-Что ты теряешь? А? Ну скажи, что ты теряешь, если она уйдет? Ты так долго была без нее, одна, и вполне умеешь самостоятельно справляться с компотом своих чувств.

-Ты хочешь сказать…

-Да. Пусть идет. Ты не ее должна отпустить в первую очередь, а себя. Выйди из этого замкнутого круга, вздохни свободнее. Поживи для себя. Может, ничего из этого не выйдет, а может, ты удивишься, как много всего появится в твоей жизни с ее уходом. Кто знает?

-Кто знает… - Тихо повторила Ксения. – Кто знает…

Она молчала, разглядывая бокал с виски, а Ольга улыбалась и думала. Похоже, она только что произнесла вслух рецепт. Рецепт, который, возможно, совсем не подойдет Ксении, но который подойдет ей самой.

Глава 14. Прости, я не одета. 

-Вы понимаете, что каждый последующий аборт – это риск того, что вы больше никогда не сможете иметь детей?

Этот милый доктор смотрел на нее так дружелюбно, так ласково и немного осуждающе, что ей даже стало его жалко. Но сидение в гинекологическом кресле в позе «ноги выше головы» не слишком располагает к сочувствию, поэтому Ольга только улыбнулась, покачала туда-сюда ногами на специальных подставках, и ничего не ответила.

Доктор вздохнул и сдался.

-Я выпишу вам направление, на завтра. Можете одеваться.

Он очень забавно прятал глаза и смущался, и Ольге захотелось немного пошалить.

-Как же? – Возмутилась она. – А разве вы не будете делать мне процедуру… Такую, знаете, когда врач вводит во влагалище пластиковый прибор…

Она, конечно же, прекрасно знала, как называется этот прибор, и как называется сама процедура, но смотреть на краснеющего доктора было слишком приятно и весело.

-Нет, УЗИ сегодня не будет, - он с большим трудом взял в себя в руки и ушел к столу, оставив ее за ширмой – одеваться.

Ольга грациозно (насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации) слезла с кресла, и принялась надевать одежду. Сначала кружевные невесомые трусики, потом – пояс от чулок и короткую черную, с небольшим разрезом, юбку. Завершили ансамбль туфли на высоком каблуке – фиолетовые, с зелеными заплатами – самые модные этой осенью.

Накинув на плечи тонкую курточку и поправив прическу, Ольга подмигнула доктору, забрала направление и вышла в коридор. Несколько дней назад она впервые за долгое время коротко подстриглась и даже перекрасила рыжие волосы в кипельно-белый, так что теперь постоянно хотелось трогать голову – то ли руки никак не могли поверить в изменения, то ли им настолько нравился новый Ольгин стиль.

На улице ее ждал сверкающий Фольксваген кабриолет – красный, с красными же кожаными сиденьями и матово-черной приборной панелью.

-Стоило переехать в эту Тмутаракань, чтобы заиметь такую машину, - в сто сорок восьмой раз за последний месяц подумала Ольга, щелкая брелоком сигнализации.

Она села в машину, бросила сумку на сиденье рядом с собой, и выехала с парковки, посигналив на ходу зазевавшейся «Хонде».

По Петровской улице доехала до конца, вывернула к порту, и инстинктивно увеличила скорость. В памяти всплыл старый разговор – она всегда вспоминала о нем, когда проезжала здесь, и всегда недовольно морщилась.

-Ты ошиблась, - сказала она вслух, когда порт остался позади. – Я здесь, красная машина здесь, и никто не умер. Кроме тебя – никто.

Машину бросила на парковке возле памятника Петру. Пешком дошла до кофейни, морщась от холодного осеннего ветра, проникающего под кожу и развевающего юбку. Вошла внутрь, осмотрелась по сторонам.

Инна уже сидела за столиком у окна и грела руки о чашку. Ольга улыбнулась ей и присела напротив.

-Интересная прическа, - сказала Инна, оглядывая Ольгу. – Необычно видеть тебя…

-Какой? – Засмеялась Ольга. – Не врагом? Не рыжей?

-Не рыжей. Врагом я тебя никогда не считала.

Подошла официантка. Ольга не глядя заказала кофе и попросила принести пепельницу.

-Когда ты уже бросишь курить? – Спросила Инна. – Ужас просто, дымишь и дымишь как паровоз. А тебе ведь еще рожать.

