Обычай же бе старцу: егда кто от братии в немощь впадаше, тогда старець прихожаше к брату и воспоминаше ему последнее покаание и святых даров причащение; о себе же ничто же о сих глаголаше, нам же дивящимся, еда како в забвение приде о сих старець. По мале часе приде церковный служитель, глаголя: «Время вечерни приближися». Нам же глаголющим, старець начат осязати ризы своя. Мне же въпросившу: «Камо хощешь изыти, еда нужи ради коея?», — ему же рекшу: «Имам ити к вечерни», начахом старца облачити в ризы его; таже взят посох свой, нам же спомогающим ему со обою страну, не дадяше старець приимати за руце, развее за ризы помогахом ему. Егда же приде в церковь, тогда ста на своем месте, аз же ему уготових седалище. Старец же, на посох руце положь, таже главу преклонив, стояше.
Егда же братия начата стихиры пети, тогда старець начат пети с братиею по обычаю. Обычай же имеше старець ни единого стиха мимоити с молчанием, но всегда пояше с братиею. Егда же случашеся не услышати ему стиха или коего слова в стихе, тогда повелеваше кононарху пакы възвращатися множицею и повторяше стихы, дабы известно разумел. Скончане же бывши вечерни, наченыну священнику понахиду, понеже предание святых отец по обычаю церковному в пяток вечер всегда помяновение о усопших бывает.
Братия хотяще старца в келью вести, ему же не хотящу, рече бо: «Аз требую паче слышети, понеже мне нужнейше, к тому не возмогу слышати». Братия же начаша пети «Блажени непорочни», старець же усердно припеваяше братьям, якоже братиам мнети, еда како легчае ему бысть. По скончании правила излезе старец из церкве. Идущу же ему в келью, священници же и прочая братия шествують по старце, провожающе. Егда же приде в келью, тогда отпусти всех с благословением и прощением и сам у всех простися. Мне же и иному брату, именем Варсанофию, не отлучающуся ни единого часа, старцу же взлегшу изнеможения ради телеснаго, нам же безмолствующим, и по мале часе приде паномарь, прося благословения на павечернее правило. Старець братиям повеле пети, сам же не возможе поити, мне повеле у себе проговорити павечерницу. По соборнем отпетии пакы приде Арсение. Аз же рех ему: «Аз иду в келью, ты же возми светилник, възжи да поседи у старца, дондеже прииду».
Обычай же бе старцу никогдаже по павечернем правиле свеще или светилнику горети, но всегда в нощи молитву творяше, множицею же седя усыпаше, вервицу в руках держаше, Иисусову молитву глаголаше. Егда же възжен бысть светилник, старець же во изнеможени лежаше, аз же, прием благословение, ид ох в келью мою малаго ради покоя. Едва уснух от многых помысл о старце; пакы же скоро убудився, въстах и идох в келью старца. Старець же лежаше, молитву творяше. Аз же, сотворь молитву, възвестих ему утрьни час. Старець же не возможе поити, аз же глаголах ему полунощьницу и прочее правило, он же, въстав, седеше, моляшеся. Егда же бысть день, обычай же бе многолетный старцу на всяк день молебны пети, или праздник или прост день, иногда дващи, множицею и три случашеся. Братия же начаша пети в соборе, мне же повеле у себе проговорити канон Иисусов, таже Пречистой похвалный. Егда же изглаголах, тогда же мало умлъчах, таже с тихостию въстав, начах себе часы глаголати. Старець же, въстав, седеше. Аз же въпросих: «Что ради въстав седиши? Еда вон хощеши изыти?» Ему же рекшу: «Сего ради сежю, ты часы глаголеши, а мне лежать?» Мне же удивлыпуся великому трезвению блаженаго.
Помале же начат понуждати на божественую службу. Аз же възвестих служителю церковному; старець же начат облачитися в ризы своя, нам же спомогающим ему. Старцу же пришедшу в церковь, стоящю же ему на обычном месте. Егда же свершися божественая служба, старцу по обычаю вземшу святыа дары, излезе из церкве. Егда же бысть в келии, аз же уготовах ему малы потребы, еда како вкусити восхощет. Отнелиже разболеся, ничто же вкуси, разве воды мало медом услажены, едва познаватися сыте. Меду же кислего или квасу никако же вкуси. Мне же понужающу вкусити немощи ради, старець же рече ми: «Не токмо не полезно есть, но и пагубно пианому умрети».
