островах узаконили свои браки. Снисходительность епископа объяснялась еще и тем, что
у него много сил отнимала борьба с еретическим учением пастора Вернье. К приезду
Гогена эта борьба как раз особенно обострилась, ибо пастору Вернье удалось обратить в
свою веру с десяток туземцев-католиков в маленькой долине Ханаиапа на севере Хиваоа.
Епископ Мартен лично возглавил контратаку и к началу января 1901 года сумел вернуть
заблудших овец на путь истинный. Но когда он с победой возвращался домой из
Ханаиапы, его конь на крутом склоне оступился, седок упал и так ушиб правое плечо, что
рука отнялась. Когда с очередным рейсом пришел «Южный крест», епископ чувствовал
себя настолько плохо, что вынужден был поехать на лечение в Папеэте, где провел целый
месяц236. (Вернулся он в марте, как раз перед приездом в Атуону губернатора Пети.) Естественно, несчастный случай еще более настроил епископа и прочих католических
миссионеров против главного виновника всех бед - пастора Вернье.
О возмущении, владевшем католической миссией, лучше всего говорит то, что
юбилейные празднества, которые долго готовились и наконец состоялись 8 июня 1902
года, вылились в пламенный протест против сатанинских чар еретика Вернье.
Гогена - он к этому времени получил свою двуколку (вместе со сбруей она обошлась
ему в пятьсот пятнадцать франков237) и снова появлялся в селении - это событие
заинтересовало еще и по другой причине. Вот как описывает праздник один из
участвовавших в нем миссионеров-католиков: «Рано утром колокольный звон и звуки труб
и барабанов призвали верующих на мессу. Церковь была мала, чтобы вместить всех.
Поэтому в саду воздвигли грандиозный алтарь высотой около пяти-шести метров... Я
решительно утверждаю, что это была самая торжественная месса на открытом воздухе,
какую когда-либо отслужили на Маркизских островах. Прочтя соответствующее место из
Библии, отец Давид объявил, что эта месса, и вечерняя тоже, должна рассматриваться как
громогласный и необходимый протест не только против тех, кто отрицает присутствие
Иисуса Христа в Евхаристии, но и против тех, кто, веруя в этот тезис, тем не менее
остается бездеятельным. Будем надеяться, что его красноречивое порицание возымеет
действие, ибо апостолы «свободомыслия» проникли и сюда, на край света, чтобы
провозгласить, что каждый сам вправе решать, чему верить, - подразумевая, что мы
принимаем тезис их вождя, Лютера, воспринятый им, по его собственному признанию, от
отца лжи, Сатаны! Против этой лжи мы и протестуем.
В два часа все население опять замечательно проявило свою сплоченность, приняв
участие в крестном ходе. Впереди шел крестоносец, за ним хоругвеносцы, дальше, под
балдахином, выступал носитель остии. Пока длилось шествие, те же хоры, что утром,
пели псалмы. Между псалмами играл духовой оркестр школьников. Его преосвященство
епископ Мартен благочестиво шел за остией, которую нес один из миссионеров. От начала
до конца поведение всех участвующих было безупречным и образцовым. Наши
маркизские «дикари» понимают, что в шествии надлежит вести себя пристойно - или
вовсе не участвовать. И уж им никак не придет в голову нелепая мысль затеять
беспорядки, чтобы помешать церковной процессии; такие идеи осеняют только
«прогрессивных» людей, чья так называемая свобода направлена исключительно на то,
чтобы лишить свободы своих противников...
