28 марта

Всегда, когда проходим «Скупого рыцаря», неприятно режет ухо, как Пушкин называет Соломона «жидом», особенно неудобно, когда в классе есть еврейки. Правда, более чуткие и интеллигентные девушки обыкновенно избегают этого выражения. Но сегодня одна пятиклассница без стеснения назвала Соломона «жидом». Пришлось поправить ее. «А у самого Пушкина так говорится», — возразила она. «У Пушкина сюжет взят из средних веков, — ответил ей я, — когда к евреям относились пренебрежительно, потому и называли их так, — а мы уже в XX в. живем и должны быть людьми более культурными». «А я всегда их так называю!» — с некоторым бахвальством заметила с места одна девица, очевидно, настроенная в юдофобском духе своими родителями. На это я возражать уже не стал.

29 марта

Ревизор опять был у меня на двух уроках подряд. Б-ский же и его «присные» В-ва и Ч-ва, совсем не ходят в гимназию, так что у двух последних ревизору еще ни разу не пришлось побывать, а тем этого, конечно, только и надо. В VII классе я спросил при ревизоре свою «приятельницу» П-ну, так как спрашивать ее без него было бы неудобно: опять пошли бы какие-нибудь нарекания. П-на, по обыкновению, отвечала кое-как. По окончании урока я спросил у ревизора, не найдет ли он слишком низким, если я оценю ее ответ тройкой. «А по-моему, — ответил ревизор, — этот ответ даже больше двойки не стоит». В результате я поставил П-ной 3–. А «симпатия» Б-ского ученица В-ая уже толкует, как мне передавали, что П-на на четверку ответила. Опять, значит, пойдут разговоры. Но на этот раз у меня ость, по крайней мере, посторонний свидетель.

Директор мужской гимназии Н-в опять отличился. Придя в городскую библиотеку-читальню, он по предложению служителя должен был записаться. И что же? Вместо своей всем известной фамилии он написал какую-то чужую, а в графе «звание» обозначил «мещанин». Мистификация была, конечно, сразу открыта и вызвала веселые комментарии. Положительно и он, и Б-ский какие-то маньяки! Ведь он, очевидно, хотел этим кого-то провести думал, может быть, кого-нибудь выследить. Но не подумал о том, что одет в форме и что физиономия его уже достаточно «популярна» в городе.

30 марта

Вчера, когда ревизор сидел у меня на уроке в VII классе, ученицы, уже достаточно привыкшие к нему, вели себя без стеснения.

П-ной усердно подсказывали, так что мне не раз пришлось делать им замечания. А две ученицы Ч-ва и С-ва, сидя рядом, оживленно разговаривали. Правда, я ничего не сказал им при ревизоре. Но все ото для меня было весьма неприятно, т<ак> к<ак> Б-ский и без того доносил, будто я слабо слежу за дисциплиной. Поэтому сегодня, придя в VII класс, я сделал замечание за вчерашние разговоры Ч-вой и С-вой. С-ва промолчала, а Ч-ва «вломилась в амбицию»: сначала стала было совсем отрицать свои разговоры, потом оправдывалась тем, что говорила на тему урока. «Неужели уж и поговорить нельзя?» — недовольно ворчала она, и рассерженная даже вышла из класса. Вот и изволь тут лавировать! Не могу же я им сказать о доносах Б-ского, которого притом некоторые из них «обожают»!

Замечаю, что как-то холодновато относятся ко мне и восьмиклассницы. Правда, столкновений у нас никаких нет, подавленный формалистикой, я принужден все время только спрашивать и спрашивать, не давая ничего более живого. А это, конечно, расхолаживает их и заставляет смотреть на меня как на какого-то педанта. А между тем за мои отношения к этому классу, якобы слишком товарищеские, и за мое заступничество за них — со стороны того же Б-ского летят на меня доносы.

1 апреля

Сегодня ревизор ходил по классам и давал темы для классных работ, львиная доля которых пала, конечно, опять на меня. Теперь кроме обычных сочинений, которых и так скопилось множество, придется проверять еще эти добавочные работы, притом проверять еще с особой тщательностью.

