Готовить, старого кормила

Предупреждая поворот.

Кто знал? Лишь речи в перепонки,

Где каждый каждого корит.

Дурная мать заспит ребенка,

Дурной отец заговорит.

Под этот говор дремлет барство

Иль в табор мчит на рысаке.

И не дитя, а государство

На волоске, на волоске...

И рухнуло! За кровь в подвале,

За детскую, за всю семью -

Мы долго, долго проливали

Безостановочно свою.

Мы долго, долго истекали

Безостановочно своей.

Об этом ведали едва ли

В стране теней, в стране теней...

Когда под вышками дозорных

Мы перекраивали край,

Лишь с криком души беспризорных

Влетали в уплотненный рай.

Вот что однажды, над Россией

Застенчивой звездой взойдя,

Стране, больной гемофилией,

Больное предрекло дитя.

Не европейскою наукой,

Не азиатской ворожбой,

Но только покаянной мукой

Мы будем спасены судьбой.

* * *

Незабываемый вовеки

Широкоглазия разрез,

Полуопупущенные веки

Под легкой тяжестью небес.

Под легкой тяжестью...Нелепо

Но с логикою невпопад,

Кто чаще думает про небо,

Тот чаще опускает взгляд.

* * *

Ненапечатанная повесть -

Я вырвал на рассказ кусок!

И смутно торкается совесть,

И на зубах хрустит песок.

За что? Я не смягчил ни строчки,

Но зябко оголился тыл,

Как будто хлеб у старшей дочки

Отнял и сына накормил.

НОЧНОЙ ПИР

НА РАЗВАЛИНАХ ДИОСКУРИИ

А.Х.

Обжор и опивал

Достойная опора,

Я тоже обладал

Здоровьем горлодера.

Я тоже пировал

При сборище и зелье,

Где каждый убивал

Старинное веселье.

В непрочности всего,

Что прочным предрекалось,

Одно твое лицо,

Как пламя, подымалось.

Полуночной судьбы

Набросок в лихорадке,

И линия губы

Как бы прикус мулатки.

В непрочности всего

Несбыточного, что ли,

Вовек одно лицо

Пульсирует от боли.

И потому его

На дьявольскую прочность

В непрочности всего

Пытает червоточностъ.

И потому у губ

Так скорбны эти складки,

Но потому и люб

Твой пламень без оглядки.

Пусть обескровлен пир

От долгих посиделок,

И плотно стынет жир

Предутренних тарелок...

И страшен, невпопад

Трезвеющий Иуда,

Его далекий взгляд

Откуда-то оттуда...

И все-таки, клянусь,

Мы сожалеть не будем,

Что нас подводит вкус

От голода по людям.

Ты слышишь чистый звук,

За окнами простертый?

Крик петуха, мой друг,

Но этот город мертвый...

Крик петуха, мой друг,

Под млечным коромыслом,

Где тонет всякий звук,

Не дотянув до смысла.

НОЧЬ И ДЕНЬ

Частица смерти - ночь. Частица жизни - день.

Порой бессонницы пылающее бремя

В сон не дает переступить ступень.

Ревнует смерть за отнятое время.

Жизнь простодушнее - не смотрит на весы.

Мы просыпаемся, а солнце уж в зените.

Вот плата за бессонные часы.

Спокойна смерть и шепчет: спите, спите.

О МАТЕРИ

Как матери портрет нарисовать,

Превозмогая горечь опозданья?

Страдания твои лечила мать

Превосходящей болью состраданья.

И этой боли сладостный прибой

Сегодняшнюю боль твою утишит.

Ее душа дышала над тобой

И в небесах, быть может, еще дышит.

ПИЦУНДА

Черноморский прогулочный катер

Огибает пицундский мыс.

На оранжево-красном закате

Черный вырезан кипарис.

Губы девичьи, сжатые твердо,

Русских глаз азиатский раскос.

Над волной, уходящей от борта,

Уходящие волны волос.

Ты взглянула спокойно и смело.

Ведь не просто лицом хороша.

Не глазами в глаза поглядела,

А к душе прикоснулась душа.

Вот и ветер нам лица полощет.

Рыжий берег. Песчаный зной.

Помнишь запах сосновой рощи,

Суховатый и смоляной?

Виноградные плотные кисти.

Ты прищурилась над костром.

Были звезды и мокрые листья,

Были весла и песни потом....

Неуклюжий я, неуклюжий.

Приспособиться не могу -

Только кепку надвину туже,

Только на ночь куплю табаку

Только вспомню: дымок над портом,

Русских глаз азиатский раскос.

Над волной уходящей от борта,

Уходящие волны волос.

ПЛАЧ

ПО ЧЕРНОМУ МОРЮ

АХ.

С ума сойти! Одна секунда!

Где моря теплый изумруд?

Одесса, Ялта и Пицунда -

Для нас умрут или замрут?

Потеря в памяти хранится,

Другим потерям - не чета:

России - южная граница,

России - летняя мечта.

России - южная граница.

Страна от самой Колымы

Сюда мечтала закатиться

И отогреться от зимы.

Суля вселенскую свободу,

Россия, смыслу вопреки,

Тебя разбили, как колоду,

Картежники-временщики.

Измордовали твою сушу,

Порастащили по углам.

Но море Черное, как душу,

Хотелось крикнуть: - Не отдам!

Где горы зелени, где фрукты,

Где на закате теплоход?

Все разом потеряла вдруг ты,