Итак, по их мнению, надгробные речи являются соблазном и обманом по самой сути своей, ибо сколько-нибудь неприкрытую правду во всей ее красе или уродстве может, при таких обстоятельствах, озвучить только главный виновник церемонии — но он лежит в гробу. А потому следует немедленно объявить беспощадную борьбу этому варварскому и постыдному обычаю.

На этом заседание кружка, по-видимому, и завершилось бы. Но тут взял слово мой братец — и выдвинул более чем оригинальную идею: а почему бы, собственно, «главному виновнику» все-таки не произнести такую речь самому — благо современная техника дает такую возможность?

Все замерли в недоумении. Но тут один из членов сообщества — кажется, это был Моор, — с энтузиазмом воскликнул: «Действительно! Почему бы и нет!»

После чего кружок в полном восторге приступил к реализации этого плана. Единственным доводом против «почему бы и нет» было отсутствие в квартире Арчи фонографа, но серьезным препятствием это стать могло лишь прямо сейчас, а никак не в принципе. Короче говоря, все тут же приняли решение преобразовать свой кружок в неофициальный клуб «Голос с того света»… правда, некоторые предлагали название «Сам себе могильщик»… а, ладно, признаюсь: на самом-то деле они дали своему клубу гораздо более мудреное название, что-то там из греческой мифологии, это я их так «переназвал» на более-менее привычный манер. Выбрали руководство, обсудили устав и тут же торжественно принесли присягу, в которой обязывались упомянуть в похоронной речи все свои деяния: большие и малые, достойные и постыдные. Словом, все, из чего состоит реальная жизнь. А еще они обязались, раз уж не щадят самих себя, не быть снисходительными и к друзьям своим, то есть не забыть и их подвергнуть беспощадной критике, открыто обличив из гроба все ошибки и недостатки.

Договорившись обо всем этом, новый клуб собрал членские взносы на покупку фонографа и звукозаписывающих валиков, причем Арчи был назначен ответственным за их хранение. Для чего хотели было сброситься еще и на сейф, но Арчи показал им сейф, который и так стоял в углу комнаты, — и общество согласилось, что этого вполне достаточно. К концу этой недели все намеревались записать свои прижизненно-посмертные речи и сдать их Арчи, коий обязан хранить валики в сейфе — и выдавать оттуда лишь по мере, э-э-э, похоронной необходимости.

Вот такие дела. На этом кружок, виноват, уже клуб постановил завершить сегодняшнее заседание. И члены его, восхищенные сами собой, покинули квартиру, причем Арчи вышел их проводить. А я незаметно выскользнул следом — и вот я у тебя. Дэймон с легкой укоризной покачал головой.

— Честно говоря, Олли, ты повел себя как девчонка-подросток, которая, едва лишь узнав тайну кого-то из своих подружек, тут же бежит к другой подружке, чтобы все это рассказать, причем поскорее, пока секрет еще горячий. Но… кажется, ты рассказал мне больше, чем сам думаешь. У меня возник план.

— План? Какой?

— Мы тоже организуем кое-что, но уже не у Арчи и не у меня, а на твоей квартире. Чего нам темнить друг перед другом, старина: я на мели, это не секрет. Недавно мне как раз пришла определенная сумма, но ее едва хватило на то, чтобы оплатить накопившиеся долги, и на что теперь жить дальше — большой вопрос. Ты тоже, как понимаю, находишься в финансовом затруднении, хотя и снимаешь просторную квартиру… а может быть, как раз поэтому…

— Еще бы! Я не то что счастливчик Арчи и его богатенькие друзья — вольно ж им с жиру беситься…

— Вот именно. А то, что я задумал, позволит нам разыграть очень остроумную шутку, а заодно и заработать по десять сотен на каждого.[134]

— Ого! Десять сотен долларов на каждого! Пожалуй, это мне поможет встать на ноги… Но, Дэймон, как ты собираешься…

— Я же сказал: устроим у тебя на квартире… некое мероприятие.

— Хватит говорить загадками. Объясняй.

