«Он меня убьет», – обреченно подумала Амалия, наблюдая за манипуляциями своего визави.

– Я знаю, – вслух сказала она. – И вы – не художник.

– Нет, – подтвердил Митрофанов, радостно осклабясь. – Они не пустили меня стать художником. Сказали, таланта маловато, а я так хотел учиться! Готов был отдать им последние деньги, но они меня не приняли. Не приняли, представляете? Я решил, что все равно поступлю на другой год, и стал готовиться, но деньги вскоре кончились. Как я был беден… Беднее любой церковной мыши! А потом я встретил ее, и началась совсем другая жизнь. – Он покосился на заводь, в которой стояла лодка, теперь совершенно скрытая камышами. – И деньги появились, но уже не было прежнего желания учиться. К чему? Зато звание художника отворяло передо мной все двери. Взять хотя бы Орловых – они ведь даже не удосужились проверить, кто я такой. – Лицо его неожиданно сделалось злым. – Уму непостижно, до чего порой бывают доверчивы люди.

– Адриенн Дарье тоже думала, что вы художник? – резко спросила Амалия.

Митрофанов разинул рот. На лице его было написано самое неподдельное восхищение.

– Ничего себе! Уже и до Адриенн добралась? Сильна! Я как тебя увидел, сразу же подумал: у этой лицо умное. Умная девушка – значит, и хлопот не оберешься. Ха-ха-ха! – Он залился дробным, быстрым, кудахчущим смехом. – Да, Адриенн тоже верила, что я художник. Я подошел к ней на каком-то приеме, где встречается весь Париж. Уморительная штука эти приемы! В одной гостиной – принц Бурбон, принцесса Бонапарт и какая-нибудь кокотка, удачно вышедшая замуж за американского миллионера. Просто потрясающе!

– За что вы убили Адриенн? – допытывалась Амалия. – Из-за диадемы?

– В точку попала! – Митрофанов засмеялся и несколько раз кивнул головой. – Мы получили заказ на диадему от очень серьезных людей. Приглянулась она им, понимаешь? Камушки, брильянты-изумруды, красота! А нам пришлось ломать голову, где эту диадему можно украсть. – Он широко улыбнулся. – Словом, увести ее из дома было бы чересчур хлопотно, и мы подумали: а почему бы не упростить дело? Адриенн собиралась надеть украшение на новогодний бал, и мы с Изабеллой решили так: она отвлекает спутника девушки, а я займусь самой Адриенн. Пара фраз, какой-нибудь укромный уголок, бокал шампанского, поднесенный вовремя, – и готово! Потом, чтобы никто ни о чем не догадался, снимаем с тела диадему, надеваем вместо нее другую, поддельную, и – домой! Все будут суетиться вокруг трупа, гадать, отчего умерла бедняжка, и никто не заметит подмены, а когда заметят, мы уже будем далеко. – Он вздохнул и скорбно сжал губы. – Да, это было одно из самых легких и приятных поручений, но когда мы принесли диадему заказчику, тот, мерзавец, не пожелал дать за нее полную цену. Сказал: и половины с вас будет достаточно, да еще, дескать, скажите спасибо, что я на вас в полицию не донес. Жулик! Что поделаешь – кругом жулики! А мы так надеялись на эти деньги…

– И что же вы сделали? – спросила Амалия. Против своей воли она сейчас чувствовала какое-то странное, болезненное любопытство к подробностям жизни убийц.

– Как – что? – беззаботно отвечал Митрофанов. – Хватанул я его бритвой поперек горла, вытащили мы у него из карманов все деньги, забрали диадему – и давай бог ноги. Диадему-то мы решили потом кому-нибудь продать. Хорошая ведь вещь. – Он наклонился к Амалии и понизил голос: – Кстати, нет желания ее приобрести? А?

– Может быть, – ответила Амалия, заставив себя улыбнуться. – Только вы сначала расскажите мне… – она запнулась. – …об Эмме Кох.

– Умница! – одобрительно пропел Митрофанов. – Нет, ты правда молодец! Хотя я знаю, кто тебе сказал про Эмму. Та рыжая оса, мадам Ренар, с которой Изабелла случайно оказалась в одной гостинице.

– За что вы убили Эмму? – напрямик спросила Амалия. – Что, у нее тоже были какие-то драгоценности?

– Нет, драгоценности там были ни при чем, – благодушно ответил Митрофанов. – Все из-за денег. Из-за них, проклятых. Дедушка Эммы за что-то осерчал на внука, своего наследника, и хотел все завещать Эмме. Вот тогда его мамаша и поторопилась принять меры. Наняла нас с Изабеллой, а мы устроили девушке легкую безболезненную смерть.

Амалия едва не задохнулась от негодования – настолько будничным тоном негодяй рассказывал об убийствах.

– И неужели вам было не жаль ее? – выпалила она. – Ведь Эмме было всего девятнадцать лет!

