— Министр требует дать во втором квартале шесть тысяч квадратных метров облицовочной плитки. Это — важный заказ. Сделайте все, что от вас зависит.

— Во втором квартале? — переспросил Григоренко.— Но ведь карьер еще не работает. Мы пока собираем валуны. Это невозможно...

— Как невозможно? — перебил начальник главка.— Вы что, привыкли только к легким заданиям?..

В трубке послышались прерывистые гудки.

— Непосильный, чувствую, заказ? — спросил главный инженер, как только Григоренко положил трубку.

— Шесть тысяч квадратных метров облицовочной плитки!

— Да они думают, что говорят? — возмутился Комашко.— Только-только машины установили. Добыча гранита в карьере совсем недавно начата... Вот вам, между прочим, и ответ на наш спор.

— Вы, насколько помню, против изготовления плит не возражали.

— Я не о том. О вечном нашем споре: не успели машины установить — непомерно высокий план. А дадим шесть тысяч, в следующем квартале увеличат план до десяти тысяч. Попомните мои слова! Теперь понятно, почему другие комбинаты отказались от плит. Пока с нас семь шкур сдерут, они будут преспокойно жить.

— Так уж и семь! Мы еще не работали. Постараемся дать. Хотя план, безусловно, завышен.

— И вы, Сергей Сергеевич, согласились с этим заданием? Ох и хлебнем мы лиха с плитами!

— Но кому-то надо этим заниматься...

Спорить с главным инженером Григоренко не хотелось. Еще к работе и не приступали, а он уже паникует. Вообще-то доля правды в его соображениях есть. Зачастую инициатива слишком дорого обходится директорам и главным инженерам. Намекнул о нововведении — внедряй. А тут план... Вот и начинают сыпаться приказы. Выходит так: не лезь вперед сам. Жди указаний. Будут приказывать — спорь, возражай. Так легче жить.

Снова звонок из Москвы. У телефона Соловушкин. Поздоровались.

— Сергей Сергеевич, — начал Соловушкин, — только что, как ваш куратор, был у снабженцев. Недоразумения с вашими заявками получаются. Вы что, собираетесь в будущем году только плитами заниматься? А кто за вас миллион кубометров щебня будет дробить? — Не удержался, чтобы не добавить: — Больше миллиона...

— В чем, собственно, дело? — перебил его рассуждения Григоренко.

— В том, что для подрывания гранита вы заказали триста восемьдесят тонн пороха, а взрывчатки для щебня — двести сорок тонн. Всего двести сорок тонн, и это на миллион кубометров?!

— Правильно заказали, так и передайте снабженцам.

— Главный инженер видел заявку?

— Он стоит вот рядом со мной. Он не только видел, но и завизировал ее. Заявку мы серьезно обсуждали. И начальник горного цеха настаивает...

— Это тот ваш «академик», Борзов, что ли?

— Пока не академик, но кандидатскую уже защитил.

— Смотрите, чтобы не подвел он вас. Заявку мы примем, но при условии, если будет письменное обоснование. Ваше и главного инженера.

— Что же, письменное так письменное. Пришлем. Кстати, опытный взрыв уже проведен. Гранит на щебень будем порохом дробить.

— Во сколько же это вам обойдется?

— Все обводненные скважины будем подрывать бездымным порохом. Во сколько обойдется, спрашиваете? Одна тонна пороха стоит шестьдесят рублей, а тонна тротила — триста сорок пять. Таким образом, мы сэкономим тысяч пятнадцать, а то и двадцать.

— Когда у вас очередной взрыв намечается?

— В начале следующего месяца.

— Сообщите, пожалуйста, точную дату. Приеду.

— Хорошо, сообщим.

Григоренко положил трубку и почему-то невольно подумал: комбинат ничего не потерял от того, что здесь давно уже не было куратора Соловушкина.

Юлия Варфоломеевна, встретив в коридоре мотористку Светлану, торопливо вывела ее на улицу.

— Ты слыхала новость?

— Какую?

— Клянись, что не скажешь, от кого услышала!

— Ну, клянусь! — улыбнулась Светлана.

— Оксана Васильевна хвост показала своему муженьку, — прошептала Юлия Варфоломеевна.

