– Мы полагали, что находка вами статуэтки была знаком свыше. Она уже несколько раз терялась, но каждый раз находилась снова…

– Я материалист и ученый. Уж извините за резкость. Я не верю в мистические совпадения.

– Тем не менее, поверьте, все случившееся с Вами не случайно. И я надеюсь, что, в конце концов, вы исполните возложенную на вас свыше миссию. - Я замотал головой по подушке.

– Последние несколько месяцев я чувствую себя зайцем, убегающим от волков и охотников. Я попадал в подстроенные и естественные авиакатастрофы, тонул в открытом море, меня пытались бросить львам, я падал в ямы со змеями… В конце концов, меня чуть не пристрелили. И знаете что? Хватит с меня острых ощущений!

– Вы находите все это вполне случайным?

– Только не надо мистики. Ничего сверхъестественного и чудесного не случилось. Мне просто везло. В конце концов то, что я прошел всю войну в пехоте и остался не только жив, но и сохранил все свои конечности и внутренние органы в целости и сохранности это везение куда большее.

– На все воля Его… – философски заметил монах.

– В общем, я планирую вернуться домой к моей кафедре и студентам, и забыть про все эти статуэтки и свитки как про страшный сон.

– И вы даже не хотите узнать, для чего все эти статуэтки? – лицо настоятеля приобрело хитрое выражение.

– Искусительство – не ваш профиль, – проворчал я. Естественно, мне было жутко любопытно узнать все эти детали. Но понимание того, что совсем недавно пуля прошла у меня где-то сантиметрах в пятнадцати от сердца, заметно охлаждало мои эмоции. Ситуация становилась чрезмерно опасной, а шансы – слишком призрачными. Мне уже не двадцать, и стремление к риску постепенно уступает желанию спокойно дожить до старости.

– Ну что вы, – взмахнул рукой монах, – какое искушение. Я всего лишь хочу быть уверен, что вы знаете от чего отказываетесь.

– Я рассчитываю ознакомиться с этим в публикациях дю Понта.

– Что же. Это ваше решение. Мы не можем от вас ничего требовать. Просто если вдруг вы передумаете… Я отрицательно покачал головой.

– Так вот если передумаете, то я дам вам рекомендательное письмо, которое позволит найти помощь и поддержку среди наших братьев, – он положил на тумбочку желтый запечатанный конверт.

– Спасибо, но это напрасные надежды.

– Кто знает, кто знает… Теперь о насущном. Мы сохранили все ваши вещи. Как только вы достаточно окрепнете, мы принесем их вам. Вы сможете оставаться у нас сколько хотите.

– Думаю, с моей стороны будет не слишком вежливо злоупотреблять вашим гостеприимством.

Если монахи действительно сохранили все мои вещи, то в чемодане должны быть документы на чужое имя, подготовленные для меня в Марселе друзьями Франца. Это позволит мне спокойно и незаметно покинуть Египет и добраться домой. Надо будет только телеграфировать Хеммету в Аден, что дело не выгорело, и задуманная нами экспедиция отменяется. Что ж. Ему так и не удастся войти в историю человеком запечатлевшим на фотопленку сенсационную находку Александрийской библиотеки.

Я вытер пот со лба и сверил адрес. Это здесь. Однако в конце августа в Египте довольно жарко. Я поднялся по ступеням и постучал. Дверь открылась, и в проеме показалось знакомое лицо с большими серыми глазами.

– Ой. Синьор Бронн. Я не знала, что вы в Александрии…

– Дела, синьорина Ортенсия, пришлось задержаться, вы позволите войти? Профессор Пикколо не собирался везти дочь в экспедицию, но в свете случившегося рассудил, что лучше, если она будет не слишком от него далеко. И под присмотром его александрийских друзей. Поэтому студенческие каникулы девушке предстояло провести в Египте.

– Это квартира друга нашей семьи, – пояснила Ортенсия, видя, как я озираюсь по сторонам, – он хирург в центральном госпитале Александрии. Отец решил, что будет лучше, если проведу лето здесь. Заодно немного попрактикуюсь. Я думала, что вы отправились в экспедицию вместе с ним.

– Вы одна?

– Да, в госпитале как раз обход и…

– Это хорошо. У меня, синьорина, к вам довольно специфическое, я бы даже сказал личное дело. Я, морщась, стащил пиджак.

– Что вы себе позволяете? – лицо Ортенсии сначала побледнело, потом покраснело, и в итоге пошло пятнами…

– Вы медик? – я расстегнул рубашку.

