Историографическая ситуация постепенно, но неуклонно начала меняться со второй половины 1990-х годов. Пришло осознание пагубности огульного охаивания и очернения таких институтов власти, как армия и органы госбезопасности. На наш взгляд, данный перелом был предопределен в 1997 году выступлением тогдашнего Президента России Б. Ельцина в связи с очередной годовщиной создания советских спецслужб, правопреемником которых оказалась ФСБ РФ. «Мы чуть было не перегнули палку с разоблачениями преступлений органов государственной безопасности, — заявил Президент России. — Какое было государство, такими были и его службы безопасности»[48].

Такая постановка вопроса стимулировала ученых, которые в той или иной мере занимались историей ВЧК — КГБ. В тот же год (1997) впервые состоялись Исторические чтения на Лубянке. И ничего плохого не было в том, что их организаторами явились Центр общественных связей ФСБ РФ и кафедра истории Отечества и органов безопасности Академии (воссозданная несколькими месяцами ранее). Главное было в другом. Вот что пишет по этому поводу постоянный участник Исторических чтений на Лубянке доктор исторических наук, профессор Новгородского государственного университета М. Петров: «Большинство специалистов, участвующих в Исторических чтениях… являются преподавателями вузов, и для нас прозвучавшие факты и выводы имеют не только сугубо научное, но и прикладное значение»[49].

Начиная с 1998 г. и по настоящее время ежегодно публикуются сборники статей и докладов участников чтений. В отдельных публикациях мы находим информацию и по изучаемой нами теме, однако никто из авторов напрямую не рассматривал ни угрозы безопасности РККА, ни роль органов госбезопасности в борьбе с ними.

С 1995 г. стало нарастать число диссертационных исследований по различным аспектам деятельности органов госбезопасности в советский период. Одним из первых в это время защитил докторскую диссертацию профессор В. Измозик. Изучая систему политического контроля за населением РСФСР — СССР, он не обошел вниманием и армейскую среду, на ряде примеров показав работу особых отделов ВЧК — ОГПУ по поддержанию приемлемого уровня политической лояльности личного состава РККА. Как в диссертации, так и в изданной в 1995 г. монографии автор впервые в открытой литературе рассмотрел применение агентурно-осведомительных ресурсов органов госбезопасности в сфере мониторинга политических настроений военнослужащих, хотя и не выделил этот вопрос в отдельную главу либо параграф[50]. В. Измозик детально исследовал важный для нашей темы аспект политического контроля — функционирование военной цензуры. Пусть и кратко, но автор описал некоторые элементы контроля над оппозиционными лицами в армии и на флоте[51]. В. Измозик затронул и такой существенный вопрос, как различие в оценках внутренних угроз для РККА со стороны командования и политработников и со стороны сотрудников особых отделов. При этом в исследовании приводились фрагменты из ранее не публиковавшихся документов ОГПУ, обнаруженных в фондах РГАСПИ. Все указанное выше было учтено нами при определении направлений собственного диссертационного исследования.

Некоторые обстоятельства деятельности органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА нашли свое отражение в докторских диссертациях С. Минакова, М. Петрова и В. Хаустова, кандидатских диссертациях Н. Булулукова, B. Михеева, Е. Барышникова и в других исследованиях[52].

Определенным явлением в историографии, затрагивающим тему нашего исследования, стало появление пяти монографий доктора исторических наук декана исторического факультета Орловского государственного университета C. Минакова[53].

Дополняя и перерабатывая свои издания, автор оставляет неизменными две стержневые идеи. Во-первых, следующее: советская военная элита выросла из «революционной смуты» и сохранила многие годы спустя генетическую связь со стихией, ее породившей, что предопределяло ее отношение к власти (степень политической лояльности), борьбу группировок комсостава между собой, отношение к бывшим офицерам царской и белой армий. И, во-вторых, то, что армейская элита периодически пыталась играть более самостоятельную роль, выйти из состояния субъекта политического действия. Отсюда проистекало использование властью органов госбезопасности для мониторинга «состояния умов» комсостава, а затем и репрессий в отношении некоторых военных руководителей.

