Линда Уинстед Джонс

Лунная ведьма

Проклятие Файн

Более трёхсот лет над ведьмами Файн тяготело проклятие, отнимавшее любой шанс на настоящую любовь. Мужчины, которых они отваживались полюбить, либо умирали, не дожив до тридцати, либо внезапно находили в своей женщине нечто отталкивающее. Для потомков ведьмы Файн, отвергнувшей когда-то давно ухаживания могущественного волшебника, за любовью всегда следовали смерть или предательство. Но род Файн выжил, потому что женщины продолжали влюбляться, смело бросая вызов проклятию, или соглашались на связь с нелюбимыми ради возможности родить ребёнка.

На триста шестьдесят шестом году господства Бэкитов Софи Файн полюбила мятежника Кейна Вардена и родила ему дочь. Софи пришлось столкнуться не только с проклятием, но и с императором Себастьеном, решившим использовать её для осуществления своей мести. Во время их противостояния сбылось пророчество, которого правитель Каламбьяна боялся больше всего.

Семнадцатью годами ранее волшебник Тэйн предсказал, что прикосновение солнца к лицу Себастьена знаменует конец его царствования и жизни. Софи с помощью своих недавно обретённых способностей вернула во дворец императора солнечный свет.

Осенью того же года она вышла замуж за своего мятежника и теперь носила в себе их второго ребёнка. Беременность стократно приумножила силы Софи, благодаря чему им с Кейном удалось сбежать из дворца и присоединиться к армии повстанцев, боровшихся за свержение Себастьена.

К тому времени Кейну исполнилось двадцать девять.

На горе Файн Жульетт с Айседорой ждали вестей от младшей сестры, не подозревая, что император решил воспользоваться их способностями в своих целях.

Глава 1

Гора Файн

Жульетт заметалась на кровати и проснулась намного раньше обычного от странного покалывания в шее, сунула руку под растрепавшуюся косу и энергично почесалась, но ощущение исчезло не полностью. Творилось что-то неладное, хотя она не понимала, что именно.

Последние три дня её изводила странная тревога, Жульетт ходила, когда можно было сидеть, и огрызалась на Айседору по малейшему поводу. Это совсем на неё не походило. Ложась спать, она подолгу ворочалась, не в силах принять удобное положение, а когда наконец проваливалась в сон, его заполняли яркие, неподдающиеся объяснению грёзы. В некоторых ей виделись жар и кровь. Сердце бешено колотилось, вокруг, слишком близко от неё, роилось море лиц. Она никогда не узнавала мест, в которых оказывалась, и, проснувшись, не помнила ни одного лица.

В довесок к бессмысленным грёзам в последние две недели к ней вернулся старый кошмар. Прошли месяцы с тех пор, как она последний раз видела сон, от которого неизменно просыпалась в холодном поту и из-за которого несколько лет назад поклялась оставаться девственницей.

Там, где дело касалось её собственной жизни, дар телепатии был почти бесполезен. Жульетт видела прошлое и будущее любого незнакомца, но не знала, что случится завтра с ней самой. Не могла даже найти любимую заколку, когда та терялась. Однако в глубине души знала, что тот кошмар — не просто страшный сон, а предупреждение, и оно мучило её последние четырнадцать ночей.

Сон всегда начинался весьма заманчиво, с приятных мужских объятий, близости, согревавшей до глубины души и творившей с телом поразительные вещи. Оно горело и дрожало, и в убежище удивительно сильных рук Жульетт понимала, что с этим мужчиной её ждёт нечто замечательное.

Но вскоре интригующее предвкушение резко обрывалось болью, агонией и кровью. Нежные руки менялись, мужчина наваливался на неё, не позволяя отпрянуть, и в её плоть впивались когти. Жульетт всегда видела когти, знала, что произойдёт дальше, но кричать не могла, даже когда те принимались рвать её тело.

Лёжа в кровати и страшась возвращения кошмара, Жульетт задумалась об ещё одном предмете своего беспокойства — младшей сестре. Зачастую будущее сестёр открывалось ей не яснее собственного, но сердце подсказывало, что Софи в безопасности. Жульетт не знала, где сегодня спят Софи с дочерью, но не сомневалась: сейчас им ничто не угрожает.

