^{Мон-Сен-Мишель}

Рано утром Стефан погнал стадо на пастбище. Пощипывая траву, козы бойко трусили вдоль дороги. Вот и последние дома деревни Клуа, дальше — поле. Стефан прошагал еще с четверть лье, а потом окриками и хворостиной заставил коз повернуть к берегу Луары. Вот же глупые животные! Ведь там и трава гуще, и вода под боком.

Выбрав пригорок, Стефан сел и перекинул на колени холщовую котомку. Сунул в нее руку, нащупал единственную лепешку. Может, отломить кусочек? Или дождаться, когда заурчит в животе? Да, конечно, нужно подождать, потерпеть…

Солнце начинало припекать. Июнь 1212 года выдался жарким. Стефан запрокинул голову, подставив лицо солнечным лучам. Закрыл глаза. Под веками закружили алые пятна. Пастушку показалось, что он становится легким, поднимается над землей… Нет, спать нельзя, сказал он себе. Но веки будто склеили медом.

— Ты спишь, мальчик?

Стефан вздрогнул. Перед ним, опираясь на посох, стоял мужчина в длинном одеянии, напоминающем и в то же время отличающемся от монашеской рясы.

— Нет, — пролепетал пастушок.

Мужчина улыбнулся, и улыбка его была такой доброй, какой Стефан не видел даже у своей матери.

— Не поделишься ли ты лепешкой с бедным странником?

Мальчик ухватился за котомку.

— А откуда ты знаешь, что у меня есть лепешка?

— Я все знаю, — сказал мужчина. — Тебя зовут Стефан. Тебе двенадцать лет. Отца своего ты не знаешь. Мать ходит за коровами вашего барона. Братьев и сестер у тебя нет, и каждый день ты выгоняешь на луг коз, мечтая о дне, когда сможешь стать послушником бенедиктинского монастыря.

Стефан как зачарованный достал лепешку и протянул ее страннику. Тот разломил лепешку пополам и стал есть.

— Ешь и ты.

Пастушок послушно откусил, но вкуса хлеба не почувствовал.

— Намерение твое уйти в монастырь похвально, — сказал мужчина. — Но это — потом. Сначала ты должен выполнить то, что тебе предначертано. Ты, Стефан, пойдешь в аббатство Сен-Дени под Парижем и объявишь, что должен освободить Гроб Господень, находящийся в Иерусалиме под пятой неверных. Тебя отведут к королю Филиппу II Французскому, и он поможет в благих делах твоих. Но даже если откажет в помощи, не отступай. А сейчас мне пора. Горек воздух земли…

Странник повернулся, сделал шаг, остановился, посмотрел на мальчика:

— Я буду ждать, когда ты придешь, Стефан.

— Где… где мы встретимся?

— В Палестине. Я буду ждать тебя.

Вокруг головы мужчины появилось сияние, и было оно таким ярким, что Стефан зажмурился. Когда сердце немного успокоилось, он открыл глаза. Вскочил. Где же странник? Но мужчина в чужеземном облачении исчез. Только солнце, спокойная вода Луары, козы на лугу хлебные крошки на траве…

— Иисус, — прошептал пастушок.

Он упал на колени и вознес молитву. Потом поднялся и побежал. Надо спешить. Ведь его ждут!

Безжалостное солнце висело в небе и не было спасения от его лучей.

Николас был несчастнейшим из людей. Во всяком случае, он так считал. А с ним никто и не спорил. Потому что никому не было дела до подмастерья из Трира, сироты, из жалости принятого на обучение местным шорником.

Несмотря на восемнадцать исполнившихся лет, смотрелся подмастерье сущим ребенком, настолько он был худ и немощен. Ко всем прочим бедам Николас шепелявил и заикался. Внятную речь он обретал лишь тогда, когда рассказывал о своих видениях. Тогда голос его крепчал, слова плотно прилегали одно к другому, а в обычно пустых, белесых глазах вдруг зажигался огонь, который некоторые слушатели полагали божеским, а некоторые — дьявольским. Но вторых было меньшинство, иначе не избежать бы Николасу суда, костра иль топора.

