16 мая

Начались переводные экзамены во всех классах. А ученицы-то все мечтали ныне о каком-то манифесте, который освободит их от переводных экзаменов по случаю юбилея!

Проверяли работы четвероклассниц по русскому языку, которому ныне обучила их фаворитка Б-ского классная дама В-ва. И что же оказалось? Она напропускала в диктовке по крайней мере половину ошибок и наставила ученицам высоких баллов, видимо, стремясь создать дутую успешность. Пришлось отметить все пропущенные ею ошибки (по две и больше грубых ошибок в каждой работе) и понизить баллы чуть не всем. Теперь у В-вой будет зато лишний повод агитировать против меня и характеризовать меня перед ученицами как виновника их провала. А что же я буду делать с безграмотными ученицами в V классе, когда теперь предъявляются к орфографии такие строгие требования? В старших классах заниматься орфографией некогда: при том числе уроков, какое отводится на словесность, едва успеваешь и литературу-то пройти (и то в меньшем объеме, чем в мужских учебных заведениях). Перешедшие в V класс безграмотными такими же и остаются. А на меня летят доносы в округ и корреспонденции в черносотенные газеты, издевающиеся над слабой орфографией моих учениц. Чем же я виноват, когда в младшие классы садят таких «педагогов», как В-ва, которые ни к чему не способны, кроме «подхалимства»? А попробуй оставить из-за безграмотности хотя бы треть класса, какие вопли подымут тогда на меня почтенные родители!

17 мая

На гимназию свалился новый сюрприз. Пришла циркулярная бумага от попечителя, по которой закрываются приготовительные классы по всем гимназиям нашего округа. Мотивируется это тем, что благодаря приготовительным классам бывает очень большой наплыв учениц в первый класс, что вызывает переполнение классов или требует открытия параллелей. А так как наше начальство стремится к тому, чтобы число учащихся было как можно меньше, то оно и додумалось до такой меры. Но цель эта, конечно, не будет достигнута такой мерой, т<ак> к<ак> родители, отдававшие дочерей в приготовительные классы (т. е. люди более состоятельные), все равно не оставят своих дочерей неучами, будут так или иначе готовить их и опять сдавать в первый класс. Но, издавая это распоряжение, окружное начальство не подумало, что приготовительные классы при гимназиях с VIII классом играют роль образцовой школы, где восьмиклассницы практикуются в деле обучения. Что же получится теперь, когда этих классов не будет? Хождение по чужим школам сопряжено с лишней потерей времени и со многими другими неудобствами. Придется, значит, сократить и число уроков по начальному обучению, что должно вредно отозваться на педагогической подготовке восьмиклассниц. Неужели окружное начальство столько же смыслит в этом деле, сколько наш Б-ский, который сегодня заявил мне, что в начальном обучении восьмиклассницам совсем незачем практиковаться? Остается тогда закрыть заодно и восьмой класс!

18 мая

До чего мы, педагога, запуганы! За последнее время пошли слухи, что приедет попечитель с окружным инспектором. И вот маленькому сыну одной учительницы показалось, что по улице шел окружной инспектор. Слух разнесся по гимназии, и некоторые из педагогов, опасаясь «как бы чего не вышло», устремились по домам, чтобы принять более парадный вид. Но тревога оказалась ложной… А нас выставляют еще как каких-то революционеров!

19 мая

Проверяю экзаменационные работы своих шестиклассниц и пятиклассниц. Написавшим неудовлетворительно придется сдавать повторный устный экзамен. Этого требуют министерские правила, которые сами таким образом культивируют безграмотность, которую потом сваливают на нашу голову. В самом деле, если ученица пишет плохо, разве поможет ей устный экзамен? И не полезнее ли было бы для нее назначить ей письменный же экзамен на осень. Вместо этого мы всех «двоешниц» должны экзаменовать устно и, если они получат хотя бы 4 (что совсем не трудно), они, не умея писать больше, чем на 2, механически переводятся в следующий класс, т<ак> к<ак> в среднем получается 3, т.е. переводной балл. А начальство потом удивляется и возмущается, что в старших классах могут оказаться малограмотные ученицы.