– О боже! Что с вами?

– Бандитская пуля. В силу ряда обстоятельств мне бы не хотелось обращаться к официальной медицине, а другого знакомого врача у меня в Александрии нет…

– Садитесь, я сейчас посмотрю.

– Ай-яй-яй! У-у…

– Что вы так кричите? Вы меня напугали…

– Больно.

– Бинты присохли. Так. Что у нас здесь…

– Ой!

– Не дергайтесь, пожалуйста.

– Я стараюсь…

– Вообще заживает довольно ровно. Воспаления особого нет. Надо проверить ребро…

– Ой-ёй. Вы смерти моей хотите, синьорина?

– Кажется, не сломано, но исключить однозначно нельзя. Надо бы показаться врачу в госпитале. Еще рентген бы не помешал…

– Это исключено.

– Я бы сказала, что вы подвергаете себя излишнему риску, не обращаясь за квалифицированной помощью.

– Я полагаю вашу квалификацию вполне достаточной. По крайней мере, выражаться, как заправский врач вы уже научились.

Насколько я смог разглядеть ее щеку и шею, девушка покраснела. Руки у нее немного дрожали, но в целом держалась она молодцом. Для студента она оказалась очень неплохим хирургом. Далеко пойдет.

– Не вертитесь. Я обрабатываю рану.

– Насколько она серьезная?

– Скользящая. Возможна трещина или даже перелом седьмого ребра. Мышцы порваны…

– Ерунда.

– Уж позвольте об этом мне судить. Я хоть и студентка, но все же старшего курса.

– Поверьте, синьорина. На войне я достаточно насмотрелся на пулевые ранения, и авторитетно могу заявить – то, что вы описываете это именно ерунда… Ох! Ну, аккуратнее же, в самом деле.

– Сидите спокойно. Я сейчас наложу повязку. Послезавтра ее надо будет сменить. Вы сможете зайти после обеда.

– Вообще-то я собирался в это время уже плыть в Европу.

– Как хотите. Но я бы настоятельно рекомендовала перевязку под надзором врача. Впрочем, если вас устроит судовой медик…

– Хорошо, хорошо. Я зайду послезавтра после обеда.

Я сидел у маленького оконца, смотрел на залитую солнцем улицу через мутное стекло и размышлял. Что мы имеем? Где-то в Ливийской пустыне находятся руины, в которых, вероятно, спрятаны остатки Александрийской библиотеки. А также книги и иконы коптов. За этими впечатляющими призами охотятся дю Понт, с нанятым им Невером, ди Мартти со своими сицилийскими головорезами и марсельскими бандитами, и египетские монахи. Первым двоим участникам гонки я уже изловчился стать поперек дороги, и теперь и те и другие очень жаждут видеть меня мертвым. Монахи, наоборот, рвутся привлечь меня на свою сторону. Ну уж нет. Ди Мартти был готов меня утопить еще в самом начале. С дю Понтом еще можно было бы иметь дело, не свяжись он с аденскими бандитами. Кстати, похоже, что именно для него Невер и выкрал дневники Мильвовского. По крайней мере, в день своего приезда в Аден дю Понт жаловался, что человек, с которым он хотел там встретиться, неожиданно уехал. А как раз накануне произошли события в «Серебряном Гонге» из-за которых Гоше Неверу пришлось бежать… Какое, однако, странное совпадение. Похоже, наш французский профессор с самого начала имел дополнительные козыри в рукаве. В такой ситуации лезть в эти руины чистое самоубийство. Финита ля комедия. Занавес. Пора возвращаться домой.

Я забрал шляпу и спустился на улицу. Пока не домой, а к моему, если там можно сказать, лечащему врачу. Ортенсия хотела сегодня сменить повязку.

Решение было принято, и настроение у меня было просто отличным. Скоро я уже буду в стенах университета рассказывать о древних языках жаждущим знаний студиозусам. Я шел по александрийским улочкам мурлыкая под нос старую песню саксонских шахтеров. … и едем мы туда, где рудокопы добывают в ночи серебро и золото из скал… Я вырос в стране рудных шахт и с детства остались теплые воспоминания о небольших уютных кабачках и звучавших там песнях. … и в глубокой темной шахте я думаю о тебе… Я поднялся по ступеням и постучал в дверь. Она медленно подалась, и меня охватило сначала чувство дежа вю, а потом ужас… Неужели опять! Ее-то за что?