— Подожди минутку. — Пол наклонился вперед, его лицо побелело от потрясения. Эта часть истории была новостью для него. Жаклин ему ее не рассказывала. — Ты говоришь — ты нашла ее? Ты знаешь, где она?

— Я знаю, кто она, — поправила Жаклин. — Но ты должен дать мне возможность сообщить об этом так, как я задумала.

В этом деле очень многое связано с писателями и писательским ремеслом. Мотивы, ключи к разгадке, рассуждения, которые привели меня к открытию правды, специфичны для дикого и сумасшедшего мира издательского бизнеса. Пока я не смогу втолковать вам эти вещи, чтобы вы так же ясно понимали их, как и я, вы никогда не поймете, почему Катлин сделала то, что сделала, и какой мотив был у убийцы.

Катлин заботилась о целостности своего романа. Она уже начала работу над продолжением «Обнаженной». Когда предположили, что она совершила самоубийство, набросок, оставленный ею, мог быть и был истолкован как гарантия того, что выбранный писатель не будет просто наемным халтурщиком. Но теперь я убеждена, что Катлин планировала не умереть, а исчезнуть. Была бы она в этом случае рада тому, что кто-то другой закончит ее работу? Думаю, что нет. Полагаю, она собиралась написать продолжение сама. Это и была настоящая причина для создания наброска. Кто лучше Катлин смог бы воспроизвести набросок так близко к оригиналу, ею оставленному?

В своем новом обличье она должна была зарабатывать на жизнь тем или иным способом. Писательство — вот единственное занятие, которое она знала, и ее талант был экстраординарным. Некоторые могли бы сказать, что с ее стороны было наивно ожидать успеха и во второй раз; в хорошей распродаже книги заключена большая часть удачи. Тем не менее, если книга достаточно хороша, то она будет продаваться. Катлин была не просто хороша как автор, она была великолепна. У нее оставалось достаточно денег, чтобы прожить некоторое время, пока она не встанет на ноги. Многие писатели подражали Катлин Дарси, сознательно или нет; любая схожесть в литературном стиле могла бы быть приписана этому, и она тщательно избегала использования той же темы. За прошедшие годы она построила свою репутацию на жанре исторического романа, и к тому времени, когда было сделано объявление о грядущем написании продолжения, Катлин была одним из претендентов. Их оказалось не так уж много, и мистеру Стоксу, присутствующему здесь, пришлось делать вид, что он ведет честную игру.

До этого момента все шло так, как запланировала Катлин. Чего она не предвидела, так это того, что Стокс хотел, чтобы заказ получил один из его собственных писателей; не только потому, что это могло принести ему дополнительные пятнадцать процентов со сделки, но он мог бы установить контроль над написанием книги, так чтобы никакой другой агент не поднимал неудобные вопросы.

— Жаклин, Жаклин. — Стокс покачал головой, больше от сожаления, чем от гнева. — Вы совершенно ясно дали понять, что не хотите писать эту книгу. Великолепно. В этом нет необходимости — и, как мне ни прискорбно это говорить, дорогая, вы подошли слишком близко к краю, за которым начинается судебное преследование за клевету.

— Иск за клевету будет позже — после того, как газеты опубликуют историю, которую я собираюсь продать им.

Стокс пожал плечами и откинулся на спинку кресла, продолжая улыбаться.

— Это на вашей совести, моя дорогая.

Жаклин пропустила его реплику, скривив губы, и продолжила:

— Выбор у мистера Стокса был ограниченным. Было не так много писателей, способных справиться с этой задачей. Включение в список кандидатов Джека Картера доказывает, как отчаянно он набирал необходимое число участников конкурса; у Картера не было никаких данных для этой работы. Фактически у Стокса не нашлось ни одного подходящего клиента. Поэтому он сделал подход к Брюнгильде — я права, дорогая? — и предложил ей книгу, если она подпишет с ним соглашение.

— Это возмутительно, — задохнулся Стокс. — Брюнгильда, скажи ей. Скажи им всем.

— Да, скажи, — повторила Жаклин, улыбаясь как акула. — Ты же была чиста до этого, Зел… Брюнгильда. Ты не делала ничего гадкого, не так ли? Слова «пила», «шоколад» или «ночной горшок» не значат ничего для тебя, а?

