Анюта, стоявшая рядом с фельдшером, через плечо взглянула на Дубенцова, затем повернулась к нему и с деланной холодноватостью сказала:
- Простите, пожалуйста, не можете ли вы объяснять нам смысл и назначение этого столба с такими ужасными рисунками? Мы с Игнатом Харитоновичем никак не можем объяснить, зачем все это здесь?
- Это пристанище летающих в тайге злых духов, - равнодушно ответил Дубенцов. - По верованиям старых орочей, духи отдыхают на этом столбе. Когда-то прежде все орочи приходили к столбу и просили злых духов не делать им зла. не обижать, не посылать никаких болезней, помогать на охоте. Предполагалось, что злые духи должны быть благодарны людям за устроенное им пристанище и в порядке взаимности оказывать услугу людям,
- Не правда ли, рациональный культ? - с заметным оживлением спросила Анюта.
- Ничего не скажешь, придумано хорошо.
- А что означает вот это? - уже смелее спросил»
Анюта, показав на березу с черепами.
- Я думаю, что это медвежьи черепа, - заметил Карамушкин.
- Да, это медвежьи черепа, - повернулся туда же и стал объяснять Дубенцов, заложив руки за спину. - Каждый из этих черепов - результат «медвежьего праздника»… Жители тайги изредка еще и теперь справляют такие праздники, отмечая ими конец зимней охоты. Некоторые народности, как, например, сахалинские нивха, выращивают для этой цели пойманного в тайге медвежонка. Праздник у них начинается с того, что они с церемониями убивают медведя копьем. А орочи и нанайцы е этой целью охотятся на медведя перед тем, как ему выйти из берлоги. Берлогу отыскивают заранее. В один из весенних дней охотники отправляются к берлоге и начинают разрушать ее. Медведь, естественно, с негодованием вылезает оттуда и бросается на своих преследователей. Тут его колют копьями. Сняв шкуру, вырезают часть мяса и тут же варят и едят. Остальное везут в стойбище и устраивают пир. Череп медведя, вываренный и очищенный от мяса, коптится в дыму над костром и вывешивается на жертвенной березе.
- Для чего?
- Для того чтобы дух этого медведя, витая над землей, мог навестить свои останки в виде черепа и там найти приют при необходимости.
- Вы хорошо объясняете, - заметила Анюта. - Как заправский экскурсовод в музее.
- Да, да, очень хорошо, - подтвердил Карамушкин.
- Благодарю за комплимент, - улыбнулся Дубенцов и долгим взглядом посмотрел на девушку. Потом сказал: - Послушайте, Анна Федоровна, вы сильно обиделись на меня в тот раз в стойбище? Помните?
- А вы не забыли?
Такое трудно забывается. Знаете, я сгорел тогда от стыда. Я прошу вас: извините…
- Хорошо, извиню, если вы сделаете для нас еще одну… любезность…
- Покупать извинение? - с деланным негодованием спросил Дубенцов.
Анюта посмотрела на него, лукаво улыбнулась, о чемто подумала, и лицо ее сделалось вдруг румяным.
- Вы, пожалуй, правы, - сказала она. - Отбросим это. Объясните, пожалуйста: вот стоят халупы, из них никто не вышел, несмотря на то, что прошло уже полчаса, как мы здесь. Между тем там есть кто-то, видите - дымок над трубами? Давайте войдем туда?
- У вас какое-нибудь дело там? - спросил Дубенцов Анюту.
- Никакого, только посмотреть.
- А мне нужно знать это для работы, - многозначительно сказал Карамушкин.
- Я с удовольствием пойду сопровождать вас, но хочу предупредить, что нас там не ждут. Здесь доживают свой век несколько фанатических стариков и старух, которые не любят, когда к ним заходят посторонние. Вы обратили внимание, что Мамыка ведь тоже не зашел к ним?
- О, тем интереснее! Мы только взглянем и сейчас же уйдем. Хорошо?
- Да, да, только взглянуть, - подхватил фельдшер.
Не доходя до мазанок, Анюта остановилась, указала на деревья, которыми начиналась стена мрачного леса. На некоторых березах в развилках ветвей лежали небольшие свертки из бересты, привязанные высохшими лыками. Одни свертки уже почернели от времени, сильно покоробились, другие выглядели более сохранившимися, а один был и совсем свежим. Солнце готовилось уйти за темную стену леса, и последние его лучи, пронизывая кроны деревьев, золотили листья, свертки, стволы берез.
