— Что-то забыли? — спросил он, увидев меня на пороге.

— Нет, — ответил я и бесцеремонно протиснулся мимо него в комнату, изумляясь собственной наглости.

— Вы же не реванш взять пришли, правда? Поскольку, боюсь, я не смогу вам его дать в одиночку. Я и сам сожалел, что остальные…

Мы стояли лицом к лицу у камина. Я резко оборвал Раффлза.

— Вы, — сказал я, — должно быть, удивлены моему возвращению в такой час и таким образом. Я едва вас знаю. Я ни разу не бывал у вас дома до вчерашнего вечера. Но в школе вы были моим наставником, и вы сказали, что помните меня. Конечно, это не извиняет моего поведения, но не могли бы вы выслушать меня — в течение пары минут?

Поначалу я так волновался, что с трудом выдавливал из себя каждое слово, но по мере того, как я говорил, выражение его лица придавало мне все больше уверенности — и я понял, что не ошибся в своей оценке.

— Конечно, дорогой мой, — сказал он, — столько минут, сколько вам будет угодно. Возьмите сигарету и присаживайтесь.

Он протянул мне свой серебряный портсигар.

— Нет, — твердо ответил я, покачав головой, — нет, курить я не буду. И садиться не буду, спасибо. И вы не станете предлагать мне ни того ни другого, когда услышите то, что я собираюсь сказать.

— Вот как? — удивился он, покосившись на меня, и поджег сигарету. — Почему вы так уверены?

— Потому что, скорее всего, вы выставите меня за дверь, — с горечью воскликнул я, — и будете совершенно правы! Но незачем ходить вокруг да около. Вы знаете, что я только что спустил около двух сотен.

Он кивнул.

— И мои карманы пусты.

— Я помню.

— Но у меня есть чековая книжка, и я выписал каждому из вас чек, прямо за этим столом.

— И?..

— Ни один из них не стоит дороже бумажки, на которой написан, Раффлз. Я уже превысил свой кредит в банке!

— Наверняка это временно?

— Нет. Я истратил все.

— Но мне говорили, что вы весьма обеспечены. Я слышал, вам досталась солидная денежная сумма.

— Это правда. Три года назад. И это стало моим проклятием, теперь у меня не осталось ничего — ни единого пенни! Да, я был идиотом, нет и не будет больше такого идиота, каким был я… Разве этого вам недостаточно? Почему вы не выпроводите меня вон?

Вместо этого он принялся расхаживать взад-вперед с очень мрачным видом.

— Ваши родственники не могут что-нибудь предпринять? — спросил он некоторое время спустя.

— Слава богу, — воскликнул я, — никаких родственников у меня нет! Я был единственным ребенком в семье. И унаследовал все имущество. Меня утешает лишь то, что мои родные мертвы и никогда не узнают о случившемся.

Я упал в кресло и закрыл лицо руками. Раффлз продолжил мерить шагами дорогой ковер, прекрасно гармонирующий с остальной обстановкой его квартиры. Мерный и мягкий ритм его шагов не изменился.

— Вы были способным к литературе молодым человеком, — сказал он после паузы, — вы же редактировали журнал, пока не начали издаваться сами? Так или иначе, я припоминаю, что просил вас сочинять для меня стихи. А литература любого сорта нынче популярная штука, любой дурак может заработать себе этим на жизнь.

Я покачал головой.

— Любой дурак не может списать мои долги, — сказал я.

— Но у вас же есть какая-то квартира? — продолжил он.

— Да, на Маунт-стрит.[119]

— Хорошо, а что насчет мебели?

Я горестно рассмеялся.

— На все оформлены закладные на многие месяц вперед.

