— Почему вы так смотрите на меня, капитан Го? — спросила она сегодня днем, бросая на меня взгляд с крупинкой чистого озорства.

— Думаю, дорогая леди, вы и сами прекрасно понимаете почему, — ответил я, слегка улыбаясь ее притворству. — Вы прекрасно выглядите, да и в целом вы достойный изучения предмет для мужчины с моим характером. Любопытно, какую следующую черту вы мне покажете — слабость или силу? Честно говоря, я подозреваю первое.

— Не совершайте ошибок, капитан, во мне ни капли слабости! — заявила миссис Эрнли в своей эксцентричной манере. — Уверена, вы не найдете и следов ее!

— Доказательства, милая леди, должны выдвигаться на судебной тяжбе — Разум против Опыта! И сейчас мой опыт знакомства с вами подсказывает: вы достаточно средний человек, неплохая смесь силы со слабостью. До сегодняшнего дня вы демонстрировали мне свою сильную сторону. И сейчас Разум, выступая против Опыта, приказывает ожидать, что вы покажете обратную сторону медали.

— Капитан Го! — сказала она. — Вы слишком глубоко копаете. Будьте благоразумны, полюбуйтесь моей неземной красотой. Видели ли вы что-нибудь подобное? Я просто обязана была купить его. Не смогла отказаться. Хотелось бы мне посмотреть на ту, которая смогла бы! Надеюсь, вы это и назовете слабостью!

— Слабость в том, что я не буду ругаться с тем, кто собирается положить мне в карман двадцать пять тысяч долларов, — ответил я.

Миссис Эрнли оцепенела от ужаса, и мне пришлось объяснить ей:

— Это моя доля, между прочим. Два с половиной процента от миллиона долларов — это двадцать пять тысяч.

— О! — сказала она довольно странным тоном. — Да, конечно. Я не подумала посчитать.

Я промолчал, но не мог не размышлять, была ли это маленькая слабость, которую миссис Эрнли показала мне. Она очевидно была шокирована тем, что я просто разъяснил ей размер моей комиссии — хотя, видят боги, это до смешного дешево по сравнению с тем, что собирались содрать с нее таможенники. Но вы никогда не сможете предсказать, с какой стороны на это взглянет женщина.

Женщины — это удивительная смесь большой расточительности и мелкой экономии. В оставшееся время, которое миссис Эрнли провела в штурманской, она была очень тихой, и я немного подшутил над ее внезапно возникшим здравым смыслом.

— Дражайшая леди! — сказал я. — Если размер моего гонорара расстраивает вашу милость, почему бы не околпачить нашего общего врага всего лишь за удовольствие от игры и приятной дружбы?

Она так горячо запротестовала, как будто и не думала о чем-либо таком, и так рьяно зарделась, что у меня не осталось сомнений, что я попал в яблочко. Тем не менее она ясно дала понять, что ее слово крепче всяких векселей, будь они даже подписаны, скреплены печатью и банковскими гарантиями. И все это время она теребила великолепную, стоящую миллион цепь бриллиантовых огоньков.

Потом она отдала ожерелье обратно и ушла переодеваться к ужину. И какова же природа женщин?! Миссис Эрнли подменила ожерелья! Она оставила мне подделку, я выяснил это через минуту, проверив его. И не случайно, это легко можно было доказать — она перевязала шелковую ленту с настоящего ожерелья на поддельное. Поистине — нужно порядочно извернуться, чтобы успеть за женщиной! Но есть еще кое-какие способы для мужчины понять истинный мотив женщины, если не считать денег. Например, вызван ли ее поступок безумным великодушием или даже более безумной подлостью. И понять, чем же вызван поступок миссис Эрнли, было совсем нетрудно. Тот факт, что она дала обещание заплатить двадцать пять тысяч сверх миллиона, ужаснул миссис Эрнли, и она подсунула мне фальшивку пытаясь самостоятельно провезти настоящее, — чтобы не платить мне комиссию. Ей не хватило мужества самой честно признаться мне в этом, но, думаю, как только она успешно пройдет таможню, то напишет мне вежливую записку что решила не втравливать меня в это и провезти ожерелье сама. Думаю, миссис Эрнли оставит мне стекляшку на память, и, будучи настоящей женщиной, даже не сочтет это чем-то неприличным. Она будет думать, что я с радостью оставлю подделку себе в память о ней! Неудивительно: то же самое чувствует обычный, прямолинейный и рассудительный мужчина, когда выходит в море. Оно, как и женщины, подчиняется импульсам, тогда как он ожидает от него способности к разумным действиям, которые, в целом, полностью отсутствуют.