- Здесь детское кладбище, - объяснил. Дубенцов, стоя рядом с Анютой. - Некоторые орочи еще соблюдают старые обычаи. Умершего ребенка; они завертывают в березовую кору и везут из стойбища сюда, чтобы укрепить на дереве, возле этой обители. Если умирает юноша, то его хоронят подальше от жилья; при этом не на дереве, а в земле. Пожилого покойника уносят в тайгу еще дальше, старика же уносят совсем далеко и зарывают глубоко в землю.
- Эта дифференциация, очевидно, с чем-нибудь связана? - спросила Анюта.
- Разумеется, - ответил Дубенцов и стал объяснять:
- Ребенку нельзя ходить далеко в тайгу. Юноша смелее, ему не страшно удаляться от жилья. А старик насквозь знает тайгу и не боится уходить куда угодно. Так объясняют старые орочи…
Они подошли к средней мазанке, и Дубенцов постучал в дверь. Никто не ответил. Он открыл дверь и заглянул в помещение. Там стоял глухой полумрак. В нос ударил запах тухлой рыбы и прокисших шкур животных. Войдя туда, Анюта и Дубенцов разглядели людей. Посреди избы, на полу, застланном циновками из травы, сидели две косматые полуслепые старухи и совсем дряхлый старик - распухший, видимо больной водянкой. Все трое медленно, с какой-то торжественностью, доставали руками рыбу из большого медного котла и молча ели.
- Батькафу, - приветствовал их Дубенцов.
Но ни старик, ни старухи даже не взглянули на вошедших. Постояв с минуту в неловкой тишине, Анюта и Дубенцов поспешили на свежий воздух.
- Какие антисанитарные условия! - сердито плюнул Карамушкин.
- Это ужасно, такая страшная жизнь! - взволнованно говорила Анюта, когда они узкой тропой возвращались к бивуаку. - И как же далеко ушли от этой жизни орочи в большом стойбище! Сравните мир Вачи и мир этих фанатиков. Поистине, неизмеримая дистанция! Благодарю вас, Виктор Иванович, за эту весьма полезную экскурсию.
При этих словах она с доверчивой улыбкой взглянула на молодого геолога, стараясь уловить его настроение.
Анюте показалось, что он безразличен к ней, и это немножко смутило ее. Они молча разошлись по своим палаткам.
Едва заметной тропой, известной лишь старому орочу, отряд назавтра продолжал свой путь, оставив позади последнее человеческое жилье. Тропа, как и накануне, вилась вдоль берега Хунгари, только изредка отклоняясь в глубь тайги.
Анюта и Дубенцов теперь все чаще шли вместе. Девушка внимательно присматривалась к молодому геологу, старалась и не могла разобраться в его характере. Иногда он казался ей замкнутым и даже недобрым, - и это огорчало ее, иногда, наоборот, очень общительным, внимательным и отзывчивым, - и тогда Анюта начинала верить, что он не только «отчаянная голова», но и добрый, отзывчивый человек. В такие минуты она почему-то радовалась, делалась веселой и с увлечением говорила с Дубенцовым на самые различные темы. Во всяком случае она уже понимал, что это не только деятельный и энергичный человек, но и сложная натура. Но чего в нем больше - хорошего или плохого?..
Вот и на этот раз они оказались вместе в голове каравана; позади на некотором расстоянии от них ехал верхом профессор Черемховский.
- Ну как, Анна Федоровна, не снились вам прошлой ночью злые духи? - весело спросил Дубенцов Анюту.
Видно было, что у него хорошее, мальчишеское настроение. Таким словоохотливым Анюта редко видела его.
- Я так крепко сплю после переходов, что не вижу никаких снов, - усмехаясь, ответила девушка. - Хотя должна сознаться: одну ночь меня преследовал тигр…
- То есть?
- Когда вы не вернулись ночью с охоты…
Анюте очень хотелось услышать, что же ответит Дубенцов на этот знак проявленного к нему доброго внимания. Но он никак не ответил, попросту перемолчал. Девушка почувствовала себя неловко, поняла, что сделала необдуманное, ненужное признание, и тотчас поспешила переменить тему разговора.