лучи. Небо очистилось, благодаря прошедшей грозе, и день обещал

быть очень теплым.

Когда Джаспер Гобсон подходил к берегу, он плохо различал его окутанную

туманом поверхность.

В это время к лейтенанту подошли пришедшие за ним на берег Барнетт

и Мэдж.

Туман начинал понемногу рассеиваться. Он медленно расплылся, но

плота все еще не было видно.

Наконец налетевший порыв ветра угнал остатки тумана...

Плота не было! Не было и озера! Только одно беспредельное море

предстало взору пораженных ужасом лейтенанта и его спутниц. Все трое

не могли удержаться от крика отчаяния! Их остров превратился в

островок! Плот же, составлявший их последнюю надежду, исчез бесследно!

Шесть седьмых прежней местности мыса Батурста, подмытые водою, провалились за ночь в море, а плот уплыл, унеся с собою и последнюю

возможность спасения.

Стоя над обрывом, беспомощные, без надежды на будущее, несчастные

впали в полное отчаяние. Можно себе представить, как тяжело было

положение лейтенанта среди этих обезумевших от горя людей. Двадцать

человек ютились на этом островке, без единого теперь куска дерева, уносясь навстречу верной гибели. Даже новый плот не из чего сделать, так как оставшиеся от жилища доски были совершенно непригодны

для его постройки. Существование колонистов зависело теперь от продолжительности

существования острова, которое могло продлиться не

больше нескольких дней, потому что наступил июнь месяц, и температура

стояла выше двадцати градусов.

Лейтенант решил обойти снова островок, чтобы отыскать наиболее

крепкую его часть, менее угрожающую обвалом. Ему сопутствовали миссис

Барнетт и Мэдж.

— Неужели ты еще можешь надеяться?—спросила путешественница

у своей верной подруги.

— Я всегда надеюсь!—ответила Мэдж.

Миссис Барнетт ничего не сказала и пошла рядом с лейтенантом по берегу, который остался целым на протяжении восьми миль. Обвал случился

у мыса Эскимосов по кривой линии, достигавшей озера, берега

которого омывались теперь морем. Пролом продолжался до берега, лежащего

между мысом Батурст и бывшим портом Барнетт. Островок

представлял теперь продолговатую полосу в одну милю шириною.

Из сорока квадратных миль, составляющих прежде поверхность острова, теперь не осталось и двадцати!

Внимательно осмотрев все части островка, лейтенант пришел к убеждению, что самая надежная его часть все же та, на которой находилась

фактория. Поэтому он решил не менять места стоянки, тем более, что

и животные инстинктивно занимали этот же пункт.

Однако, всеми было замечено, что число бегавших на воле животных: жвачных, грызунов и собак, сильно уменьшилось: они, очевидно, погибли

во время обвала. Больше всего было еще грызунов. Испуганный медведь

ходил взад и вперед по островку, точно дикий зверь, засаженный в

клетку.

Около пяти часов дня лейтенант вернулся со своими спутницами домой

и нашел всех товарищей, мужчин и женщин, в самом удрученном

настроении. Никто не разговаривал между собою. Миссис Джолифф молча

готовила какое-то кушанье. Сабин, удрученный меньше других, ходил по

острову, отыскивая свежую дичь. Что касается астронома, то он сидел

в стороне от всех, глядя безучастно на море. Его, казалось, ничто больше

не удивляло.

Джаспер Гобсон сообщил товарищам результат своих наблюдений и

советовал им не удаляться от места стоянки, так как у мыса Эскимосов

обнаруживалась возможность нового разрушения.

День был жаркий. Выкопанные для воды льдины таяли сами собой.

С берегов отделялись тонкие полоски льда, расплываясь и тая в воде.

Размываемый в основании теплыми водами, островок заметно понизился.

В эту ночь никто не спал. Да и кто мог бы заснуть, когда ежеминутно

можно было ждать гибели? Лишь малютка, прижавшись к матери,

ни на минуту его теперь не покидавшей, безмятежно спал, сладко улыбаясь

во сне.

