Почти всю ночь Сара не сомкнула глаз, размышляя о том, какую выгоду ей удастся извлечь из предстоящего пиршества. Приходилось учитывать прежде всего тот факт, что помимо арабских беков будут и видные французские чиновники, и с этим нельзя было не считаться.

Дорогой беки продолжали говорить о Франции, о советниках, о войне.

— Из последних сообщений видно, — размышлял вслух Рашад-бек, — что положение Франции не очень-то завидное. Того и гляди она решит вывести свои войска из Сирии.

— Французы уйдут, и тут же пожалуют англичане, — заметил Сабри-бек.

— Поосторожней, не гони так, а то врежешься во что-нибудь, — сказал Ахсан-бек Рашад-беку, который вел машину. — Посигналь.

По узкой дороге лошади и мулы тащили арбы с уставшими крестьянами, зябко кутавшимися в свои абаи.

— Вон крестьяне из моей деревни, — махнул рукой Рашад-бек, — Ибрагим и Абу-Омар. Они едут на одной арбе.

Рашад-бек стал сигналить.

Увидев машину, Абу-Омар заметил:

— Это машина Сабри-бека.

— Пусть аллах заклеймит позором этого кровопийцу! — сказал Ибрагим. — Ни одной женщине не дает проходу. А когда я попробовал вступиться, он выгнал меня из деревни.

— О аллах! — вздохнул Абу-Омар. — У этих дьяволов одни женщины на уме, их хлебом не корми, дай поизмываться над нами. Разве можно забыть, как бек убил пастуха или опозорил Салюма?

— Ты забыл еще Хадуж, — напомнил Ибрагим. — Они с мужем добропорядочные люди, растили двоих маленьких детей, никому не мешали. Так надо же, бек подослал управляющего и надсмотрщика в дом Хадуж ночью, чтобы ее похитить. Я сразу догадался, что они что-то замышляют, когда однажды управляющий пришел к ним в дом и стал вынюхивать, где спят Хадуж и ее свекровь, и велел предупредить Хадуж.

— Все в руках аллаха, — вздохнул Абу-Омар.

— Ты же знаешь, что я никогда не расстаюсь с винтовкой, — сказал Ибрагим. — Так вот, я просил передать Хадуж, что, если на деревню нападут бандиты, пусть бежит ко мне, я найду, где ее спрятать. Как-то пожаловал в деревню бек и велел собрать крестьян. Дождь тогда лил как из ведра. Но что делать, пришлось пойти.

Когда мы собрались, пришел управляющий и сказал прямо с порога: «Бек приказал, как только подсохнет земля, сажать огурцы». Вдруг раздались выстрелы. «Воры! Воры!» — закричал сторож и тоже выстрелил несколько раз. А управляющий велел всем ловить грабителей. Хлестал дождь. Сверкали молнии. Громко лаяли собаки. Люди дрожали от страха. Я побежал за Хадуж, привел к себе и спрятал в амбаре. Клянусь аллахом, я не ошибся. Собачьи слуги бека, надсмотрщик и управляющий, тем временем завернули в одеяло какую-то женщину, заткнули ей рот и отнесли в машину бека. А крестьяне разбежались в разные стороны ловить воров, которых на самом деле и в помине не было.

Когда бек уехал из деревни, муж увел Хадуж домой. Хадуж, не увидев свекрови, стала кричать, обливаясь слезами: «Где моя свекровь? О аллах, они увезли старуху!»

На крик сбежались люди. С ними был староста. Потом примчался управляющий. Увидев Хадуж, он остановился как вкопанный и побледнел.

«Может быть, в темноте она вышла из дома, упала и не может подняться, — сказал он. — Зачем бандитам старуха?» Скоро старую женщину нашли на свалке. Руки ее стягивала веревка, а на глазах была повязка. Первым ее увидел сторож. Он подбежал и развязал. Подошли люди. Старуха была так плоха, что уже не могла говорить и только хрипела. Через несколько часов она умерла. Управляющий, староста и шейх пришли в дом к Хадуж.

«Нам очень жаль, — сказал управляющий, — что так случилось. Она была доброй женщиной». Шейх лишь добавил: «Пусть помилует аллах ее душу, и пусть она успокоится в раю».

«Мы непременно найдем бандитов, — пообещал управляющий, — и накажем их».

