— Глянь, какой автомат, — громко сказал один. — «Калаш!»

— Не, — с видом знатока возразил второй. — Не «калаш». Тот длиньше. Это «узя».

Реакция пассажиров не понравилась Рахману, державшему в руках автомат «борз» чеченского производства. Ему необходимо было видеть на лицах смертельный испуг, слышать стенанья и плач. Чем больше страху удается нагнать на заложников — так наставлял Гулиев, готовивший операцию — тем увереннее чувствует себя захватчик.

Спокойствие пассажиров расслабляло, а это было опасно, и Рахман сразу же почувствовал, что необходимо завести себя, разозлить, разогреть.

— Сидеть! — заорал террорист, хотя никто и не делал попытки встать.

— Всех перестреляю!

Он вскинул автомат и полоснул очередью по потолку. Сразу пять рваных дырок засветились в крыше. Вонь и пороховой дым заполнили салон.

Рахман подскочил к мальчишкам. Схватил за горло того, который сидел ближе к проходу. Встряхнул несколько раз. Голова пацана замоталась из стороны в сторону.

— Сколько тебе год? — Рахман нервничал, и нужные русские слова не приходили на ум.

— Что?

Мальчик не понял вопроса.

— Я тебя расспросил?… — Рахман начал размахивать автоматом.

— Ему четырнадцать, — ответила за парнишку пожилая женщина.

— Кто?! — В уголках губ Рахмана пузырилась пена, белая и липкая. — Кто тебя расспросил? Ты, старуха, сиди молчи!

Трое пассажиров, солидные бизнесмены в одинаковых бордовых пиджаках, втянули головы в плечи и отвели глаза в сторону, чтобы не встретиться взглядами с террористом.

— Он не понял вопроса. — Женщина еще раз попыталась объяснить свое вмешательство в разговор.

— Я не по-русски спросил?! Не по-русски? По-армянски, да?!

Испугавшись за мальчика, которого Рахман продолжал держать за горло, женщина замолчала.

— Встань! — Рахман дернул пацана вверх и поставил на ноги. — Придем аэропорт, я тебя отпущу. Один. Пойдешь в милицию. Скажешь: захват. Мы требуем власть. Скажешь: придет милиция, мы тут всех убьем. Вот, видишь? — Рахман вынул из кармана гранату. — Всех. Тебе их жалко, да? Тогда все скажешь правильно.

7

Отпустив Полуяна, Мохнач через узел связи вышел на командира бригады генерал-майора Дымова. Тот оказался на месте.

— Товарищ генерал… — Мохнач выдержал паузу. Комбриг в чине генерал-майора ходил всего только месяц, и каждое обращение к нему по званию звучало для него вдохновляющей музыкой. Разве не приятно сто раз в день слышать звон ласкающих слух колокольчиков? — Товарищ генерал… — И уже после паузы — как молотком по макушке: — У нас ЧП.

Хитер Мохнач, не отнимешь. Скажи он: «У меня ЧП» — и сразу ясно, кто, как принято говорить в войсках, может быть «назначен виновным», с кого драть лыко, кому приписать недогляд и ответственность за то, что строгий воинский строй вдруг начал сбиваться с твердого шага. «У нас ЧП» — это прямой намек шефу, что спасаться от грома и молний, которые обрушатся на бригаду «с небес», предстоит им обоим, в единой связке.

— Твою май-ло! — ахнул Дымов в трубку. — Порадовал!… Ну, порадовал! Что там у тебя?

«Ах, генерал! — Сходу понял Мохнач. — Не принимает формулу „у нас“. Переводит ее в „у тебя“. Ну ладно, сообщу — не станешь крутить».

— Докладывай! — приказал Дымов.

Генерал желает знать подробности? Пусть потомится — для лучшего восприятия.

— Если вы не против, я бы к вам подскочил. Лично. Провод, он длинный…

«Ах, черт подери, должно быть, в самом деле что-то серьезное! — Сердце екнуло у генерала. — Верно, что-нибудь очень уж поганое, если Мохнач не хочет говорить по телефону… Опасается чужих ушей. Впрочем, так даже лучше. Меньше слушателей — меньше беспокойства. На телефоне всегда могут „висеть“ чужие уши. Всегда…»

Сто километров — полтора часа езды. Еще десять минут на доклад. Можно было изложить обстоятельства и покороче, но Мохнач не дурак. События следует излагать так, чтобы и начальник не счел себя слишком умным, и не подумал, что докладывающий — дурак. Вину и ответственность за происшедшее надо возложить на плечи обоих равной тяжестью. Да так плотно, чтобы никому сложить с себя ответственность не удалось.

Генерал слушал доклад, хмурился, сводил брови над переносицей. Ну, дела!… Ну, бардак!…

Тем не менее сразу крутых решений Дымов принимать не стал: кинешь неосторожно камень в грязь, тебя же самого и обрызгает. Посоветовал по-отечески:

— Возвращайся в полк и постарайся уладить миром. Что-нибудь пообещай, в конце концов, наступи на хвост побольнее. Скажи ему, что я уже в курсе дела. Не уймется, приеду к вам, выведу всех офицеров на стрельбище, построю и поставлю этого мудилу на общее обозрение. И при всех скажу, что он трус и поганец. Потом пусть стреляется.

«Как же, — подумал Мохнач. — Такой застрелится»…

Но ответил согласием:

— Есть! — Комбриг, хотел того или нет, уже перевалил часть груза на свои плечи. — В известность его я поставлю.

Подумав, Мохнач решил пойти дальше.

— Может, мне самому вывести его перед строем? Соберу офицеров, поговорим. Полуяну люди в лицо скажут, что о нем думают…

Дымов откликнулся немедленно:

— Кто скажет? Много у тебя таких людей?

— Подготовим. Одного, двух… Найдем. Будьте уверены.

— Выбрось из головы! — Комбриг неожиданно вскипел. — А если кто-то из офицеров поддержит Полуяна? Ты об этом подумал?!

Полтора часа обратно, в гарнизон. И опять Полуян у командира полка. Мохнач спокоен, умиротворен, не говорит — мурлычет:

— Я был в бригаде. Говорил с комбригом. Он тебя понимает. Говорит, ты переутомился. Так что пиши рапорт. Отправим тебя в отпуск. Путевку дадим. Езжай в Дарасун. В Забайкалье. Водички там поглотаешь. Говорят, успокаивает нервы…

— Путевка есть?

Мохнач оживился, почувствовав интерес Полуяна к его предложению.

— Есть. Люксовая.

— Тогда поезжайте сами. Я гляжу, у вас тоже нервишки разболтаны. А для меня здоровье арбатских героев…

Полуян снова взбрыкнул, потерял осторожность. Второй раз такого нахальства Мохнач не ожидал. Сдерживать себя не стал.

— Полуян! Хорошего отношения ты не понимаешь. Тогда садись и пиши рапорт. Об увольнении. К чертовой матери! Или пойдешь под суд! За этим дело не станет!

— Рапорт я напишу. С объяснением причин отказа выполнять приказ.

— Пиши что хочешь! Трибунал разберется.

8

Начальник краевого управления ФСБ полковник Валерий Борисович Кутин был занят не очень приятным делом. Два дня назад на прием к нему напросилась корреспондентка городской газеты «Вечерние новости» Галина Кагарлицкая. Дама из рьяных «демократок», писала о преступности и терроризме, при этом всячески старалась побольнее уколоть силовые структуры. Судя по ее статьям, авторша далеко не всегда разбиралась в проблемах, о которых писала, зато умела выражаться хлестко и по твердому убеждению Кутина, абсолютно безответственно.

Кутин мог бы и не встречаться с Кагарлицкой, которую никогда не видел и видеть не желал. Более того, при упоминании ее фамилии он испытывал устойчивое раздражение. Однако не принимать журналистку в условиях демократии-значило демонстрировать свою слабину.

Кагарлицкая оказалась куда симпатичнее, нежели ее представлял Кутин: маленькое привлекательное личико, неуловимо похожее на лисью мордочку, острые проницательные глазки, аккуратный носик с чувственными ноздрями, яркие, соблазнительные губы.

Она уселась перед полковником в вольной позе — закинув ногу на ногу. Кутин всячески старался не глядеть на ее круглые матовые колени, но его взгляд автоматически на них фокусировался, и отвести его в сторону было трудно.

Тема беседы была банальной. Незадолго до их встречи Федеральная служба безопасности края провела успешную операцию по раскрытию и задержанию подпольной группы торговцев огнестрельным оружием. Основной товар — пистолеты ТТ ижевского производства с удлиненным стволом и нарезкой, позволявшей надежно крепить глушитель. Последний также изготовлялся в заводских условиях и душил звук выстрела до уровня хриплого вздоха. Пистолеты подобной конструкции пользовались особым спросом у профессиональных наемных убийц, как в самой России, так и за рубежом.