Увидев Люсьена, Кламар почтительно снял шляпу и заискивающим тоном спросил:
— Не угодно ли зам будет, господин Капораль, осмотреть нашу работу?
Люсьен, ничего не ответив, пошел с Кламаром.
Беседа между коммунарами снова возобновилась.
— Да, — говорил один из пожилых коммунаров, — неладно получилось, что Париж оказался отрезанным от Франции; об этом постарался Тьер. Ему это нетрудно было сделать при помощи своих друзей, пруссаков.
— Еще бы! — ответил другой.
Он упорно долбил мотыгой неподдававшуюся землю. Воткнув мотыгу в горку песка, он отер пот со лба, закурил папиросу и сказал:
— Вот что я тебе скажу, Винэ: если и теперь Франция не услышит нашего призыва, нам конец! Читал ты последнее воззвание, адресованное всему французскому народу?[26]
— Нет, — сказал Винэ и тоже отложил работу.
— О, это замечательный документ!
Коммунар вытащил из кармана аккуратно сложенный листок и, откашлявшись, начал его читать с большим выражением, делая паузы и повышая голос в наиболее важных местах:
«Героический, непобедимый, неутомимый Париж борется без устали и без передышки.
Большие города Франции, неужели вы останетесь равнодушными свидетелями этого единоборства не на жизнь, а на смерть, происходящего между Будущим и Прошлым, между Республикой и Монархией.
Не помогать Парижу — значит его предать!
Чего же вы ждете, чтобы подняться? Чего вы ждете, чтобы сбросить бесчестных агентов правительства капитуляции и позора, которое попрошайничает и в этот самый момент покупает у прусской армии снаряды для бомбардировки Парижа со всех сторон.
Большие города, вы присылаете Парижу братский привет. Вы говорите ему: сердцем мы с вами!
Теперь не до манифестов. Настало время действовать. Сегодня слово принадлежит пушке!
Довольно платонических восклицаний! У вас есть ружья и снаряды. К оружию! Восстаньте, города Франции!
Не забывайте вы, Лион, Марсель, Лилль, Тулуза, Нант, Бордо и другие: если Париж падет в борьбе за свободу мира, мстительница-история с полным правом скажет, что Париж был удушен и что вы дали свершиться этому преступлению».
— Это хорошо написано! — восторженно вскричали Кри-Кри и Жако.
— Эх вы, молодежь! — улыбаясь, сказал Винэ. — Никто не спорит, что это хорошие слова. Но где гарантия, что города ответят на наш призыв? Говорят, что в Марселе Коммуна продержалась всего две неделя, а в других городах и того меньше. Вот разве только Лион нас поддержит… Я слыхал, что там снова восстание…
— Что касается Парижа, то мы еще продержимся, — бодро сказал пожилой федерат, — за бойцами у нас дело не станет, были бы только патроны.
— Баста! Время отдыха окончилось! — прокричал Винэ, взявшись за мотыгу, и все дружно последовали его примеру.
— А вот и Мадлен! — воскликнул Кри-Кри.
Мадлен Рок, приветственно помахав рукой федератам, хотела пройти, не останавливаясь, к дальнему краю баррикады, но несколько голосов сразу окликнуло ее:
— Мадемуазель Мадлен, посмотрите на нашу работу! Мадемуазель Мадлен!
— Я не сомневаюсь, что у вас работа идет хорошо, — улыбнулась Мадлен, показывая свои ровные зубы. — Я хочу посмотреть, как дела у Кламара. Это важнее!
— Там Люсьен Капораль, — поспешил сообщить Кри-Кри.
— Тем лучше, — кивнула головой Мадлен и прошла дальше.
Увидев Мадлен, Люсьен бросился ей навстречу:
— Как хорошо, дорогая, что ты пришла!
Мадлен рассеянно ответила на приветствие Люсьена. Она не отрываясь смотрела на стену, возводимую Кламаром. Нетрудно было заметить, что со вчерашнего дня постройка нисколько не подвинулась вперед.
— Гражданин Кламар, — произнесла Мадлен, резко отчеканивая слова, — мне не нравится ваша работа!
Кламар съежился под суровым взглядом Мадлен.
