Папаша выслушал, потом шагнул к барной стойке и достал бутылку дорогого коньяка:

   - Будешь?

   Димка отрицательно замотал головой, и отец выпил сам. А потом тихо и яростно спросил:

   - И как же ты мог человека убить, а?!

   - А вы? – вдруг затравленно ощетинился сынок. – Вы с дядей Петей?..

   - Что?! – охнул депутат поражённо. Сгрёб Димку за воротник:

   - Говори, сучонок, что ты знаешь? Откуда?!

   - Что ты, папочка, я ж ничего… - барахтался Димон. – Ты же сам в бане… Ну помнишь, у дяди Пети?.. Я с вами был, помнишь?..

   - А-а-а, - отец отвёл руку. – Да мы выпивши были, болтали от нечего делать. А ты что, запомнил, дурачок? Шутили мы. Понял, сынок?!

   - Знаю, конечно, шутили, - закивал Димка.

   …А дело было так: три месяца назад собрались на пикничок у Петра Сергеевича в усадебке. Отдыхалось хорошо. Всё-таки свой лесочек – штука приятная.

   И тут этот сельский житель, грибник-ягодник, мать его… Пётр свистнул охрану, хотел было по-хорошему, но мужик начал выступать чуть не с лозунгами. Дескать, воры прикарманили народное добро, скоро и воздух скупят, дыхнуть бесплатно не дадут.

   И стоит, понимаешь, вопит и не уходит. Сам нарвался? – получи!

   Пётр Сергеевич только нахмурился – а пацаны из охраны своё дело знают, в три минутки успокоили любителя природы.

   Просили же добром – иди, мил человек, тут частная собственность! А он, дурачок, даже когда били, - всё ещё выступал. Пришлось заткнуть навсегда.

   Но настроение, конечно, было подпорчено, и гости вскоре разъехались. Никакого разбирательства не было: а кто бы посмел? Ну, сходил человек в лес, ну, погиб случайно. Упал, наверное, неудачно. Бывает ведь, правда?

   Его по-тихому похоронили, Пётр Сергеевич даже рвался дать семье денег (мол, всё-таки в ЕГО лесу произошло несчастье), но Решетников вовремя остановил. В самом деле, какие деньги, за что? Начнут кумекать – громко может выйти.

   Пётр согласился с другом, и нигде больше дело не всплывало. А Димка слышал, когда отец взял его с собой в баньку «на мальчишник» (пусть привыкает к хорошей мужской компании!): один из тостов дядя Петя поднял за «землю пухом нашему знакомому». А выпив, начал со смехом вспоминать:

   - Ну прямо Ленин, а не крестьянин! Броневичок бы ему – и на митинг.

   Димон не глупый и не глухой – не зря ж отличник и призёр олимпиад. Сложил два и два и мгновенно понял: вот он, неплохой повод для мелкого шантажа. Может, пригодится в отношениях с родителем, мало ли что.

   Вот и пригодился…

   - Ладно, - закурил отец. – Давай ещё раз, только без слюней. Да-а-а, преподнёс ты мне «сюрприз в чёрном ящике», а скоро выборы… Итак, сначала?

   Отец всегда был расчётлив и рассудителен – это в нём больше всего Димону нравилось. Вот и сейчас: он не просто слушал, а мгновенно прощёлкивал варианты. К концу рассказа он уже держал ситуацию под контролем.

   - Значит, ты один потом остался. Это точно? – ещё раз переспросил он. – Отлично. Никто не видел. А теперь слушай сюда: если бы дело завели, я б уже знал первый. Стало быть, ментам оно тоже не надо. Ну, у них свои планы. Пусть. Я пока суетиться не буду; зачем? Лишние подозрения только. Вот если выплывет – тогда. А пока будем жить спокойно. Чувствую я, что метаться не стоит, вот увидишь.

   Уверенность отца вернула Димону присутствие духа, он даже попытался улыбнуться.

   - А вот смеяться пока не будем, - Решетников значительно глянул в зрачки сына. – Твоя жизнь с этой минуты круто меняется, Дима. Хорошо, что вовремя.

   Он побарабанил пальцами по столу:

   - Вот ответь мне, сынок, ты чего с таким быдлом связался? Ты, мальчик из интеллигентной семьи, за швейцара у какого-то Юрки? Кстати, он один из вас всех заслуживает уважения, молодец! Увидишь, далеко пойдёт. Он и не двинулся, вы сами всё сделали, да? Получается, Юрка Малый – в первом ряду, а ты – третий справа, после Гуся и этого… как его? – Мамульки? Что плечиками пожимаешь, не нравится правда?