И мне теперь стало интересно проследить за ее дальнейшими маневрами!

9 марта

— Последние пару дней вы не просили меня показать вам ожерелье, — сказал я миссис Эрнли этим утром, когда пригласил ее на нижний мостик. — И вас утомила компания старого морского волка. Признайтесь, что это так!

— Я просто не разрешаю себе, — ответила она. — Показываю, что могу быть сильнее, чем вы считаете.

— Все женщины лгуньи, — торжественно пробормотал я себе под нос. — Думаю, они не могут ничего с этим поделать, так же, как и мужчины не могут не пытаться блеснуть умом за чужой счет.

Но вслух я ничего не сказал, и несколько минут мы прогуливались по мостику, не говоря ни слова.

— Быть сильным — это не означает, что вы будете сильно стараться не делать чего-то, от чего вам не сильно трудно отказаться, — в конце концов сказал я.

— Звучит сложно, — ответила миссис Эрнли. — Попробуйте что-нибудь поинтереснее, капитан Го, или я не смогу понять, что вы хотите мне сказать.

— Я имею в виду, — сказал я, — что, скажем, если я буду заставлять себя не лгать только для того, чтобы доказать, каким морально сильным я могу быть, то ничего не докажу; просто потому, что вранье — это не мой смертный грех. Конечно, если мне придется соврать, то я это сделаю в полной мере, но у меня нет тех особенных наклонностей, что были свойственны Анании.[146] Из двух способов доставить себе трудности я наверняка не выберу ложь. Понятно?

— Разумеется, — сказала она, — но не понимаю, как это связано с тем, что я не даю себе посмотреть на то, что дорого мне, — на мое ожерелье и на вас, конечно. Мне ужасно хочется увидеть и его, и вас. О, не обольщайтесь! Но я сдерживаюсь. Разве то, что я запрещаю себе делать то, что мне больше всего хочется, — это не признак силы?

— Милая леди, — отозвался я. — Бог создал Адама, а потом они оба сообща создали Еву — и именно поэтому результат вышел таким неопределенным.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила миссис Эрнли.

— Не нужно было привлекать к этому Адама, — сообщил я ей. — Человек — это, конечно, высококлассный инструмент. Но, думаю, в этом случае он оказался всего лишь любителем и упустил из виду, что нужно установить стабилизатор.

— Как грубо! — выкрикнула она.

— С правдой всегда так, — сказал я. — Я не из тех, кто будет отводить глаза, когда смотрит на чужие грехи. Чувствую себя братом по крови со старым сэром Альмотом. Думаю, он свое имя заслужил. Меткий стрелок.

— О чем вы вообще? О словах или о смысле? — спросила миссис Эрнли, искренне недоумевая.

— И о том и о другом, — ответил я. — Если бы этот аматор-недоучка Адам добавил стабилизатор! Немного логики — и вы могли бы самостоятельно разобраться в этом. Давайте поспорим? И ставкой будет та сумма, которую вы должны будете заплатить мне за провоз ожерелья мимо таможни, — двадцать пять тысяч долларов.

— Что… что вы имеете в виду? — спросила она, слегка заикаясь, и ее лицо заметно побледнело. — На что вы хотите спорить?

Миссис Эрнли уставилась прямо мне в глаза — очень пристально и со все нарастающим вниманием.

— Что вам не удастся самой провести таможенников и спрятать ожерелье, — медленно произнес я, уверенно глядя на нее. — Я не прошу платить мне комиссию, я оба раза отказывался, когда вы предлагали мне это; но если бы я согласился сделать это за полные пять процентов, то для вас эта сделка стала бы весьма успешным капиталовложением.

Она побелела как бумага и вынуждена была схватиться за перила мостика, чтобы удержаться на ногах, но мне было ни капельки не жаль ее; если бы я мог сокрушить в ней подлость Молотом стыда, я бы не колеблясь сделал это!