Тут Раффлз наконец остановился, вздернув брови и уставившись на меня пронзительным взглядом, который мне было легче вынести теперь, когда он знал худшее. Потом он пожал плечами и продолжил ходить туда-сюда. Некоторое время никто из нас не говорил ни слова. Но на его красивом бесстрастном лице я прочел свою судьбу и свой смертный приговор, и с каждым вздохом проклинал я свое безрассудство и свое малодушие, из-за которых вообще посмел явиться к нему. Потому что он был добр ко мне в школьные годы, когда был капитаном крикетной команды и моим наставником, и я осмелился просить его о великодушии теперь. Потому что я был разорен, а он — достаточно богат, чтобы все лето играть в крикет и бездельничать весь остаток года. Я тщетно понадеялся на его сострадание и сочувствие, на его помощь! Да, в глубине души я надеялся на него, при всей моей внешней неуверенности и заверениях в обратном, и со мной обошлись вполне заслуженно. Вряд ли была хоть капля сострадания и сочувствия в этих раздувшихся ноздрях, в этой напряженной челюсти, в холодных голубых глазах, даже не взглянувших в мою сторону. Я схватил свою шляпу и вскочил на ноги. Я собирался уйти, не сказав ни слова. Но Раффлз встал на моем пути к дверям.

— Куда вы собрались? — спросил он.

— Это моя забота, — ответил я. — Вас я больше не потревожу.

— Тогда как же я смогу вам помочь?

— Я не просил вас о помощи.

— Тогда зачем вы пришли?

— Действительно, зачем? — повторил я его вопрос. — Вы дадите мне пройти?

— Нет, пока вы не скажете, куда идете и что собираетесь делать.

Я не отвечал.

— Неужели у вас достанет мужества? — нарушил он тишину в тоне настолько циничном, что у меня внутри все вскипело от ярости.

— Увидите, — сказал я, отступив на шаг назад и достав револьвер из кармана пальто. — Так что, вы дадите мне пройти или мне придется сделать это прямо здесь?

Я приставил ствол к виску и положил палец на спуск. В состоянии нездорового возбуждения, в котором я пребывал, раздавленный, обесчещенный, наконец-то приняв решение свести счеты со своей никчемной жизнью, я удивлялся лишь тому, что не сделал этого раньше. Мерзкое удовлетворение от того, что я втянул в это другого человека, вносило скудную лепту в мой эгоизм; я с содроганием думал, что чувство страха или же отвращения на лице моего собеседника послужило бы мне последним утешением и я умер бы дьявольски счастливым, глядя на него. Но я увидел нечто совсем иное. Ни отвращения, ни страха, лишь изумление, восхищение и даже радостное предвкушение, которое заставило меня в конце концов, выругавшись, убрать револьвер в карман.

— Вы дьявол! — сказал я. — Похоже, вы хотели, чтобы я это сделал!

— Не совсем, — ответил он, с запоздалым испугом и слегка побледневшим лицом. — Хотя, по правде говоря, я не думал всерьез, что вы решитесь, и ни разу в жизни не был настолько восхищен. Да, никогда ранее я не мог подумать, что ты на такое способен, Банни![120] Нет, я повешусь, если отпущу тебя сейчас. И больше не играй со мной в эти игры, потому что в другой раз ты меня так врасплох не застанешь. Мы должны обдумать, как выпутаться из этого положения. Я и не подозревал, что ты за человек. А ну дай-ка сюда револьвер.

Одной рукой он дружески обнял меня за плечи, другую запустил в карман моего пальто, и я, не пикнув, позволил ему изъять оружие. Не только потому, что Раффлз, когда хотел, мог навязать другому свою волю. Я в жизни не встречал более властного человека, тут ему не было равных; однако мою уступчивость нельзя было объяснить только одним подчинением слабой натуры сильной. Робкая надежда, что привела меня в Олбани, как по волшебству превратилась в почти непереносимое чувство уверенности. Раффлз в конце концов меня выручит! А. Дж. Раффлз станет моим другом! Словно весь мир вдруг оказался на моей стороне; так что я не только не воспротивился, но, напротив, поймал его руку и пожал ее с горячностью столь же сильной, как обуревавшее меня перед тем дикое отчаяние.

— Да благословит вас… тебя Господь! — вскричал я. — Простите меня за все. Я расскажу тебе правду. Я действительно думал, что вы сможете помочь мне в безвыходном положении, хотя прекрасно понимал, что не имею на то никаких оснований. И все же — ради памяти о школьных днях, памяти о прошлом — я надеялся, что, может быть, ты предоставишь мне еще один шанс. Если бы вы отказались, я собирался разнести себе голову — и разнесу, если ты передумаешь.