– Оно, конечно, так, – со вздохом согласился Митрофанов. – Только работа есть работа, и на ней распускаться не следует. Положим, мне было жаль Эмму, ну и что ей с моей жалости? Дело-то все равно делать надо.

– Конечно, ведь Эмма была у вас не первая и не последняя, – зло сказала Амалия. – Сколько еще человек вы убили? Как насчет Роксаны Собиновой, в Киеве, например?

Митрофанов охнул и отшатнулся.

– Ого, уже и до Киева дошло! Ну, про это тебе точно никто сказать не мог. С Роксаной вообще интересно вышло – ее собственный отец решил от нее избавиться. А все отчего? Его жена, которая была очень богата, умерла и все оставила Роксане, а мужу, стало быть, шиш. Однако он был человек благородный, сначала ничего такого не замышлял. К тому же у него самого кое-какие деньги водились, он только счастлив был, что дочь окажется такой обеспеченной. И вот, – Митрофанов хихикнул, – разбирая однажды старые бумаги, оставшиеся после покойницы, он наткнулся на весьма любопытные письма и понял, что дорогая женушка всю жизнь его обманывала, а Роксана ему никакая и не дочь. Ух, как он осерчал! Как ему это не понравилось! Четверть века жил с женой душа в душу, и нате вам – дочь не его, и денег его лишили… А в завещании покойницы был такой пункт, что, ежели Роксана умрет до своей свадьбы, то, стало быть, все ее состояние должно отойти дорогому папочке, а папочка-то как раз с горя любовницу взял и другую дочь с ней прижил. Словом, помучился он, пораскинул мозгами и решил – чем отдавать деньги неродной дочери, ублюдку, которого жена прижила, лучше уж своей кровиночке все оставить. В общем, мы вовремя успели от Роксаны избавиться, а то она через полгода под венец собиралась идти. Ну, а раз умерла до свадьбы, то все честь по чести папочка и унаследовал. А как он на похоронах убивался – надо было видеть! Год траур не снимал, я точно знаю. И заплатил он нам щедро, не то что некоторые, которые из-за каждого гроша торгуются. Я на эти деньги в Рим потом поехал. – Митрофанов блаженно зажмурился. – Какая красота – Рим! – Он открыл глаза и поглядел на Амалию. – Ты ведь тоже там была, верно?

– Откуда вы знаете? – опешила Амалия.

– О, я много чего о тебе знаю, – сказал Митрофанов, грозя ей пальцем. – Правило у меня такое: прежде чем заняться человечком, все хорошенько о нем разузнать. Но в твоем случае это нам не помогло. Пытался в Москве раздавить тебя каретой – не вышло, потом уже тут, в Ясеневе…

Боже мой! Неужели он и есть тот грязный, оборванный мужик, который клялся, что недоглядел за лошадьми…

– Это были вы? – тихо ахнула Амалия.

– А ты думаешь кто? – важно спросил Митрофанов, приосанившись. – Конечно, я! Но с тобой нам не везло. Просто жуть, до чего не везло! Заговоренная ты, не иначе… Надо же – сколько раз мы за тебя принимались, а ты все еще жива!

– Но зачем? Вас кто-то нанял? Кто? Чего вы от меня хотите? – голос Амалии сорвался на крик. – Ведь у меня же нет никаких денег! Для чего вам моя смерть?

– Э-э, это ты брось, – веско сказал Митрофанов, грозя ей пальцем. – Твоя смерть очень дорого стоит, очень! Если бы ты исчезла – навсегда, понимаешь? – мы бы с Изабеллой были по гроб жизни обеспечены. – Лжехудожник тяжело вздохнул, а Амалия, широко распахнув глаза, с ужасом смотрела на него. – Так что никто нас не нанимал, мы сами для себя старались. А все муж Изабеллы виноват – врал, что деньги у него, а когда он помер – случайно, – оказалось, что ему ничегошеньки и не принадлежит. Настоящее-то богатство только у старика, а мы ему кто? Никто! Вот и пришлось тобой заняться, чтобы дорогу не перебежала. И ведь как просто все казалось – раздавило неосторожную барышню на улице, ну и черт с ней. Так ведь нет – осечка. Ладно, с каретой не получилось, я решил, что в деревне все равно тебя достану. Ан нет, молоко-то ты расплескала, а я в него весь яд свой высыпал. Ничего, думаю, найду какой-нибудь другой способ. И что же? Гадюку поймал, засунул в рояль, на котором ты все время играла, – и она ничего. В лесу в тебя выстрелил – так ты зачем-то голову наклонила… – Его глаза налились кровью. – Что ни попытка, все мимо! Тут Изабелла не утерпела, примчалась. Растяпа, говорит, я сама с ней мигом справлюсь, и никакого яда не понадобится… Как же, справилась! Только себя выдала, глупая, вот ты и решила от нее отделаться. И от меня, значит, заодно, да? Поэтому ты мои картины искромсала, да? Вроде как дала мне знать, чтобы я убирался? Отвечай!