   Димка сидел надутый.

   - Ладно. Сейчас не в этом дело, - вёл дальше Решетников-старший. – Больше с ними ты не будешь. Никогда. И не обижайся, я лично прослежу. А если что узнаю – заставлю под охраной даже в туалет ходить, запомни.

   Отец встал, давая понять, что он всё сказал. И будет так, а не иначе.

   Да, может, оно и к лучшему. Юлька? – ну и чёрт с ней. Таких Юлек у него будет миллион. Пока – пока! – и Леночки хватит, ладно. Пусть радуются все.

   Ничего, пройдёт время, и всё встанет на свои места. Даже если на Ленке женится – ну и что, в чём проблема? Отец-то, вон как маму обхаживает, но в «леваке» себе никогда не отказывает. Это Димон знал досконально. Вот и он – и приличия будет соблюдать, и все прелести жизни постарается не упустить. Тем более что за годы учёбы в школе Димочка Решетников этому уже прекрасно научился.

   Поэтому он тоже встал и с большим чувством произнёс:

   - Спасибо, папа! Ты – настоящий друг!

   И только теперь понял, до какой степени ему хочется есть.

                                                 *   *   *

   Мамулька и Гусь драку вообще не обсуждали; ни в тот вечер, ни потом. Да и о чём говорить? О ком? Оклемался, наверное, и уполз. В следующий раз будет умнее. Собака – и та на чужую территорию не лезет, потому что искусают.

   Им просто было любопытно, валяется дед ещё или нет? Поэтому, хорошенько выспавшись, они часов в десять решили прошвырнуться до заветной скамейки.

   Пришли и убедились: так и есть, гастролёр давно слинял. Правда, на траве, - там, где он тогда упал, - виднелись вроде бы следы крови.

   Гусь наклонился пониже:

   - Не, это не кровь, Сашка. Откуда?.. Мы ж его только попинали.

   - Конечно, не кровь, - согласился Мамулька. – Раз он своими ножками утопал отсюда, то полный порядок.

   Через два дня выяснилось: посмотреть место ночного боя приходили все, кроме Димона. Он по мобильнику сказал Юльке, что заболел.

   - Ага, насморк! – хихикнула Анжела. – Всё проще гораздо: предки его приехали, и мальчику теперь на улочку нельзя! Штанишки обкакает.

   Да, над Димкиной боязнью перед мамой-папой все давно подсмеивались. Но и без Димона они опять отлично посидели, не впервой.

   А Юрка Малый – так тот даже «выставился»: принёс полный пакет закуски и три бутылки водки. Сказал, что есть повод, а потом всё произносил какие-то загадочные тосты: «За точку отсчёта» и «За начало славных дел».

   Друзья так и не поняли, что он имел в виду; но какая, в общем-то, разница, раз человек угощает? Оттянулись, спасибо.

   А Олька-Непруха – оказывается, такая забавная, когда напьётся! Обычно брат ей много не разрешал, ну разве что иногда – на самом донышке, а тут что-то прозевал. Глядь, а Олька уже вторую стопку заглотнула. Не беда, в общем. Зато нахохотались над ней до колик! – начала Непруха к Юрке лезть с поцелуями, Анжелку отталкивать. Кричала: «Юрочка, возьми меня, не пожалеешь!»

   Пришлось Шару даже прикрикнуть на неё, насильно усадить, заставить хорошенько закусывать. А она ела, зло блестя глазами, и продолжала молоть всякий бред, адресуясь в основном к Юрке.

   Но в десять часов Костя сестру увёл (отвечал за неё перед тёткой, и ему могло попасть). Однако шуток ещё хватило надолго. Юлька всё умилялась:

   - Юрочка, да ты у нас, оказывается, Казанова подпольный! Девочку чуть с ума не свёл! Готова была за тобой на край света.

                                                  *   *   *

   Дома Ольке всё-таки досталось на орехи: отец отхлестал её по щекам, вопя, что не для того он Афган прошёл, чтобы его дочка домой пьяная приползала.

   Непрухина мама за Ольку даже не попыталась вступиться: когда муж начинал орать про Афган (бывало, вовсе без всякого повода), она знала, что лучше ему под руку не попадаться. Прибить может.

   Олька тоже отца ужасно боялась, когда он был такой, поэтому покорно снесла все удары. Знала: отец выкричится и сам успокоится, заплачет. Рухнет на стул, обхватит голову руками и закачается в немом отчаянии, скрипя зубами. Вот тогда можно будет подойти, осторожно дотронуться до искалеченной левой руки (отец на войне лишился двух пальцев) и, тихонько гладя, уговаривать: