В окне она увидела доктора Коттона Тафтса, работавшего при свете двух больших свечей и всем своим обликом напоминавшего алхимика четырнадцатого века. Это был долговязый мужчина, кожа да кости. Склонившись над своей конторкой, он молол в каменной ступке содержимое будущего лекарства. Коттон Тафтс приходился Абигейл дважды родственником: с материнской стороны как дядюшка по браку, а с отцовской — кузен по крови. Старшего брата Коттона обучил медицине их отец-врач, а тот в свою очередь передал знания младшему брату. Десять лет назад, объезжая Массачусетс в поисках подходящего места для лечебной практики, Коттон приехал в Уэймаут, чтобы навестить своего дядюшку преподобного Смита и свою золовку Элизабет Смит. Он оказался в районе, где свирепствовала дифтерия, от которой погибли сто пятьдесят взрослых и детей. В деревне не было врача. Коттон знал методы лечения этой болезни. Семилетняя Абигейл с широко раскрытыми от удивления глазами наблюдала, как он готовит на кухонном столе Пэг лекарство, смешивая с индийским ромом, патокой и салатным маслом травы, которые, по поверью, излечивают от змеиного укуса. Ему было тогда всего двадцать лет, и он не обладал достаточным медицинским опытом, тем не менее Коттон обеспечил лекарствами всю деревню, ухаживал за больными и сумел обуздать эпидемию. Вся округа, охватывавшая на севере территорию между реками по обе стороны Грейт-Хилла вплоть до тенистого леса и большого пруда, верила, что Уэймаут обрел постоянного доктора.

Абигейл открыла переднюю дверь, и раздался звон колокольчика.

— Поздновато работаешь, кузен Коттон.

Он поднял голову, все еще удерживая пестик своими длинными пальцами. Коттон носил очки, был почти безбородым, со впалыми щеками и выступающими скулами.

— Я всегда могу сказать, как ты расположена ко мне, Нэбби, по твоим первым словам. Если ты сердита, то я — дядя Тафтс, но если рада, то я — кузен Коттон.

Его темно-карие глаза и большие губы с неизменной трещинкой посреди нижней улыбались ей.

— Только модные бостонские врачи могут позволить себе удовольствие поручить приготовление лекарств аптекарям. Ведь они считают ниже своего достоинства такие вещи, как хирургические операции и удаление зубов. Они говорят, что это удел брадобреев. Вот почему я всегда при деле.

Абигейл быстро оглядела придорожную лавку доктора. После десяти лет практики он был не в состоянии обеспечить жену и ребенка за счет гонораров за лечение. Сторона дома, выходившая на тропу Дуксбери, служила аптекой: полки были аккуратно заставлены цветными банками с глистогонными препаратами, нюхательными солями, ароматическими эликсирами, помадами для укладки волос. Вдоль задней стены лежали хирургические инструменты, бусы, помогающие прорезанию зубов у младенцев, ночные горшки, ланцеты, соски. На стене дома, выходившей на Чёрч-стрит, на полках размещались прочие товары: чай, специи, имбирь, сахар, селитра, нюхательный табак, растительное масло, конфеты. Как бы ни было временами трудно, Коттон не принимал в оплату за услуги скоропортящиеся продукты, он наотрез отказывался от роли мясника и зеленщика.

— Я немножко устал сегодня, Нэбби. По ту сторону ручья Филиппс вспыхнула дизентерия. Три ночи я занимался больными: пускал кровь, заставлял делать упражнения и пить лекарство с кипяченым молоком. Это для снятия отека слизистой оболочки.

— А есть ли у тебя лекарство от простуды?

— Кто заболел в семье?

Она покраснела и была рада, что свечи Коттона освещают лишь травы и порошки, растиравшиеся им.

— Не в семье. Для друга.

Коттон уперся локтями о грубые доски стола.

— Могу ли я спросить: что это за друг, которому я должен прописать лекарство?

— Джон Адамс.

— Джон Адамс?! — Он открыл от удивления рот. — Ну, этот ученый-самоучка никогда не упускает возможности получить от меня рецепт. Последний раз, встретив его чихающим и кашляющим, я повторил совет Бена Франклина: «Свежий воздух лечит, спертый помогает простуде». Черт возьми, он прочитал мне целую лекцию о том, что простуду вызывает холодный воздух, особенно если человек перегрелся.

