…Прошло много лет. Имя Андрея Рублева, как и его содругов, приобрело за последние годы неслыханную известность.

Мы никак не можем примириться с мыслью, что нам так ничтожно мало известно о жизни автора «Троицы». Но ученые продолжают поиски, и их работы обогащают наше представление о былом. Долгое время шел спор о том, где провел последние годы жизни Рублев — в Троице-Сергиевой лавре или в Андрониковом монастыре. Единственный вещественный след Рублева в Андрониковом монастыре — обнаруженные в проемах окон центрального алтаря остатки растительных орнаментов: их плавность и цвет позволяют угадать руку великого мастера.

Искусствовед П. Д. Барановский в конце сороковых годов выступил с сообщением о том, что могила Андрея Рублева находится в Андрониковом монастыре. В подтверждение этого он сослался на надпись на могильной плите, которая находилась на Яузском холме два века назад. В 1967 году в Ярославле, в городе, где некогда нашли «Слово о полку Игореве», в рукописи «постриженика Ионы» искусствовед В. Г. Брюсова нашла упоминание о «чудных и пресловущих иконописцах Данииле и Андрее», т. е. о Данииле Черном и Андрее Рублеве. Как о само собой разумеющемся факте автор рукописи сообщает об изографах: «Святые же их мощи погребены и почивают в том Андроникове монастыре под старою колокольнею, которая в недавнее время разорена…»

Сказание о Кремле

Немало городов встречал я на жизненном пути — больших и малых, шумных и тихих, многоязычных и одноязычных, прекрасных и заурядных, утопающих в соловьиных садах и напоминающих выжженные солнцем асфальтовые пустыни… Есть города-младенцы, города-подростки, города-юноши, города, убеленные каменными сединами… Иногда ночами мне видятся их резко очерченные или, наоборот, примелькавшиеся лица; вспоминаются характерные здания; слышатся звуки, голоса, примечательные словечки. Есть города вечной жизни, подобные древним пергаментным свиткам; их улицы, площади, переулки развертываются, словно главы нескончаемой книги. Что ни дом в этой книге — то новелла, баллада, афоризм, элегия…

Москва больше чем город. Это центр, сердце страны. Москва — столица первого на земле социалистического государства. Кремль — место пребывания правительства. Здесь жил и работал В. И. Ленин, здесь находится его кабинет…

Москва — целый мир. Москва — прошлое и настоящее, история и современность. С высоты столетий город, начавшийся некогда на речном Боровицком холме, смотрит в будущее.

В нераздельном и неотрывном единстве живут Москва и Кремль. Думая о Москве, всегда вспоминают Кремль. Говоря о Кремле, люди имеют в виду Москву. В разговорно-газетной речи эти слова-понятия выглядят почти как синонимы. Столетия назад было положено начало крохотному дубовому городу на холме, при впадении быстрой и чистой Неглинной в Москву-реку, а сегодня зубчатые краснокирпичные стены и башни с рубиновыми звездами служат олицетворением столицы страны, раскинувшейся от Тихого океана до Балтики.

Люблю смотреть на потемневший от времени, величественнопрекрасный Кремль рано утром, когда солнце еще только-только всходит над столицей. Кругом мглистый туман и громады мостов едва-едва различимы над Москвой-рекой, а лучи уже играют-переливаются на глади краснокирпичных стен и башен, на кровлях дворцов и теремов, вспыхивают червонным золотом на шапке каменного великана Ивана Великого и, наконец, падают на зелень холмов, покрытых белым вишневым облаком… А разве не заставляет учащенно биться сердце панорама Кремля ночью, придающей всему архитектурному пейзажу эпическую торжественность? М. Н. Загоскин, автор знаменитого в пушкинскую пору «Юрия Милославского», писал: «Как прекрасен, как великолепен наш Кремль в тихую лунную ночь… Поглядите вокруг себя: как стройно и величаво поднимаются перед вами эти древние соборы… Высокие стены, древние башни и царские терема небезмолвны: они говорят нам о былом, они воскрешают в душе память о веках давно прошедших. Здесь все напоминает вам — и бедствия и славу ваших предков…».