Ольга пожала плечами, подумав о направлении в сумке. Рожать? Вот уж вряд ли.

-Ты сказала Лизе, что встречаешься со мной? – Спросила она.

Инна удивленно подняла брови.

-Конечно. Не то чтобы она обрадовалась, но…

Все было ясно без слов. Они помирились, они снова месте и любят друг друга, но все произошло слишком недавно для того, чтобы просто забыть об этом и жить дальше. Внешне все хорошо, а как скоро заживет рана в душе – большой вопрос.

Так и с Ольгой. Вырулила, успокоилась. Удалила неотправленные Алисе письма, а адрес ее занесла в черный список. Волосы вот перекрасила, машину новую купила. И вроде все в порядке, и все наладилось, вот только до сих пор болит в груди, и жжется, и давит памятью.

Тяжело объяснить себе, что все кончено, когда сердце отказывается в это верить.

Принесли кофе. Ольга сделала глоток и закурила, глядя на Инну. Та смотрела на нее тепло и немного настороженно.

-Я все думаю о прощении, - сказала Ольга, затягиваясь. – Что должно произойти для того, чтобы один человек мог простить другого?

-Ничего, - пожала плечами Инна. – Нужно просто любить. Если есть любовь – придет и прощение, а если нет – прощения не будет.

Ольга покачала головой.

-Не годится. Ты же меня простила, а любви ко мне у тебя нет и не было никогда.

Она удивилась, когда Инна вдруг протянула руку и отобрала у нее сигарету. Брезгливо затушила ее в пепельнице и дотронулась до Ольгиных пальцев.

-С чего ты взяла, что я тебя не люблю? – Спросила она просто. – Любить же можно по-разному. У меня были к тебе разные чувства за это время – и влечение, и желание, и нежность, и много еще. Сейчас я чувствую благодарность как ни странно, и сочувствие. Этого достаточно для того, чтобы простить.

-Сочувствие? – Нахмурилась Ольга. – Хочешь сказать, что жалеешь меня?

Инна засмеялась и убрала руку.

-Это не одно и то же. Сочувствовать – это значит понимать, как тяжело и трудно может быть другому человеку. А жалеть – это ставить себя выше другого, мол, я-то в лучшей ситуации, а тебе, бедняге, не повезло.

Она сделала глоток из своей чашки и продолжила.

-Ты маленький запутавшийся в себе ребенок, Оль. Только дети могут вот так легко, из-за вспышки, переломать все свои игрушки, а потом сидеть над ними и плакать горючими слезами. Только вырастая, можно понять, что всплески злобы и отчаяния – это нормально, и из-за них не обязательно рушить то хорошее, что у тебя есть.

Ольга вздохнула.

-Да, наверное, так. В том, что я сделала с ней, с вами… Все сплелось в какой-то безумный клубок – и прошлое, и настоящее, и будущее. Я не оправдываюсь, я просто думаю, что даже будь я взрослее – едва ли я смогла бы с этим справиться.

-С ней? – Переспросила Инна, и Ольга вздрогнула.

С ней, да. С ростовским доктором, которого она снова впечатала лицом в грязь. Которого снова – наверняка – заставила плакать. К которому шла так долго и так мучительно, а дойдя – испугалась и сломала к чертовой матери все то, что еще можно было построить.

-Лара, - сказала она вслух удивленной Инне. – Помнишь ее? Мы ездили в Ростов, и…

-Да, - перебила Инна. – Да. Я еще тогда удивилась, почему ты так остро на нее среагировала. Значит, она?

-Она. Никогда в жизни я не встречала таких людей, никогда ни к кому не испытывала таких чувств. И я все испортила. Прогнала ее снова, да так, что теперь она уже больше не вернется.

Инна покачала головой.

-Оль, ты говоришь глупости, - сказала она. – Что значит «вернется – не вернется»? Это же отношения, а не детский сад.

-О чем ты?

Она улыбнулась тепло и ласково.

-О том, что для того, чтобы тебя простили, нужно для начала хотя бы попросить прощения. Иначе как она узнает, что тебе жаль?

Ольга покачала головой.

-Это мы уже проходили. Просить прощения – значит, дать слово, что больше никогда так не сделаешь. А я вовсе не уверена, что не сделаю.