отпадет и станет красной.

— Хорошо, рискну. Я попрошу президента. Он осведомлен о положении регионов во всех деталях, и степень доверия к тебе высокая.

— Так я могу надеяться? Все же это будет связано с отступлением от закона…

— Игнатий Терентьевич, пусть законы блюдет генеральный прокурор. Он их знает, ему за это деньги платят. Для президента сегодня законно все, что помогает ему остаться у власти. Так что я сразу адресую тебе вопрос: президент может на край надеяться?

— Да.

— Тогда считай, проблема снята.

Носенко опустил трубку, вздохнул тяжело, будто только что взбежал по лестнице на пятый этаж. Достал из кармана платок, вытер лоб.

Ни хрена не понимают те, кто думает, будто жизнь политиков — это мед. Она только по цвету на него похожа, на самом деле имеет вкус и запах дерьма. Да-с, господа!

Носенко прошел в комнату отдыха, налил в стакан коньяка и дернул со смаком: выпивку он заслужил.

Майор Рубцов возвращался домой обычным маршрутом. Он пересек Сихотэ-алинскую, пошел по Охотской, поравнялся с домом, возле которого ещё недавно его пытались прихватить крутые парни. Кто и по какой причине помог ему в неравной схватке и сделал нападавших, Рубцов разбираться не стал: это его мало интересовало. Утром в сводке происшествий по городу прочитал: «Убиты трое. На месте преступления обнаружен пистолет „Глок“, ранее находившийся в розыске». Выяснять подробности Рубцову не было нужды.

Из задумчивости Рубцова вывел резкий скрип тормозов. Он обернулся и увидел две черные машины, из которых быстро выскакивали пассажиры и с трех сторон бежали к нему.

Эти люди словно вышли на охоту против хорошо вооруженной банды. Четырехцветные камуфляжные костюмы типа «Вудленд». Бронежилеты «Штурм» пятого класса защиты. Сферические противопулевые шлемы. Поверх броневых жилетов так называемые «разгрузочные», позволявшие навесить на бойца дополнительный запас вооружения — магазины автоматов, гранаты ручного метания и для подствольников.

— Стоять!

Сильные руки толкнули Рубцова к стене дома.

— Не шевелиться! Руки! Ноги!

Все это сопровождалось резкими толчками и ударами по телу.

Рубцов даже не понял, к чему маскарад, пока не увидел красное, покрытое каплями пота лицо одного из спецназовцев. Парень явно перегрелся в своей броне. Ему было душно и неудобно ощущать себя вьючным верблюдом. Он злился. Эта злость изливалась на странного типа, которого приказали задержать. Скорее всего каждого участника захвата предупредили, что тип опасный преступник, который может начать стрельбу и оказать сопротивление при задержании. Тактика простая, но действенная. Говорить в такой обстановке со спецназовцамн как с обычными людьми, нормально воспринимающими чужие слова и поддающимися логике, не имело смысла.