Тот июльский день 1212 года, казалось, ничем не отличается от предыдущих, но именно ему предстояло перевернуть жизнь подмастерья, а следом изменить жизнь тысяч его сверстников из Рейнской земли.

Накануне у Николаса был сильнейший припадок. Успевший привыкнуть и к пене на его губах, и к конвульсиям, и к бессвязным речам, шорник в сердцах сплюнул и отволок мало больного, еще и неумелого и нерадивого ученика в закуток под лестницей. Пусть там видит свои вещие сны…

^{Фанатичный проповедник, Петр Амьенский, увлек за собой в крестовый поход около 20 тысяч крестьян}

Вскоре приступ пошел на убыль, и подмастерье затих. Наутро же, проснувшись, он собрал свои нехитрые вещички и объявил шорнику, что уходит от него.

— Да кому же ты нужен, убогий? — удивился мастер. — Ведь погибнешь!

— Если погибну, то не просто так, а во славу Господа, — ответствовал Николас. — А пойду я в Кельн. Там, на площади, объявлю я повеление архангела Михаила, прошлой ночью посетившего меня.

— Что же он сказал тебе? — усмехнулся шорник.

Николас строго посмотрел на хозяина, и у того усмешка сползла с губ.

— Он сказал, что вера, а не оружие помогли воинам креста отвоевать у язычников святой град Иерусалим. Но место веры и смирения у благородных рыцарей вскоре заняли алчность и гордыня. Даже лучший из лучших — король Ричард Львиное Сердце — и тот запятнал свою душу, приказав обезглавить 2 тысячи мусульман после падения Акры. Вот почему не устояли крестоносцы против египетского султана Салах-ад-дина. Вот почему с позором покинули Святую землю. Вот почему последний крестовый поход закончился в Византии разграблением Константинополя, а не взятием города Христа. И сказал архангел Михаил: не с мечом и жаждой смерти надо идти в Палестину, а с крестом и чистым сердцем, и не люди высокого звания пусть идут, а люди всего лишенные, ни о чем ином, кроме освобождения Гроба Господня, не помышляющие. Такие, что шли некогда за проповедником Петром Амьенским, прозванным Пустынником, но сбились с пути истинного. И еще рек архангел Михаил: дети пусть идут — невинные и безгрешные. И расступится перед ними море. И дойдут они по дну его до берегов Святой земли. И склонятся перед их благочестием иноверцы и отворят златые врата Иерусалима. Припадут малые и сирые, но духом великие, к Гробу Господню, и воссияет солнце!

— Кто же поведет чад божьих в Палестину? — спросил ошарашенный и даже немного испуганный шорник.

— Я, — ответил Николас.

В деревню пастушок не вернулся. Оставив стадо на берегу Луары, Стефан переплыл реку, выбрался на дорогу и пошел в Сен-Дени. Он шел и всем, кто соглашался его слушать, и даже тем, кто отмахивался от него, передавал слова Господа нашего Иисуса Христа.

Вскоре он уже шел не один. Мальчики и девочки, которых с каждым лье после каждой деревни становилось все больше, следовали за ним, утопая в пыли и пачкая ее сбитыми в кровь босыми ногами. Через неделю они стояли перед стражниками, охраняющими подъемный мост аббатства Сен-Дени.

^{Статуэтка мальчика-пилигрима. XV век}

— Куда? — спросил один из стражников.

Вперед вышел бледный мальчик:

— Я должен видеть короля!

— Откуда ты знаешь, что король в аббатстве? — подозрительно спросил другой стражник.

— Я должен видеть короля! — повторил паренек. — Так хочет Господь!

— Так хочет Господь! — откликнулись несколько сотен детских голосов.

Вооруженным воинам, побывавшим во многих битвах, вдруг стало жутко, и они поспешили доложить начальнику стражи о странных пилигримах.

Филипп II удивился дерзости маленьких паломников, и только этим можно объяснить, что он принял Стефана и выслушал его. А потом приказал прогнать с глаз долой. Что они себе позволяют? Крестовый поход — занятие рыцарей и королей. Его благословляет Папа Римский! А тут…

— Пусть убираются. Кто заупрямится — того плетьми!