Абигейл хихикнула:

— Дядюшка-кузен, вы лучший врач в северном Уэймауте, если не единственный. Но в данном случае мистер Адамс, быть может, и прав. Он и в самом деле перегрелся, когда отвозил на лодке к острову Хэнгмен заболевшего морской болезнью Ричарда, а поскольку было ветрено, он снял свое пальто и укутал меня.

— Ну и ну, это первый романтический поступок Джона Адамса с тех пор, как кузина Ханна обвела его вокруг пальца.

Она чуть было не сказала: «Его не обвели вокруг пальца», но остереглась. Коттон повернулся к ящичку под его хирургическими инструментами, извлек пачку заметок, поискал формулу лечения простуды. Она знала, что Коттон действовал решительно. За те десять лет, что она общалась с доктором, его находки и достижения были зафиксированы на этих мелко исписанных страницах.

— Не отыскать и пары врачей, которые охотно сотрудничали бы друг с другом, — сказал он с грустью, — не опасаясь, что могут ненароком выдать свои секреты и дать другому возможность переманить пациентов. Каждый практикующий относится к накопленным знаниям как к частной собственности, как к мачтовому лесу, который следует огородить от нарушителей. Чем больше накопленный опыт, тем ревнивее охраняют они свои предписания и снадобья. У нас нет школ для подготовки, нет клубов врачей, где можно было бы разрешить наши общие проблемы. Мы не публикуем книг и памфлетов, в которых содержались бы предписания, помогающие другим врачам вылечить больного или остановить эпидемию.

— Однако ты нашел формулу для лечения горла, — вмешалась она.

— По чистой случайности, Нэбби. Когда мне было семнадцать лет, я услышал о враче, который смешал некоторые травы с ромом. Я записал формулу в свой дневник. Без этой формулы еще сотня детей и взрослых могли бы скончаться в Уэймауте.

Она нахмурила брови:

— Что ты говоришь, дядюшка, значит, человек в Хэнгеме может болеть и даже умереть, потому что его доктор не знает формулы, которой лечили в Брейнтри?

— Именно так, Нэбби. Каждый из нас работает вслепую, быть может, при свете маленькой свечки или пары свечей, пока их не задует костлявая смерть. Если бы все врачи Массачусетса могли объединить свои знания, мы превратили бы медицину в науку и перестали вести отчаянную игру отгадывания ребусов.

— А кто-нибудь пытался?

Он робко усмехнулся:

— Пытались, но безуспешно. Я пытался, цепляясь за каждого встречного доктора, обращаясь с письмами. Они думают, что я дурак, пренебрегающий наследством. Я говорю им: чем больше мы отдаем, тем больше получаем. Последний врач, с которым я беседовал, заметил: «Сын, ты ошибся призванием. Тебе нужно было бы стать проповедником».

Он перелистал свою записную книжку и прокудахтал:

— Скажи своему мистеру Адамсу, пусть на день уляжется в постель с томом Геродота, крепким мясным бульоном и кувшином барбадосского рома. С помощью этой триады природа вылечит его.

— Он не мой мистер Адамс. И вряд ли он согласится на кружку барбадосского рома. Вчера он мне сказал, что написал для «Бостон газетт» статью против таверн и рома.

Коттон добродушно рассмеялся, а затем сжал свои большие губы:

— Мне нравится Джон Адамс. Он более переменчив, чем погода в Новой Англии: то тепло, то холодно. Но он — борец, а мне нравятся отважные люди. Лишь бы ему не казалось, будто он умирает при каждой нашей встрече.

Она сидела в церкви на семейной скамье третья слева, сжимая в ладонях, укрытых в муфте, печеную картофелину, а ее ногам было тепло в обогревателе на древесном угле, которым она пользовалась вместе с сестрами. Это было третье строение Божьего хлева после образования конгрегации в 1623 году. Первое строение на холме над домом священника сгорело, второе было разнесено в щепы, когда неведомым образом загорелся пороховой склад поселка. Воздух в дощатом здании был таким холодным, что ей казалось, будто она вдыхает ледяные иголочки. Ее мать в красивом бархатном платье стояла, отказавшись последовать примеру дочерей, державших в руках печеный картофель, а ноги в обогревателе, желая показать, что жене священника всегда тепло в доме собрания конгрегационалистов.