— Мадемуазель, вы слишком строги и забываете, что у меня нет нужных материалов и людей… Я уже докладывал господину Капоралю, который вполне со мной согласен…
— Не знаю, о чем вы докладывали Капоралю, — перебила его Мадлен, — но за людьми у нас остановки не бывает. Что касается материалов…
— Осмелюсь сказать, мадемуазель, ваши люди не идут ко мне работать, а наемных рабочих трудно найти.
— Все ясно, — по-военному произнесла Мадлен. — Гражданин Кламар, вы свободны. Нам ваши услуги не нужны. Вам больше подходит строить триумфальную арку для встречи версальцев.
Кламар, сконфуженно почесав затылок, отошел в сторону.
— Я попробую договориться с депутатом Бантаром, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь.
Мадлен вся кипела. Голубые глаза ее метали молнии, руки нервно сжимали висевший у пояса револьвер.
— Мадлен, дорогая, — ласково взяв ее под руку, сказал Люсьен, — ты не права. Кламар может еще нам пригодиться. Ты вооружаешь его против нас, таким путем мы от него ничего не добьемся.
— Чтобы заставить работать этих каналий, — вспыхнула Мадлен, — существует одно средство — вот это! — и она выразительно указала на револьвер.
— Успокойся! Ты смотришь так сердито, как будто хочешь испепелить и меня заодно с этим Кламаром, — пошутил Люсьен, но в его шутке не было веселости.
Мадлен, наоборот, рассмеялась совершенно искренне. От недавнего гнева не осталось и следа, когда она сказала, обращаясь к Люсьену:
— Ты не знаешь, как он меня обозлил! Еще минута, и я, кажется, пустила бы в ход револьвер. Да и ты хорош, не видишь, что он явно мешкает.
— Но ведь я не каменщик и не конструктор, к тому же и материалы…
— Глупости! — перебила его Мадлен. — Не надо быть ни каменщиком, ни конструктором, чтобы видеть, что Кламар работает плохо.
— Нельзя же требовать, чтобы старик Кламар горел на работе так же, как молодая, полная сил Мадлен Рок…
— Брось шутки. Я не узнаю тебя, Люсьен! С некоторых пор ты стал какой-то странный.
— Я не узнаю тебя, Люсьен!
— Я почти не вижу тебя, Мадлен, в эти безумные дни. От этого и происходит наша видимая отчужденность.
— Я всегда помню о тебе, мой милый, — сказала вдруг мягко и задушевно Мадлен, положив руку на плечо Люсьена. — Настали дни тяжелых испытаний. Надо их выдержать, Люсьен. Да?
С этими словами она взглянула прямо в глаза Люсьена, как бы стараясь в них что-то прочесть.
Люсьен отвел взгляд и смущенно пробормотал:
— Ты знаешь, Мадлен, что положение наше совсем не так весело, как это пытается изобразить Бантар. Версальцы заняли три четверти Парижа. У Коммуны нет никаких шансов на победу, а Жозеф балагурит и распевает песенки…
— Куда девалось твое мужество, Люсьен? Как ты можешь упрекать Бантара! Он поет и балагурит… Да ведь это прекрасно! Он поднимает дух бойцов! Он не только поет и балагурит, он организует, работает, борется!
— Ты не понимаешь меня, Мадлен. Я не пожалею жизни за республику, и тебе не придется стыдиться за меня перед товарищами. Но я против бессмысленной гибели ради упрямства или ради глупости других. Пойми меня: затея Жозефа укрепиться в районе Рампоно и удержать наступление версальцев — безумная затея и, кроме бесполезных человеческих жертв, ничего не даст. Моя любовь к тебе…
— Мне противна такая любовь, которая делает тебя трусом, — нетерпеливо перебила Мадлен.
Люсьен понял, что зашел слишком далеко. Схватив Мадлен за руку, он сказал с жаром:
— Дорогая, обещаю тебе, что эта минутная слабость, вызванная бессонными ночами, больше не повторится…
Мадлен тревожно посмотрела на своего друга:
— Хорошо, Люсьен, я верю тебе… — и она медленно направилась к строителям баррикады.
Подождав, чтобы Мадлен отошла на некоторое расстояние, Кламар приблизился к Люсьену и почтительно приподнял шляпу.
— Извините, что побеспокоил вас, — сказал он, — но я не знаю, кого слушать, что делать…
— Повиноваться гражданке Рок, — сухо ответил Люсьен.
26
Воззвание написано 15 мая 1871 года и подписано Паскалем Груссэ.