И Дэймон объяснил. И Олли пришел в восторг от этого объяснения. И совещались они до ночи, как лучше им обделать план их. И следующие десять дней тоже встречались постоянно. И были единомысленны.

А через десять дней у Олли был устроен прием. И горели яркие огни во всех комнатах. И пять дюжен и еще десять молодых человек мужеска пола были созваны, и никто не отказался, ибо обещано было: се, грядет нечто ранее небывалое, подлинная утеха душе и разуму, так отчего бы и не прийти? Тем более что Олли с Дэймоном держатся столь многозначительно-таинственно… Интересно же узнать, что они подготовили! Наверняка в самом деле нечто из ряда вон выходящее, потому что стало известно: на их мероприятие приглашен сам профессор Армстронг, которому за это вперед выплачено сто долларов. И один из ближайших помощников Эдисона прибыл из Нью-Джерси, с оплатой еще в сотню долларов плюс, отдельно, полное возмещение всех расходов на поездку. А раз так, то можно ли не упомянуть приглашенного отдельно крупнейшего специалиста по фонографам,[135] специалиста по трубкам Крукса,[136] по кинетоскопам,[137] по электрическим аппаратам…

Короче говоря, трудно было усомниться, что собравшихся на прием прогрессивных молодых людей, жаждущих быть в курсе последних достижений науки и техники, ожидает подлинный пир духа.

В девять вечера Олли представил гостям профессора Армстронга, который ознакомил всех присутствующих с теми новинками, которые может обеспечить применение рентгеновских лучей в самых неожиданных областях знания и практики. Его сменил специалист по кинетоскопам, заставивших всех пережить несколько поистине волшебных минут. А потом выступил помощник Эдисона с рассказом о новых изобретениях своего шефа — и всем стало ясно, что у современной науки в запасе еще много волшебства…

— Кружок весь здесь? — тем временем негромко поинтересовался Дэймон у Олли.

— Ты хочешь сказать — клуб? Да, все ребята Арчи в наличии. Кроме Стаунтона. Я устроил ему телеграмму со срочным вызовом в Коннектикут — и сейчас он на полпути туда.

— Отлично! Хотя, с другой стороны, мне даже жаль, что нам пришлось избавиться от него. Хотел бы я полюбоваться на его физиономию, когда… Как думаешь, он будет очень сердиться?

— За то, что ему не довелось присутствовать здесь сегодня? Точно не будет!

Завершить научный салон должно было выступление специалиста по фонографам. Он кратко изложил благодарным слушателям возможности, которые открывает перед человечеством техника звукозаписи (коснувшись в том числе «возможности слышать голоса тех, кого уже, увы, нет с нами») и начал настраивать свой аппарат. Выбрал один из нескольких лежащих перед ним на столе восковых валиков, вставил в механизм звуковоспроизведения, подключил электрический ток — и под восхищенный шепот наблюдающей за священнодействием публики фонограф заработал.

…Из раструба донесся голос, знакомый здесь если не всем, то многим, а членам клуба «Голос с того света» в особенности. Медленно, торжественно и звучно молодой Стаунтон держал надгробную речь о себе самом.

Бывший кружок, а ныне клуб тут же начал переглядываться. На лицах друзей Арчи читались одновременно все эмоции: страх, смех, смущение… и, конечно же, возмущение. Как странно было слышать Стаунтона, вещающего из глубин механизма, пусть даже механизм этот представлял собой последнюю новинку техники! С какой уморительной серьезностью молодой человек рассуждал о падении нравов общества, которое могут спасти от вырождения только такие вот «механические лекторы», как подробно и критически перечислял он свои собственные недостатки, даже безобиднейшие из них! Он был взвешен самим собой, оценен — и найден легким. После чего, в полном соответствии с уставом клуба, переключился на своих друзей, чья жизнь, по его мнению, тоже не была образцом добродетели…

Это надо было слышать! Отдельные смешки, звучавшие с мест во время «выступления» самого Стаунтона, сменились бурным всеобщим хохотом. А когда голос Стаунтона, с отеческой интонацией передав всем наставления «из иных, высших сфер», пожелал самому себе покоиться с миром и умолк — в зале происходило нечто уже совершенно невообразимое.