Ввиду этих строгих требований к орфографии, которые теперь предъявляются, приходится за орфографические ошибки сильно понижать балл (тем более что нынешние работы пойдут на просмотр не только Б-скому, но и в округ). А между тем родители и репетиторы, которые теперь осаждают меня, справляясь об отметках своих питомцев, готовы счесть всякий плохой балл за личное оскорбление, воображая, должно быть, что мы можем поставить, сколько хотим. Сегодня, например, одна мамаша, узнав, что я поставил ее дочери 3– (она и вообще-то учится у меня или на тройки, или на двойки), осталась недовольна, и, не видав самой работы, не зная и общих требований, предъявляемых к ним, стала настаивать на своем — чтобы я зачеркнул хотя минус. «Хоть ради меня это сделайте!» — мотивировала она.

Бывает иногда, к сожалению, и еще хуже. Сегодня газета сообщает, что в соседнем городе одна ученица VII класса, узнав, что ей за за сочинение по словесности 2, перерезала себе кровеносные сосуды… Ученица, как пишут, бедная, и, по-видимому, едва ли могла лучше учиться. Но виноват ли в этом и учитель? Я лично знаю его как человека порядочного и благожелательного к учащимся. И такие трагедии каждый день висят над нашей головой — трагедии, предотвратить которые не в нашей власти.

Свалилась гора с плеч! Прошел самый трудный из моих устных экзаменов словесности в VII классе, и прошел притом хорошо. Несмотря на присутствие Б-ского, который спрашивал очень многих учениц и почти веем понижал баллы, результаты получились отрадные: баллы получились выше годовых; вместо одной пятерки вышли пятерки у четверых, никто не провалился, и даже троек получилось в общем выводе только девять (из 32-х учениц). И я, и ученицы были довольны. Особенно приятно было, что Ю-ва, провалившаяся в прошлом году на словесности, ныне в среднем выводе получила пять.

Вечером заходил ко мне словесник из реального училища узнать баллы двум шестиклассницам, с которыми он занимался как репетитор. Оказалось, что обе они получили по два и должны будут сдавать устный экзамен. Прощаясь, этот педагог, которого притом намечают к нам в председатели вместо Б-ского, попросил, чтобы я «поддержал» их на устных экзаменах. Этак, пожалуй, опять наживешь себе врага!

21 мая

С 9 ч. утра и до 8 ч. вечера сидел на экзамене по русскому языку, т. е. у учениц, которые переходят от фаворитки Б-ского — В-вой ко мне. Отвечали из рук вон плохо, хотя спрашивали только по одному билету. За диктовку вышло тоже много двоек, т<ак> к<ак> В-ва, напропускавшая в некоторых работах по 14 грубых ошибок, со своими высокими баллами осталась в меньшинстве. В результате из 54 учениц В-вой у 22-х в среднем выводе вышли двойки, т. е. будет дана осенняя переэкзаменовка. Тогда как из 22-х экстернов (которых спрашивали по всей программе и у которых не было для поддержки годовых баллов) двойки получили только четверо. Это был настоящий скандал для В-вой как для учительницы. А она, в подтверждение собственной грамотности, приложила еще к делам собственноручно написанную и подписанную ей программу, где слово «местоимение» все время изображается через два «ѣ». Для учениц, конечно, такой провал неприятен. И В-ва уже занялась сваливанием с больной головы на здоровую, т. е. агитацией прежде всего против меня. Она не только сказала ученицам те баллы, которые поставила им сама (т. е. баллы более высокие), но даже показывала им письменные работы, чтобы те видели, кто понизил им балл. И теперь, конечно, как ученицы, так и родители в претензии на меня. Но как же я мог им не понижать, когда она пропускала иногда по целому десятку грубых ошибок?