Мартирию же диакону сущу, тогда по старцеву благословению имущу службу на трапезе представляти мед и пиво братьям, тогда ему пришедшу благословитися у старца, что повелить братии взяти на трапезу пити. Старець же повеле ему мед лучший всегда взимати на трапезу, рек сице: «Братиа да пьють, после мене миряне то попиють». Аз же рех ему: «Днесь и сам вкуси, понеже субота есть, еще же Пятдесятница». Старець же ми рече: «И аз вем, что субота и Пятдесятница, но писано в правилех: аще и велика нужа будет, ино три дни попоститися болящему причащения ради святых тайн; мене же видиши немощна суща; аще Господь сподобит и Пречистая Богомати, заутра хощю причаститися святым тайнам».
Мы же почюдихомся великому его опасению: преже помышляхом, яко же напреди рекох, еда како в забвение приде о сих старец, а он отнелиже разболеся, от того часа посту прилежаше, а нам ничто же о сих яви. Таже братию отпусти в трапезу ити на обед, сам же мало упокойся немощи ради. Братии же заповеда, да не стужають ему ни о чем, дондеже сподобится божественаго причащения св. даров. Се же ему обычай бяше многолетный: егда хотяше причаститися святым тайнам, тогда всю неделю пребываше молчя не токмо от мирян, но и с братьею не глаголаше и о нужных вещех, ни живущему с ним в кельи что глаголаше. Пост же ему всегда обычен беше. Нам же отшедшим кождо в келью свою.
По мале времени посылаеть ученика своего и призывает священника, именем Исайя. Преже не бе ему обычай сего призывати. Священнику же вшедшу в келью старца и стояшу, старець же с смирением начат глаголати ему о духовных делех. Священнику же о сем недоумеющуся, паче же страхом и трепетом одержим о старцевых глаголех, яко же сам извествоваше мне. Таже повелеваеть ему покаание прочести и прочая по ряду и благословение приемлеть и прощению сподобляется, преже от Бога прощеный. В то же время присылаеть князь Михайло Андреевич духовника своего попа Ивана старца посетити, и сам князь много желаше ехати к старцу, но не смеяше без повеления; аще ли не повелить ему быти у себе старець, да благословить и простить его старець и сына его князя Ивана? Старець же не повеле попу Ивану к себе внити, ниже беседы сподобитися.
Он же много братию моляше, ни единого обрете довести его до старца. Послежде и ко мне приходить со княжим словом, чтобы видети старца и князем повеленная глаголати. Мне же, ведящу старцев разум и твердость нърава, не смеющу о том и глаголати. Ему же много на се мя нудящу. Аз же един идох к старцу и сказах ему, что князь Михайло прислал попа Ивана тебе видети и чтобы еси благословил и простил князя Михайла и сына его князя Ивана. Ему же молчащу, аз же не обреть дръзновения к старцу, по мале часе восхотех изыти, сотворив метание. Преподобная же она глава ни тогда мя скорбяща отпусьти, рече бо ми: «Дивлюся князю, с чем присылаеть: сына моего благослови князя Ивана, а князь Василей ему не сын ли? Сам на ся разделися. Бог весть, где имат обрести мир и благословение!» Таже рече ми: «Ни о чем ему у мене дела нет, аще и сам князь бы был». Аз же, и нехотя, сия вся известих попу Ивану. Он же, не уверися моими словесы, на ину мысль преложися: восхоте вечерни ждати, да сподобится беседы и благословения от старца.
Егда же бысть время вечерни, тогда с старцем идохом в церковь. Поп же, предварив южными враты, съкоро вниде в церковь, хотя получити желаемое. Старець же, ощутив пришествие попа, скоро вниде в святый олтарь. Егда же поп изыде из церкве, таже и от монастыря, тогда старець излез из церкве, идяше в келью свою. Таже отпустив братию, к тому ничтоже беседуя, понеже на всенощное пение с братиею готовяшеся, рече бо: «К тому прочее не мощно ми будет наперед свершити». Мы же мнехом: изнеможения ради телеснаго сия глаголеть; послежде разумехом, яко отшествие свое назнаменаше нам не яве, но яко да не оскоръбит нас. Таже повеле мне у себе Святыя Троица канон проговорити, сам же бе во мнозе подвизе. Мало по захожении солнца сам воздвиже братию на всенощное бдение, понеже на се много усерден бе.