Перенесемся же мысленно в те далекие времена, память о которых сохранилась в скудных летописных хрониках да в исторических песнях.

«Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти?..» Так начинался народный сказ-речитатив, записанный поздно — в семнадцатом веке, — повествующий о возвышении «града на семи холмах» среди прочих русских городов, среди которых были куда более древние и знатные. Вспомним для примера хотя бы про дивно украшенный Владимир, про Тверь, которая в былине именовалась «богатою», про сказочно манящий, как Китеж-град, озерный Переславль-Залесский, про известные на Западе Смоленск и Псков или про великий и богатый, славившийся во всем мире Господин Великий Новгород.

Спасская башня Московского Кремля. Конец XV — начало XVII в.

Вопрос: «Кто думал-гадал..?»— запечатлел народное удивление перед необычностью судьбы Москвы, малой крепости, затерявшейся в лесах. Долгое время участь Москвы, ее необыкновенное место в истории представлялись совершенно загадочными. Живую действительность и воспроизводил сказ семнадцатого века, в основе которого лежит давнее предание о месте, где пересекались дороги Новгородско-Рязанская и Смоленско-Владимирская, о полях, принадлежавших боярам Кучковичам, враждовавшим с Андреем Боголюбским, владимирским самовластием.

По-разному истолковывалась в девятнадцатом веке, да и позднее, причина изначальных успехов сначала деревянной, а потом — в эпоху Дмитрия Донского — белокаменной Москвы, объединявшей мало-помалу, но постоянно и неотступно русские земли. Историки и философы давали различные объяснения, есть истолкования географические, экономические, военные, этнографические… Вернее, разумеется, разглядеть явление многосторонне, войти в круг разнообразных обстоятельств — исторических, политических, духовных, во всю атмосферу сложной эпохи, породившей и возвысившей Москву.

«Москва… как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!», — писал Пушкин. Лермонтов создал универсальную поэтическую формулу, вошедшую в сердца поколений: «Москва… люблю тебя как сын, как русский, сильно, пламенно и нежно». Уже в нашем веке Маяковский, не склонный, как известно, по своей натуре к сентиментальным излияниям, сказал: «Я желал бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли — Москва». Подобных высказываний можно было бы привести гораздо больше, ибо признания в любви Москве делали многие — и в прошлом, и в настоящем. Напомню только о хрестоматийных стихах Федора Глинки. Люди старшего поколения обычно знают их на память. Стоит только произнести слова: «Город чудный, город древний…», как бабушки и дедушки в один голос подхватывают строфу: «…Ты вместил в свои концы и посады, и деревни, и палаты, и дворцы!» Наиболее памятливые добавляют: «Опоясан лентой пашен, весь пестреешь ты в садах: сколько храмов, сколько башен на семи твоих холмах!..» И всем врезались в сознание горделивые вопросы: «Кто, силач, возьмет в охапку холм Кремля-богатыря? Кто собьет златую шапку у Ивана-звонаря?..» Нынче, как и вчера, любовью отзываются в наших душах проникновенные строки, заключающие стихи Глинки: «Процветай же славой вечной, город храмов и палат! Град срединный, град сердечный, коренной России град!»

Образ великого города и его центра — Кремля — воспроизведен в различных родах и видах искусства — в поэзии, живописи, музыке, пластике. Ни об одном другом городе России не сложено столько былей, преданий, легенд, пословиц, поговорок, песен. В прошлом веке народная мудрость так определяла положение первейших городов страны: «Новгород — отец, Киев — мать, Москва — сердце, Петербург — голова». Думая о величавых строениях на кремлевском холме, о событиях, с которыми они связаны, люди сложили афоризм: «Кто в Москве не бывал, красоты не видал». Говорил народ и о том, что от копеечной свечи Москва сгорела; что Москва людна и хлебна, славится невестами, что в Москву брести — последнюю копейку снести, что в стольном граде каждый день праздник…