Они были все же опубликованы. Джон клялся, что не отдавал письма в печать. Это мог сделать Кашинг, а скорее всего Сэмюел, понимавший, что они способны вызвать взрыв. С момента публикации писем в виде памфлета вопрос встал ребром: либо губернатор Хатчинсон будет выдворен из Массачусетса, либо он выдворит патриотов. Успокаивая жену, Джон уверял:

— По моему мнению, у обеих сторон не хватит духа добиться окончательного решения вопроса. В предстоящие годы нас будет качать, словно маятник. Революцию, мысль о которой мы не можем сформулировать, увидят наши дети.

Абигейл вздрогнула:

— Слабое утешение.

Трудность операции по спасению лица, по мнению Абигейл, в том, что она никому не удавалась полностью. Джон подрядился вести загадочное дело Анселла Никерсона, обвиненного в убийстве трех или четырех человек на судне и утверждавшего, со своей стороны, что они были убиты пиратами. (Джону удалось добиться оправдания Никерсона, но он признался Абигейл, что не уверен, виноват или не виноват Никерсон.) Тем временем британское министерство ввязалось в процесс с Ост-Индской компанией — британской фирмой, накопившей на своих складах семнадцать миллионов фунтов чая. Когда быстроходное судно доставило в Бостон сообщение, что принято новое постановление о чае, патриоты возмутились.

— Зачем постановление о чае? — спросила Абигейл.

— Очень просто, — объяснил Джон. — Согласно британским меркантильным правилам, все товары, произведенные в любой части империи, должны быть доставлены в Англию, где они облагаются налогом. Как чай, например. Затем ящики перегружаются на другое британское судно и перевозятся в колонию, а там, в порту прибытия, облагаются новыми налогами.

— Другими словами, чай преодолевает двойное расстояние, приходит к нам с двойным запозданием и стоит нам вдвое дороже.

— Примерно так. И это выгодно британцам. Так было, пока голландский чай не стал конкурентом. Тысячи англичан, вложивших свои сбережения в Ост-Индскую компанию, узнали, что дефицит их компании равен миллиону фунтов стерлингов, что их акции вдвое упали в цене и банкротство Ост-Индской компании вызовет панику в Британии. Владельцы нажали на правительство, чтобы оно разрешило Ост-Индской компании доставлять чай из Китая и Индии прямо к нам. Даже после уплаты нашими торговцами пошлины в размере трех пенсов за фунт чай будет стоить дешевле голландского контрабандного чая. Британцы вообразили, будто мы так рвемся получить дешевый чай, что готовы выбросить в бостонскую гавань наши политические принципы.

— Это означало бы больше чая для всех и конец контрабанде.

— А также признание британского права навязывать нам налоги без нашего согласия. Ни один патриот не станет покупать этот чай.

— Не думаешь ли ты, что мы купим?

— Кто — мы? Бенджамин Фанейл-младший, Джошиа Уинслоу, Элиша и Томас Хатчинсон-младший назначены грузополучателями. Они с радостью заплатят налоги в надежде на солидный куш после прибытия каждого груза.

Абигейл задумчиво спросила:

— Не должны ли мы, другие, покупать у них до того, как они набьют свои кошельки такими барышами?

— У нас может быть либо дешевый чай, либо дорогая свобода.

Раздраженная Пенсильвания разделала под орех капризный Бостон. Джон принес домой экземпляр «Пенсильвания газетт» от двадцатого октября с набором резолюций: пошлины, наложенные парламентом на чай, выгруженный в Америке, есть налог на американцев, поборы, взимаемые с них без их согласия; преднамеренная цель взимания налога для поддержки правительства, осуществления судопроизводства и защиты владения его величества направлена на то, чтобы сделать бесполезными ассамблеи; постоянная оппозиция этому министерскому плану абсолютно необходима для сохранения хотя бы призрака свободы.

Митинги протеста и гневные речи в Олд Саут и Фанейл-Холл звучали словно эхо событий 1765 года, когда таможенных чиновников насильно притащили к Дереву Свободы и принудили не выполнять еще не полученных поручений. Теперь же, в начале ноября 1773 года, люди, получавшие грузы, не прислушались к требованиям патриотов. Когда в 1756 году бостонцы громили контору Оливера и дома Хатчинсона и Хэллоуэлла, для защиты их собственности не было ни одного солдата. Теперь же в бостонской гавани стояли на якоре несколько британских военных кораблей, в замке Уильям размещались два полка королевских солдат.