— Как это — хвост? Ушла?

— Полюбовника завела. И так быстро... Году вместе не прожили. Да, пожалуй, и правильно сделала. Человек он тяжелый. Видать, и первая жена сбежала, а сказали, что погибла. Проверять-то никто не станет.

«Неужели это правда? — стала раздумывать Светлана. — Говорят, мать главного инженера сплетничать мастерица. Даже на Григоренко анонимки писала. Но, может, и неправда все это. Ведь на работу-то на комбинат ее взяли...»

— Не верится как-то, — сказала Светлана.

— Не верится? Недели две тому назад видели, как они по Днепру на катере катались. Ясно?

— С кем?

— Не с рабочим, конечно. Бери выше. С директором Клинского комбината Лотовым. А что... Живет он хорошо. «Волгу» имеет, дачу купил. А у этого...

— Кто же их видел?

— Многие видели. Но боятся сказать Григоренко. Скажешь — тебя же и обвинят. Пускай сам за ней глядит. Да она и от первого мужа непонятно почему ушла. Похоже, такая уж натура у нее ветреная. Говорят, хороший он человек... Ну, выпивал. А кто сейчас из мужчин не пьет? Разве что больные да те, у кого не на что. Сама, поди, виновата, что запил. От такой не то что запьешь... Должно статься, и с тем и с другим жить будет. Она баба таковская. Соблазнительная... Только смотри не проговорись, от кого узнала. Поклялась ведь... — И Юлия Варфоломеевна засеменила в помещение.

Светлана долго смотрела ей вслед, пока та не скрылась за дверью. «Да, не повезло Сергею Сергеевичу. Ну и женщина. Никак не может угомониться. С Комашко, рассказывают, тоже крутила... Нет, если я выйду замуж, на других и не взгляну!»

Домой Григоренко вернулся взвинченным. С таким трудом они достали все же эти трубы. Но что толку? Гидромеханизаторы не хотят браться за такой объем вскрышных работ. Не хотят, и все тут. Жди теперь, пока вмешается министр. А май на исходе. Но не только это волновало Григоренко. Беспокоило и другое, в чем не хотел сознаться самому себе. Сегодня он получил анонимную записку, которая всерьез встревожила его. На смену обычной ясности во всем пришла какая-то необъяснимая душевная неуверенность. Да, странное это создание — человек. Иногда одно слово, одно только слово может внести большую сумятицу в его сердце, все перевернуть, заставить усомниться в искренности друга, любимой...

Оксана стирала в ванной белье. Квартира выглядела пустынно и неуютно без скатертей, без покрывал, снятых для стирки. И детей что-то не слышно. Не поссорились ли? Как мало требуется, чтобы исчез в квартире уют,— убрать всего лишь один-другой предмет, и только. И совсем немного надо для сердца, чтобы оно лишилось покоя.

Григоренко долго умывался. Потом широкими шагами мерил комнату. Приглядывался к вещам, машинально дотрагивался до них. Включил телевизор: показывали соревнования по боксу. Поморщившись, Сергей Сергеевич нажал на кнопку выключения.

Оксана, словно почувствовав что-то неладное, вошла в комнату.

— Что-нибудь случилось, Сережа? — подошла она сзади, и ее руки ласково коснулись его шеи. Сергей Сергеевич уловил тонкий аромат духов, которые он недавно привез из Москвы. Сердце его болезненно сжалось. Он повернулся, достал из кармана записку и подал ее Оксане.

— Вот, анонимку какой-то «доброжелатель» подсунул. «Лично». Этот неизвестный мне тип рекомендует получше следить за женой, которая изменяет мне с Лотовым, катаясь с ним в рабочее время на катере по Днепру...

Оксана, прочитав записку, вернула ее мужу. Лицо ее потемнело.

— Неужели у тебя появилось недоверие ко мне?

— Я этого не говорил, Оксана!

— Вот что, Сережа. Брак наш зарегистрирован в загсе. Ты мой муж. Я твоя жена. Мы должны верить друг другу. Иначе не стоит жить вместе. Как ты знаешь, я разошлась с первым мужем, который ревновал меня ко всем, а потом стал пить...