Предчувствие, что Софи никогда больше не увидит родной дом, не ослабевало. Похоже, она ещё не простила их за вмешательство, и, возможно, не простит никогда. Но сестра в безопасности. Нет, источник прервавшей сон волны беспокойства в чем-то другом.

Жульетт отбросила покрывала, зажгла свечу и подошла к окну. В безоблачном небе нежно сиял полумесяц, тускло освещая склон горы, на котором стоял их дом. Потянув за шнурок, Жульетт подняла занавески и выглянула наружу. Провела пальцами по ледяному стеклу. Ноги быстро начали замерзать. С отъезда Софи прошли месяцы. Сестра со своим мятежником отправилась на поиски дочери ещё летом. Теперь листья на деревьях за сараем пестрили алыми, золотыми и местами ярко-синими красками и уже начали опадать на землю. Днём солнце слегка согревало морозный воздух, делая его вполне приятным, но ночи с приближением зимы похолодали, время шло своим чередом, хотя Жульетт не сомневалась, что их жизни никогда не вернутся в прежнее русло.

Шею опять кольнуло. Жульетт в очередной раз попыталась стереть странный предупреждающий сигнал. Как же неудобно иметь дар, приносящий пользу другим и почти бесполезный для себя. Разумеется, она не хотела бы знать мельчайшие подробности своего будущего, но… когда ей снились загадочные, плохо запоминающиеся сны, когда тревожили кошмары и будили непонятные покалывания в шее, она безгранично сожалела, что не видит ни единой подсказки из будущего.

Конечно, существовала вероятность, что такая подсказка ничуть её не успокоит, а лишь усилит волнение.

Жульетт резко повернула голову к осенним деревьям. В горном лесу было слишком темно, и всё же она почти не сомневалась, что там кто-то ходит. Чужаки.

Мужчины.

Жульетт выпустила занавеску и отпрянула от окна. Развернувшись, босиком выбежала в коридор и закричала:

— Айседора! — Она слышала хруст земли под ботинками, перешёптывания мужских голосов, которые, казалось, окружают её со всех сторон. Шаги и шёпот звучали у неё в голове, и всё же были реальны. Очень, очень реальны.

В коридор, спотыкаясь, вышла взъерошенная Айседора, одетая в белую, длинную сорочку. Больше спящая, нежели проснувшаяся.

— Что случилось? — слегка раздражённо поинтересовалась она. Видимо решила, что её нежную сестру встревожило видение или страшный сон.

— Мужчины, — выдохнула Жульетт, — идут сюда.

Айседора мгновенно проснулась.

Жульетт застыла, не добежав до сестры нескольких шагов. Сердце упало от осознания, что она слишком поздно разгадала предупреждение.

— Они здесь.

Передняя дверь с грохотом раскололась, повсюду повылетали окна, и в дом с оглушительными воплями ворвалась толпа мужчин в зелёной форме. Размахивая факелами и мерцающими во вспышках пламени мечами, они выкрикивали угрозы и громогласные военные кличи.

Как же их много. Пять, десять… двадцать. Все одетые в почти одинаковые изумрудно-зелёные брюки и туники: у кого-то простые, у других со знаками отличия или наградами за заслуги перед императором. Ввалившись в дом через двери и окна, солдаты почти мгновенно окружили сестёр.

Айседора повернулась к ближайшему захватчику, тот удивлённо вскинул меч и стиснул узкий кинжал, словно готовился им воспользоваться. Старшая сестра стремительно и одновременно грациозно дотронулась двумя пальцами до груди мужчины.

— Ишнэ фориг. Акла фариш, — отрывисто прошептала она смертельные чары на древнем языке волшебников, которому их научила мать. Колдовство подействовало моментально. Глаза солдата закатились, он выронил оружие и рухнул на пол. Мёртвым.

Айседора, не теряя времени даром, подобрала его меч и яростно замахнулась. Ближайшие к ней солдаты поспешно отступили.

— Убирайтесь, пока я не остановила сердца всех мужчин в этой комнате, так же как у этой подлой свиньи.