Вечером состоялось торжество, которое навсегда останется в памяти. Наш Святой
Отец в Риме повелел отпраздновать конец века, и епископ Мартен решил воздвигнуть в
Атуоне монумент во славу нашего Спасителя Иисуса. Богоугодное рвение, которое
проявили прихожане, чтобы заслужить приуроченное к юбилею отпущение грехов,
показывает, сколь верно рассудил Его Преосвященство. Из Парижа для монумента
прибыла скульптурная группа, изображающая Христа на кресте, Иоанна, указующего
рукой на небо, и Магдалину, с несказанной скорбью глядящую вверх. Все три фигуры
чугунные, в натуральную величину. . Они стоят на продолговатом каменном цоколе с
пятью ступенями, его объем семьдесят кубических метров. Подходящий камень здесь
такая же редкость, как ваятели, и мы должны были искать породу, которая могла быть
обработана имеющимися у нас орудиями. Лучшие камни получены из Ваитаху, похуже - из
Ханаупе и Тааоа. Еще несколько были представлены жителями Атуоны. Господь
вознаградит тех, кто в поте лица своего доставил строительный материал, а также Готеве
Тико, искусного труженика, столь умело выложившего цоколь... Епископ благословил
монумент и посулил отпущение грехов на сто дней за каждую благочестивую молитву,
прочтенную на этом месте. Итак, первый художественный монумент, официально
воздвигнутый на Маркизских островах, как и подобает, представляет собой распятие с
нашим Спасителем, коий с небес правит миром»238.
Было бы интересно услышать мнение Гогена об этом чудном памятнике, который
стоит и ныне, причем три шоколадного цвета фигуры банальностью и уродством
превосходят даже крашеных итальянских гипсовых святых, обычно украшающих
католические церкви в Южных морях. К сожалению, в переписке Гогена с конца мая по
конец августа 1902 года есть пробел, так как 27 мая роскошный «Южный крест» постигла
судьба, рано или поздно постигающая все суда во Французской Полинезии: он наскочил на
коралловый риф и разбился вдребезги239. Прошло три месяца, прежде чем на линию вышло
другое судно, а за это время у Гогена появились для писем темы поважнее, чем
католический юбилей. Впрочем, в одной из его книг есть язвительный выпад против
европейцев, не способных ценить туземное искусство; можно думать, что он предпочел бы
памятник в маркизском стиле. Но поручить Гогену изваять первый официальный
монумент на Маркизах - такая безумная мысль, разумеется, никому не пришла бы в
голову...
Учитывая непримиримую вражду между двумя соперничающими миссиями, не так-то
странно, что католический епископ, который полгода смотрел сквозь пальцы на
«безнравственное поведение» Гогена, вдруг вознегодовал, прослышав о его знакомстве с
пастором Вернье. Но до открытой вражды дошло только в середине июля, и повод был
архипустяковый. Французский национальный праздник 14 июля и на Маркизских
островах считался крупнейшим событием года. Как и на Таити, его отмечали большими
конкурсами танца, песни и музыки, собиравшими всех жителей Хиваоа и ближайших
островов, кто только держался в седле или мог сесть в лодку. В Атуоне всем заправлял,
естественно, официальный представитель республики, жандарм Шарпийе. Лучшие
исполнители, как положено, награждались денежными премиями. Чтобы распределить их,
требовался знающий и беспристрастный судья. Шарпийе решил, что лучше всего
подойдет Гоген; казалось бы, это означает, что они по-прежнему ладили между собой.
Однако другой вывод напрашивается, когда читаешь превосходный рассказ Дэвида Холла
о том, как проходил национальный праздник в Атуоне в 1901 году: «В день нашего
приезда начали прибывать жители соседних долин и ближайших островов; зрелище было
очень живописное. Сойдя с лодок на берег, они первым дело мылись и надевали свои
наряды. Потом с вождями во главе, под громкий барабанный бой, шли по деревенской
улице на площадь перед домом жандарма и докладывали о своем прибытии, после чего
расходились по друзьям. Наверно, это было не малым бременем для местного населения,
если учесть, что все жители семи-восьми долин собрались на праздник, происходивший на
просторной площади посреди Атуоны. Здесь была сооружена столовая для белых,
попросту длинный навес на столбах. Нас всех пригласили принять участие и повеселиться