После похорон явился начальник шестого полицейского участка с солдатами, велел вынуть труп из могилы и сделать вскрытие для выяснения причины смерти. А потом сказал через переводчика-марокканца: «Закопайте ее. Пусть аллах и вас и ее заклеймит позором». Казалось, на этом все должно было закончиться. Но не тут-то было. Сабри-бек никак не мог успокоиться, пытаясь установить причину подмены, но Хадуж в порыве откровенности рассказала соседке, как было на самом деле. Скоро об этом знала уже вся деревня и конечно же бек. Вот почему меня и переселили в деревню Рашад-бека.

— Да, подлые они, эти дьяволы, — сказал Абу-Омар. — Убьют человека, а потом с почестями его хоронят. О аллах, когда все это кончится?

— Смотри, — произнес Ибрагим, — появилась утренняя звезда. Еще немного — и мы в городе.

Светало. Ибрагим изо всех сил погонял лошадь. Абу-Омар дремал. По мере приближения к городу, все чаще и чаще встречались арбы. Вскоре из-за горизонта вынырнуло солнце.

Приехав в город, Ибрагим и Абу-Омар пошли в кофейню Джаляля, заказали чай и подкрепились хлебом и финиками, которые они захватили с собой. Затем пошли к столяру Халиду. Невысокий ростом, зато крепкий и мускулистый, столяр одет был в длинную галябию, на голове — старая, потертая шапочка, лицо украшали усы.

— С добрым утром, — приветствовал его Ибрагим. — Бек приказал нам с завтрашнего утра возить пшеницу.

— Добро пожаловать, — ответил столяр. — Постараемся, чтобы вы успели. Лестницы уже почти все готовы. Ваш староста, когда в прошлый раз был здесь, заказал лестницы. А вы пока идите за колесами и осями, а потом к Мустафе. Все будет в порядке. Полагайтесь на аллаха.

Столяр почти всех крестьян знал по именам.

— Послушай, Ибрагим! Как обстоят дела с урожаем? Ячмень уродился?

— Слава аллаху, все хорошо, — успокоил его Ибрагим.

— Сколько заплатили за уборку?

— Плату устанавливал хаджи, ты же знаешь, — ответил Ибрагим. — За бобовые поставил лиру, за ячмень — полторы, за пшеницу — две. Как по-твоему, это нормально?

Но столяр, уже не слушая Ибрагима, обратился к Абу-Омару:

— Пшеница в этом году хорошая?

— С позволения аллаха, хорошая, — ответил тот.

— Эй, подайте доски! — крикнул Халид рабочим и, повернувшись к крестьянам, сказал: — Зайдите во второй половине дня. Думаю, к тому времени ваши арбы будут готовы, а пока займитесь своими делами. — Потом неожиданно спросил: — Как вы думаете, а за эту работу нам заплатят?

— Конечно, хаджи заплатит, когда урожай будет вывезен.

Из дверей кузницы валил дым. Работа кипела… Даже для маленького сынишки кузнеца нашлось дело — он раздувал мехи. Лица и руки кузнецов были черными. Работали они дружно, каждый знал свое место. И кузнец Абду руководил всеми, будто опытный дирижер хорошо слаженным оркестром.

— Привет, Ибрагим, — сказал Абду. — Скоро колеса будут готовы, и их перекатят к столяру. Как урожай? Дай бог, чтобы все у вас было хорошо. Рассчитываться будете после уборки?

За ухом у кузнеца торчал кусок мела, которым он метил сломанные колеса.

— К полуденной молитве, если аллах поможет, колеса будут у столяра.

Абу-Омар с Ибрагимом пошли за лошадью и мулом, чтобы заново подковать их у Мустафы.

У Мустафы не было одного глаза, мул выбил его еще лет тридцать назад. Сейчас Мустафе — пятьдесят пять, но он не бросил своего занятия. Кому надо подковать лошадь, кому полечить осла или барана — все идут к Мустафе. Иногда он лечит людей, хотя даже грамоты не знает. Его всегда можно было видеть в синих шароварах, подпоясанных широким ремнем, на котором висели молоток, скребок, тонкий ремешок, чтобы стреножить норовистых животных, и деревянная прищепка. Этой прищепкой зажимают губы животным, чтобы они не кусались. Мустафа хорошо знает свое дело. Работает он не один — ему помогает ученик, пятнадцатилетний парень.

Мустафа приветливо встретил крестьян:

— Давненько вас не было. Почему сразу не зашли ко мне? Попили бы чайку.

У него всегда стоял наготове чайник. Примус горел весь день. Мустафа был большим любителем чая.

— Почему ты, Ибрагим, ушел в другую деревню? — спросил Мустафа. — Ведь земля там хуже и люди не такие добрые. Ну а бек прямо сущий зверь.