На следующее утро снова на безоблачном небе засияло солнце. За

ночь не произошло никакой перемены, и островок сохранял прежнее положение.

В этот день великолепная лисица, страшно испуганная, вбежала в лагерь

и больше не хотела оттуда выйти. Всевозможные пушные звери

пришли искать убежища к фактории. Недоставало только волков, погибших

на месте провала, которое служило им прежде местом пребывания.

Белый медведь, движимый инстинктом, не отходил от мыса Батурст, а

озабоченные пушные звери бродили тут же, нисколько не опасаясь людей.

Общая опасность подвела под один уровень инстинкт и рассудок.

Около полудня колонистам пришлось пережить очень сильную тревогу, окончившуюся, однако, ничем.

Сабин, стоявший на самой возвышенной части островка и наблюдавший

за морем, вдруг громко закричал:

— Корабль! Корабль!

Зажгли костер …

Все бросились к охотнику. Лейтенант смотрел на него вопрошающе.

Сабин указал на восток, где чуть виднелось белое облачко. Все, затаив дыхание, смотрели на белую точку, принимавшую постепенно

очертания корабля.

Что это было судно, не могло быть никакого сомнения: через полчаса

его стало видно вполне ясно.

К несчастью, корабль плыл с восточной стороны, т.-е. противоположной

той, куда был унесен плот. Судно это, принадлежавшее, вероятно, китоловам, зашло случайно в эти воды, так как, не встретив плота, оно

не могло подозревать о нуждающихся в помощи колонистах.

Заметили ли на судне их еле возвышавшийся над морем несчастный

островок? Увидят ли они сигналы, которые при ярком дневном свете не

могут быть хорошо заметны? Ночью можно было бы развести видимый

на далекое расстояние огонь. Но если судно, не дождавшись ночи, уйдет

назад? Несмотря на все эти тревожные мысли, колонисты поспешили

дать несколько ружейных выстрелов.

Корабль начал приближаться! Можно было ясно различить три высокие

мачты. Очевидно, это были ново-архангельские китоловы, направляющиеся

к Берингову проливу. Судно двигалось к северу, и опытный моряк

сейчас же заметил бы, что оно не направлялось к острову. Но ведь, может быть, остров еще не был замечен?

— Если они только заметят остров,—прошептал лейтенант на ухо

сержанту Лонгу,—то ни за что не пойдут к нему навстречу!

Джаспер Гобсон сказал это не без основания. Корабли в этой местности

больше всего боятся столкновения с ледяными горами и большими

льдинами и, завидя их, тотчас изменяют направление.

Нет возможности описать все, что перечувствовали колонисты, переходя

от надежды к отчаянию. До двух часов они продолжали верить,

что спасение близко!

Корабль продолжал приближаться. Сделано было еще несколько ружейных

залпов; зажгли даже костер, употребив на него старые бревна

помещения.

Но все было напрасно. Корабль или не заметил их, или, напротив, заметив, поспешил удалиться.

В половине третьего он, уменьшаясь в размере, удалялся все больше

и больше к северо-востоку и вскоре совершенно исчез. С ним исчезла

и последняя надежда.

Один из солдат, Келлет, с истерическим хохотом начал кататься по

земле. Его можно было принять за сумасшедшего.

Полина Барнетт взглянула вопросительно в лицо Мэдж, точно спрашивая

ее, надеялась ли она еще?

Мэдж отвернулась...

Вечером этого рокового дня послышался вдруг треск. Это развалилась

и обрушилась большая часть острова. Раздались дикие крики погибающих

животных. От островка теперь оставалось лишь небольшое пространство—

от затонувшего дома до разрушенного мыса Батурст.

Острова больше не было, он превратился в простую льдину!

XXIII. На льдине

Льдина, простая льдина, в виде неправильного треугольника, тридцать