Джон заявил мрачно:

— Завтра на городском собрании мы примем филадельфийские резолюции и потребуем от назначенных агентов Ост-Индской компании ради их собственного положения, а также мира и доброго порядка в городе…

Это было всего лишь благое пожелание.

— Я знаю, что они не уйдут в отставку. После восьми лет непрестанных усилий мы слабее, чем в самом начале.

В Бостоне царило возбуждение. Импортеры чая опасались бросить искру. Фанейл, Уинслоу и фирма «Ричард Кларк и сыновья» распространяли слухи, что чай будет выставлен на продажу по такой низкой цене, что его аромат заглушит всякую оппозицию.

17 ноября было объявлено, что первые суда с чаем — «Дартмут», «Элеанор» и «Бивер» — вот-вот прибудут и что, согласно расписанию, «Дартмут» войдет в гавань в воскресенье, когда будут проходить богослужения.

В воскресенье утром, выслушав проповедь доктора Купера, Абигейл и Джон вышли из церкви на Олд Саут и увидели, что толпа устремилась к пристани, где под порывами резкого северного бриза раскачивался стоявший на якоре «Дартмут». Капитан Холл поставил свое судно на якорь у верфи Гриффина, в квартале от дома Сэмюела Адамса.

— Это никак не улучшит настроение Сэмюела, — сказала Абигейл, когда они примкнули к сотням бостонцев, заполнивших переулок Флаундер и площадку для перегрузки товаров между Белчер-Лейн и верфью. — Джон, они, разумеется, не станут разгружать в воскресенье, в день Господний.

Он быстро повернулся:

— Тогда пошли домой, прежде чем они опалят крылья нашей утке.

Нэб и Джонни мучили и голод и любопытство. Шестилетний Джонни, остро интересовавшийся происходящим, спросил:

— Папа, что они собираются сделать с этим чаем?

Абигейл, кормившая с ложки Чарли смесью из тертых грецких орехов и хлеба, повернулась к хозяину дома.

— Самый удачный вопрос. Ответь нам всем маленьким, папа.

Джон надулся от важности.

— Мне больше всего по душе роль ученого-всезнайки за собственным обеденным столом. Нам хотелось бы, чтобы при следующем приливе чай взял обратный курс и поплыл в Англию.

— Хорошо, что чай не страдает морской болезнью, — заметила Абигейл.

Дети хихикали. Джон сохранял серьезность.

— Мы должны будем принять вскоре решение, потому что, если груз не будет спущен на берег за двадцать дней после прибытия, он может быть конфискован таможней. Когда приплывут другие суда, то мы можем стать свидетелями одного из трех возможных действий: суда отчалят в море, и это будет концом постановления о чае; их груз будет конфискован, и это явится концом постановления о чае, или…

— Что или? — спросила Абигейл. Поскольку Джон молчал, она выпалила: — Или же они попытаются выгрузить чай на землю.

Джон посмотрел задумчиво.

— Они не столь безнадежно глупы.

Джона и Абигейл посетил Сэмюел Адамс и рассказал им о результатах собраний выборных лиц и комитета связи. На следующий день намечался многолюдный митинг в Фанейл-Холл. Джон Хэнкок объявил, что, занимая пост полковника кадетского корпуса, он категорически отказывается привлечь молодых бостонцев для охраны тех, кто опрометчиво попытается выгрузить чай. К ним зашел также Джошиа Куинси-младший; он уведомил о прибытии в пятницу двух других судов и сообщил, что владелец «Дартмута» согласился развернуть судно и отправить его назад в Лондон с невыгруженным товаром.

Джон попросил Абигейл открыть бочонок мадеры. Через некоторое время доктор Джозеф Уоррен воздал должное вину и добавил: губернатор Хатчинсон объявил, что он не подпишет бумаги, разрешающие выход трех судов в море, до того, как будет разгружен чай и передан заказчикам.