— Ух, — выдохнула Брюнгильда. — Гм… что ты хочешь от меня услышать?

— Бутсик попытался заключить с тобой сделку. В этом нет ничего незаконного. Аморально или неэтично — да, но вполне законно.

— Это правда, — пробормотала Брюнгильда. — Он сделал… мы говорили об этом. Просто говорили.

— Просто говорили. — Жаклин влезла в разговор быстро, прежде чем Стокс успел запротестовать. — Это все, что вы сделали, потому что появилась я, и Бутсик решил, что я лучше. Тебе, быть может, трудно в это поверить, Зел… гм… Брюнгильда, но некоторые считают, что с тобой трудно ладить. С моей стороны было бы наглостью предположить, что могли быть и другие причины.

Пол резко сказал:

— Продолжай, Жаклин.

— Я делаю все, что могу, — возразила Жаклин. — Если бы люди просто сотрудничали со мной и отвечали на мои вопросы, нам не пришлось бы отвлекаться. Что я хотела сказать? А, да. Для тех из вас, кто не имеет отношения к писателям, скажу, что не было способа, благодаря которому Бутон мог бы узнать заранее, какой из кандидатов будет отобран. Когда я подписала с ним контракт и когда Брюнгильда готовилась к сделке с ним, никто из нас не знал о наброске Катлин. Мы предположили, что Бутон и наследники — но в первую очередь Бутон — имеют свободные руки в деле выбора писателя, без каких-либо ограничений. Хотя он знал о существовании наброска. Как по законам, так и по моральным соображениям он был обязан следовать директивам Катлин. Итак, разве не было очаровательным совпадением, что я — единственный из кандидатов, который был клиентом Бутона, — написала лучший набросок?

— Послушай, — огрызнулся Стокс, — если ты предполагаешь…

— Я предполагаю, что ты изменил набросок Катлин в соответствии с моим. Пораскинув умом, я решила отказаться от некоторых идей, которые предложила; мне следовало бы догадаться, что Катлин никогда бы не использовала такой поворот сюжета.

— Я не был единственным, кто обнаружил набросок, — сказал Стокс. — Как и не единственный, кто прочел его. Сен-Джон и Крэйг…

— Неплохая линия обороны, — похвалила Жаклин. — За исключением того, что ни у кого из них не было причины подменить набросок. Так же как никто из них, мой дорогой Бутсик, не запомнил бы многое из него. Они ни писатели, ни агенты, ни редакторы. О небо, они даже не читатели. Если им и пришло в голову прочитать набросок, то шанс, что они вспомнили бы сюжетные линии двумя годами позже, когда книга в конце концов увидела бы свет, были равны нулю. Вы были в абсолютной безопасности, внося изменения. И вы сделали их, Бутс, — потому что один из авторов написал набросок, который был гораздо ближе к наброску Катлин, чем мой. Вы не хотели, чтобы она получила право на книгу; она была не из ваших клиентов. И вы подумали, что она не узнает о подделке, так как никогда не увидит оригинальный набросок. Вам не пришло на ум — тогда, — что могла быть более веская причина тому, почему она приблизилась к концепции Катлин ближе, чем кто-либо другой.

Вплоть до самого этого момента Жаклин не была на все сто процентов уверена в своей правоте. Кусочки истории подходили друг к другу с великолепной точностью, но ни на йоту не были подкреплены реальными доказательствами до тех пор, пока Брюнгильда не призналась перед лицом свидетелей, что Стокс заключил с ней соглашение, зная, что условия завещания Катлин могли сделать недействительным любое подобное обязательство. Хотя это было не все; этот пункт был эзотеричен и неясен и мог не впечатлить судью или присяжных. Жаклин знала, что ей нужно большее. Она спланировала рассказ таким образом, что откровение последовало за откровением настолько быстро, чтобы человек, к которому она подбиралась, оставался бы на оборонительных позициях, а ее заключительное слово было сформулировано в терминах достаточно расплывчатых, чтобы эти убийственные намеки не могли быть немедленно поняты. Некоторые из ее слушателей все еще выглядели смущенными; но Стокс знал не только что, но и кого она имела в виду, и не было способа справиться с выдававшим его лицом.