Но прошел день, затем другой, а никакого скандала не было видно, словно убит был не князь и кавалергард, а какой-нибудь, прости господи, булочник. В доме сновали посторонние люди – чиновник особых поручений, присланный тверским губернатором, человек, прибывший от самого князя К., какие-то врачи, которые пытались спасти жизнь Евгению Полонскому, лежавшему при смерти, но все было тихо и пристойно. И когда прибывший на место фон Борна новый следователь Заболотин заикнулся о том, что неплохо было бы разобраться в том, что же, собственно, произошло в оранжерее, ему недвусмысленно дали понять, что его это не касается. Орлов решил, всем должен заняться Зимородков, с которым тверской чиновник и посланец князя К. обращались чрезвычайно уважительно, и воспрянул духом. Он перестал бранить дочь, объявил Сашу своим благодетелем и только по старой памяти продолжал пить коньяк.

Итак, Орлов почти успокоился, чего отнюдь нельзя было сказать о его дочери. Муся извелась, пытаясь найти хоть какое-нибудь рациональное объяснение происшедшему. В конце концов она решила, что Евгений из ревности убил Ореста, после чего Амалия в отместку выстрелила в него. Если все так, то понятно, по крайней мере, отчего Амалия теперь сидела в своей комнате и не хотела никого видеть, а кроме того, делались понятными те усилия, которые предпринимали власти, чтобы замять случившуюся некрасивую историю. Муся очень хотела выразить подруге свое сочувствие, но не знала, как это сделать. Наконец, набравшись смелости, она все-таки решилась постучаться к Амалии. Открыла Даша, у которой были заплаканные глаза.

– Я могу поговорить с ней? – шепотом спросила Муся.

Даша заколебалась.

– Попробуйте, – тоже шепотом ответила она. – Только не упоминайте о том, что произошло… там. Она сразу же начинает кричать и гонит прочь.

Войдя в комнату, Муся увидела Амалию, которая, вытянувшись по диагонали, лежала на кровати, закинув одну руку за голову. На подругу она едва взглянула.

– Здравствуй, – пробормотала Муся, чувствуя себя крайне неловко. – Вот, зашла тебя проведать.

Амалия кинула на нее безразличный взгляд и отвернулась.

– Ты как? – осторожно спросила Муся, присаживаясь на край кровати. И тотчас пожалела о своем вопросе.

– Не видишь? – сухо отозвалась Амалия, глядя в окно.

Она выглядела поблекшей и измученной. И старой, с ужасом поняла Муся. Под глазами у подруги лежали черные круги, рот сжался и словно запал, черты лица заострились. Амалия подняла руку, чтобы убрать с лица непокорные прядки волос, которые постоянно выбивались из прически.

– Как Евгений? – мрачно спросила она, все еще не глядя на Мусю.

Руки Муси, лежавшие на коленях, дрогнули.

– Телегин говорит… говорит, что ему повезет, если он умрет. Пуля задела позвоночник… Если он выживет, то на всю жизнь останется парализованным.

– Вот оно, значит, как… – почти беззвучно проговорила Амалия.

Она отвернулась, и до Муси долетели сдавленные рыдания. Амалия плакала в подушку.

– Боже мой! – забормотала Муся, теряясь. – Что же это, Амалия… Ну пожалуйста, не плачь!

– Ты не понимаешь… – рыдала Амалия. – Я одна во всем виновата!

«А-ах! – гулко сказал кто-то в голове Муси. – Значит, все-таки правда!»

– Скажи мне… это ты… – нерешительно начала она. Амалия оторвала голову от залитой слезами подушки и вопросительно взглянула на нее. – Это ты стреляла в Евгения? – набравшись духу, спросила Муся.

– Ты с ума сошла? – в негодовании вскинулась Амалия. – Я бы никогда не смогла выстрелить в человека!

Муся озадаченно сморгнула. По интонациям Амалии, по ее лицу она видела, что та не лжет.

– Но как же… – пробормотала она и прикусила губу. – Ведь Евгений же убил Ореста, разве не так?

Амалия отвернулась.

– Ореста никто не убивал, – резко ответила она. – Уходи. Я не хочу больше говорить об этом.

Муся медленно поднялась с места и шагнула к дверям.