Б-ский, чувствуя, что почва под ним колеблется, окончательно решил отыгрываться на политике: вчера местный отдел Союза русского народа избрал его товарищем председателя, т. е. в подручные к одному старому фельдшеру, выгнанному со службы за взятки. Честь, конечно, не велика; но поддержка подобных элементов, наклеивших на себя ярлыки патриотизма, по нынешним временам много значит. Теперь, значит, вся дрянь, объединившаяся в местный отдел Союза русского народа, будет бороться против нас. А перед средствами эти господа не остановятся…

Был педагогический сосет с присутствии ревизора. Б-ский все же успел проявить себя. Читая, например, разные циркуляры, он читал вместо «агрономия» — «аерономия». Ревизору пришлось поправить его. «Тут неразборчиво написано. Ваше Превосходительство», — смутившись, возразил тот. «Должно быть, такой же почерк, как у Вас,» — ответил ревизор. Потом оказалось, что Б-ский, по обыкновению, не понял одной бумаги, посланной ему «на заключение», и вместо того чтобы только послать свой отзыв, решил все собственной властью. Канцелярские дела оказались все перепутанными, справки наводить было трудно, и мы начали было решать дело, решенное на каком-то из предыдущих советов. Но, так оскандалившись при ревизоре, Б-ский тотчас же переменил той, как только тот удалился. Вместо краснеющего от смущения и подобострастного мальчугана снова появилось каменное изваяние с надменным лицом и олимпийским величием.

3 апреля

Сегодня Б-ский старался компенсировать себя за вчерашнее. В разговор со мной о предстоящих экзаменах он сначала рассказывал, как председатель на месте его прежнего служения в качестве учителя при двух двойках и тройке поставил три и «натянул» таким образом до трех, не обращая внимания на двойку его, учителя. Это послужило для Б-ского уроком, но совсем в другом смысле, чем можно было предположить. «И я теперь при выводе общего балла, — заявил вдруг он, — буду считаться только со своим баллом. Если у всех, например, будет два, а я поставлю пять, то и в среднем я могу вывести пять, не обращая внимания на все остальные баллы». Возражать этому неисправимому самодуру было бесполезно, и спорить с ним я не стал. Но, придя домой, я справился в правилах об экзаменах, где оказалось как раз противоположное, а именно, что общий балл выводится экзаменационной комиссией; в случае же несогласия с большинством ее председателя, дело решается педагогическим советом. Опять, значит, полное игнорирование закона и превышение власти. Придется заявить об этом ревизору, благо он еще не уехал. Иначе что же это будут за экзамены?!

Сегодня были последние уроки в VII и VIII классах. В VIII классе я закончил показыванием разных работ для детского сада (приложение к книге Симонович); а пока я укладывал эти вещи, ученицы постепенно разошлись из класса; так что дело обошлось без всяких прощаний. Вообще же нынешними восьмиклассницами я доволен; на их уроках я часто отдыхал душой от треволнений этого года, за что я в душе им глубоко благодарен. В VII же классе, где есть поклонницы Б-ского и где он своими выходками не раз подрывал мой авторитет, расстались не очень дружно. Как раз в этот последний урок надо было спросить порядочно учениц; приходилось торопиться и несколько нервничать; а семиклассницы то мешали своими разговорами и подсказками, то делали неуместные замечания и вступали в пререкания по поводу моих вопросов и баллов. Когда, например, я спросил у одной из них биографию Жуковского, остальные, не давши сказать ей ни слова, начали недовольно заявлять, что это им не задано. Тогда я, раздосадованный этим, в свою очередь резко осадил их: «Я спрашиваю не вас, а К-ву. Прошу молчать!»

Вышел сегодня конфликт и у учительницы физики с семиклассницей В-ской (поклонницей председателя), которая тоже вступила в какие-то неуместные пререкания. Вообще то, что посеял у нас в гимназии Б-ский, не скоро расхлебаешь даже и но его уходе.