С. Минаков впервые попытался (и, на наш взгляд, небезуспешно) раскрыть «бонапартистские» тенденции у отдельных высокопоставленных военных деятелей, и прежде всего у М. Тухачевского. По некоторым позициям С. Минаков подменял реальные факты своими логическими рассуждениями, однако во многих случаях, что называется, «попадал в точку». В ходе нашего исследования это подтвердилось материалами из Центрального архива ФСБ РФ.

Работа особых органов ВЧК — ОГПУ в военной среде затрагивалась в публикациях таких историков, как О. Сувениров, Н. Черушев, Я. Тинченко, а также в сочинениях исследователей из числа правоведов и прокурорских работников[54].

Этих авторов объединяет исследование темы репрессий в отношении военных кадров в СССР. Однако если О. Сувениров, А. Тумшис, А Панчинский, не преуменьшая трагизма событий второй половины 1930-х годов, все же стремятся исследовать причины репрессий и находят их в политике партийно-государственного руководства страны, то Е. Миронов, В. Звягинцев, А. Сансай и особенно рьяно Я. Тинченко и Н. Черушев отстаивают абсурдную идею изначальной (с 1917 г.) настроенности чекистов против военных и считают, будто бы органы ВЧК — ОГПУ действовали абсолютно самостоятельно, не учитывали внешней и внутриполитической ситуации, не выполняли прямых указаний Политбюро и ЦКРКП(б) — ВКП(б). По их логике, противостоящие СССР страны, их разведывательно-подрывные органы, а также белоэмигрантские центры не вели вообще никакой работы против молодой Советской республики, только лишь проедая бюджетные деньги и средства спонсоров. Такой подход абсурден и отдаляет нас (если вообще не уводит) от познания исторической правды. Серьезной ошибкой, по нашему мнению, является опора Н. Черушева лишь на материалы надзорных производств Главной военной прокуратуры и на определения Военной коллегии Верховного суда СССР — Российской Федерации по некоторым уголовным делам. При всей важности указанных источников они не могут заменить собой огромное многообразие иных архивных материалов. Представляется, что Н. Черушеву они не требовались, поскольку тексты им писались под заранее определенную цель и уже сделанные выводы. Поэтому вне поля зрения этого и некоторых других авторов оказались опубликованные в последние годы исследования о деятельности немецкой, финской и японской разведок против РККА[55].

Особо стоит остановиться на монографии молодого украинского историка Я. Тинченко «Голгофа русского офицерства в СССР. 1930–1931 годы». Несмотря на практически такой же подход к теме репрессий в РККА, как у Н. Черушева, его труд выгодно отличается тем, что в научный оборот впервые вводится большое количество материалов из архива Службы безопасности Украины относительно производства следственных действий в рамках операции «Весна». Я. Тинченко не стал отбрасывать в сторону свидетельства критического, а порой и враждебного отношения многих бывших офицеров и генералов к большевистской власти, к мероприятиям в области трансформации промышленности и сельского хозяйства[56].

К сожалению, только репрессивной составляющей в многообразной деятельности органов ВЧК — ОГПУ уделяет внимание и ряд авторов, пишущих о создании в СССР новых образцов оружия и боевой техники. Лейтмотив их книг таков: если бы не репрессии, то РККА в преддверии Второй мировой войны имела бы на вооружении наилучшие системы артиллерии, танков, самолетов и т. д. При такой постановке вопроса не принимаются во внимание ни сложность зарождения и становления конструкторских коллективов, ни отсталость советских технологий того времени, ни жесткие лимиты бюджетных средств, а также многие другие параметры, самым непосредственным образом сказывавшиеся на создании оборонной техники[57].