– Да, я же хотела сказать тебе… – Она заколебалась. – Кузен… Его будут отпевать завтра. А потом повезут в Петербург. – На глазах у нее выступили слезы. – Там его и похоронят. Господи, ну почему, почему все так сложилось?

Амалия мгновение подумала и вытерла мокрые щеки.

– Скажи, а я… смогу присутствовать на похоронах?

– Да, – пробормотала Муся. – Конечно… Вы же с ним были… почти помолвлены…

В дверь постучали. Вошла Даша, держа в руках какой-то листок.

– Вот, Амалия Константиновна… Телеграмма…

Амалия села на постели, взяла телеграмму и прочитала ее. «Амалии Тамариной. Немедленно уезжайте. Ни в коем случае не встречайтесь с графом…»

– Поздно, – устало сказала она, комкая листок и роняя его на пол. – Слишком поздно.

* * *

И был кадильный дым, и протяжные голоса певчих, тающие под куполом церкви. И было прекрасное застывшее лицо в гробу, которое навсегда уходило от нее. И уже ничего нельзя было вернуть.

Все плакали. И Муся плакала, и Даша утирала глаза уголком платка. А она – не плакала. У нее больше не было слез.

На другой день Амалия уехала в Петербург. Садясь в экипаж, который должен был отвезти ее с Мусей и Зимородковым на вокзал в Николаевск, она даже не обернулась на старый дом ясеневской усадьбы. Деревья стояли голые, и над ними с криками кружили вороны. Только кое-где среди черных траурных стволов виднелись белые статуи. Амалия знала, что никогда больше не вернется сюда. Никогда не увидит этот старый дом, никогда не вступит под сень этих аллей. Но она все же не обернулась.

В Петербурге лил дождь. Похороны молодого князя собрали весь цвет столичного света. Все наперебой выражали свои соболезнования отцу, который выглядел семидесятилетним стариком, хотя ему было лишь около пятидесяти. Говорили, что, узнав о смерти сына, он поседел за одну ночь.

Амалия пришла в церковь под густой вуалью и встала в последних рядах, между Сашей, который как мог поддерживал ее в эти страшные дни, и Мусей, которая не оставляла ее. Сразу же после похорон она уехала в Москву в сопровождении одной Даши. Зимородков остался в столице – ему предстояла важная встреча с князем К., а Мусю ждали балы и маскарады. Прощаясь с Амалией, она взяла с нее слово, что та будет ей писать. Впрочем, Амалия вовсе не собиралась выполнять свое обещание. Больше всего на свете она хотела забыть все происшедшее, и как можно скорее.

На Николаевском вокзале в Москве Амалию встретил дядя Казимир. Совсем как весной, мелькнуло у нее в голове. И, как и весной, она возвращалась после похорон.

– Дорогая племянница! – воскликнул Казимир, сияя. – Как же хорошо, что ты наконец приехала! А у меня для тебя есть очень, очень важная новость! – Он сделал большие глаза. – Мы скоро будем богаты! И все только благодаря тебе!

Нельзя сказать, что известие сильно удивило Амалию. Она попыталась расспросить Казимира, однако тот ничего не пожелал объяснять, заявив, что сестра расскажет все гораздо лучше, чем он сам.

Аделаида Станиславовна встретила дочь с распростертыми объятьями.

– О! Моя бедная Амели! Как же ты изменилась, бедняжечка моя! Я все, все знаю, не надо мне ничего рассказывать! Этот ужасный человек убил твоего жениха, верно? Ну да ничего. Осуши свои слезы, дорогая. Мы должны кое-что тебе сообщить!

Медленно стягивая перчатки, Амалия обернулась к матери с выражением крайней усталости на лице.

– Не надо, мама, – тихо сказала она. – Я уже все знаю.

– Знаешь? – Мать озадаченно уставилась на нее. – Казимир! Так ты что, уже все рассказал ей?

– Что ты, Адочка! – пролепетал вконец растерявшийся Казимир. – Как я мог так поступить? Ты же хотела, чтобы это был сюрприз!

– Значит, рассказал! – Прекрасная полячка топнула ногой. – Казимир! Я тебя ненавижу!

– Успокойтесь, мама, – вмешалась Амалия холодно. – Дядюшка мне ничего не говорил. Я сама обо всем догадалась. – Она прищурилась и с вызовом выставила подбородок. – Дело касается Бронислава Млицкого, верно?