— Ладно, — неожиданно сказал Дирьярд, вытирая скальпель полотенчиком и аккуратно кладя его на столик. — С произвольной программой мы закончили — да, долго, но прости, не удержался. К тому же ты оскорбил мою почтенную матушку, а она была весьма уважаемой женщиной. Теперь приступим к обязательной.

Сначала Рич даже не понял, о чем говорит его мучитель. В голове стоял туман, перед глазами все плыло, а тело превратилось в сплошной оголенный нерв, который непрерывно бьёт током. Ослабевший от потери крови, колдун молил бога (даже сам не знал, какого) даровать ему легкую смерть. Или спасти, но только побыстрее! Ради бога, побыстрее!

Обязательная программа? — тупо повторил про себя Рич. — Это что еще за хрень? Неужели он меня на куски распиливать начнет? Куда уж дальше? Чертов псих! Да чтоб я еще раз…

От подобных мыслей Ричу стало совсем худо, а невольно вспомнив коллекцию пыточных "игрушек" на столе, колдун с ужасом осознал, что после этой программы его, скорее всего, закопают в уголке недавно виденного из окна милого садика. По частям. Он уставился в потолок, только теперь поняв, что портрет висит наверху с одной конкретной целью — чтобы тот, кому не посчастливилось оказаться на месте Рича, никогда не забыл того, кто это с ним проделал; при условии, что выживет после всего, конечно. Устрашение. Боль. Унижение. Боль. Бессильная ярость. Все эти чувства кипели в колдуне, не находя выхода.

— Хватит… пожалуйста… — сухими губами прошептал Рич, но его, разумеется, не поняли.

— Трам — пам — пам, — пропел Дирьярд весело. — Ну что, дружочек, приступим? Расскажи‑ка мне для начала, как ты здесь очутился?.. Откуда ты? Ты видел ее? Но каким образом? Вызвал дух? Или… мелкую встретил? Это она тебе рассказала? И письма показала?.. Ладно, можешь не говорить, я и так все узнаю…

Рич хотел ответить. Очень — очень хотел. Самое время спасти себя. Но…

— Да иди ты… — выдал искренне, глаза его закатились и он провалился в спасительную темноту. Была ли то смерть или просто обморок, затруднился бы сказать сам бог Истины.

И вот теперь он очнулся в вонючей каменной клетушке, видимо, камере для заключенных. Холодный пол, сырые стены, полное отсутствие свежего воздуха.

— Ты — дурак! Ты так меня напугал!

— Я напугал? Это я тебя напугал? А то, что ты сделала, это как называется, а?

Мира потупилась. Она по — прежнему сидела в кустах, уже не одна, а в весьма враждебно настроенной компании — к ней присоединился Тим. Он появился из ниоткуда, напугал девушку до полусмерти и тут же, не сходя с места, принялся вытрясать из неё что к чему. А Мира никак не была расположена откровенничать. Во — первых, что‑то вот — вот должно было произойти. Во — вторых, она еще не успела придумать подходящую ложь. В — третьих, Тим выглядел настолько разозлённым, что у нее язык отнимался. Хотелось заплакать, попросить прощения и забыть об этом происшествии навсегда. Стереть как из ее, так и из его памяти. Еще раз прожить тот момент с чаем — по — другому. Исправить. Увы… все это было не в ее силёнках.

Поэтому она молчала, уставившись в землю. Ей нечего было сказать. Помимо всего прочего, в общей мешанине чувств красной нитью выделялось облегчение от того, что все открылось, и теперь не придется переживать, как там её парень без нее. Конечно, очень неприятно быть пойманной на горячем, но с души словно камень свалился.

Тим глубоко вздохнул.

— Так, ладно. Раз ты думаешь, что так будет лучше, поговорим дома. Но именно что поговорим. Это понятно? — внушительно прошептал он. — А сейчас посмотри‑ка на меня.

Мира отрицательно качнула головой. Не могла она заставить себя поднять глаза — ей было стыдно, очень стыдно, неловко, неудобно за себя и свое поведение в прошлом и настоящем. За то, что обманула и попалась. Причем больше, наверное, за второе. Потому как, обманывая, она дурных целей не преследовала, а, значит, и сам обман считала довольно невинным, пусть и корила себя за это нещадно. Но, ясное дело, Тим придерживался иного мнения.

— Я говорю, на меня посмотри, — парень попытался приподнять ее голову за подбородок, но Мира ушла в глухую оборону и отвернулась в сторону, избегая физического контакта.

— Ладно, тогда попробуем по — другому, — решил Тим, и все вокруг подернулось Тьмой. Той самой, с большой буквы. Температура воздуха снизилась в разы. Пришел стражник…

Мира невольно вскинула глаза и ахнула — перед ней был не Тим. То есть, не совсем Тим, но в то же время, несомненно, он. Только другой. Логично, не правда ли? Женская логика — самая логичная логика в их мирке! И только логика ведьм может ее переплюнуть!

Этот Тим выглядел жутко — как порождение бога Смерти, чуждая жизни энергия. На темном пятне лица жили лишь заполненные Тьмой глаза, фигура казалась размытой, очертания неуловимо менялись, колебались и вместе с тем оставались прежними. Как это возможно, Мира не знала и знать не хотела. Ее бедная головушка и без того подверглась слишком большой нагрузке. А самое страшное — смотрел он на неё оценивающе, равнодушно, словно на незнакомого живого.

Вдруг черные глаза насмешливо сверкнули и голос Тима, шедший откуда‑то изнутри фигуры, произнес:

— А со мной поговоришь?

Ведьмочка сглотнула:

— Я и говорила… с тобой. Это же ты… да?

— Я. И я. Вот так вот. Кстати, мы уже встречались, в больнице, помнишь? И до того один раз, кажется…

Мира помнила, к своему сожалению, пожалуй, слишком хорошо. Кивнула, судорожно думая, как бы незаметно отступить подальше, и не убьет ли ее этот новый Тим, уж больно жутко он выглядел.

— Смешная ты все‑таки, — протянул он, наклоняясь к Мире так близко, что она ощутила леденящее кожу прикосновение. Фигура парня словно колыхнулась в темноте, — усыпить меня… нас…вздумала. И чем! Еще б по голове огрела для полной уверенности. Ведьма, что с тебя взять… никакой фантазии.

— А… ты не уснул?

— Уснул. И не уснул, вот так все запутанно. А если откровенно, то бесполезно на мне свои навыки знахарки отрабатывать. Мы… не дадим себя обмануть. На… нас невозможно влиять. Если уж магия не действует, то твоя травка и подавно не сработала.

— То есть, там, на диване, ты притворялся? — спросила Мира. — Не спал?

— Скажем так, дремал, человеческому телу тоже требуется отдых. А ты так забавно вокруг нас хлопотала. Знаешь, нам даже понравилось…

Постоянное употребление Тимом множественного числа в отношении себя сильно Миру нервировало. Создавалось впечатление, что она говорит не с парнем, а с… о, богиня, ее треклятое невезение и тут дает о себе знать! Лучше бы в колдуна влюбилась… уж заточение в замке как‑нибудь бы пережила…

Неожиданно Тьма вокруг вскинулась и накрыла девушку, облепляя жуткими объятиями. Черные глаза оказались непозволительно близко, холодные губы накрыли поцелуем. Мире было страшно и хотелось оттолкнуть этого неправильного Тима, хотелось ударить за то, что испугал ее, давил на нее, приставал к ней. Но… это же всё‑таки был Тим. Демон в нем или нет, но его нежное прикосновение она ни с чьим другим спутать не смогла бы. Поэтому покорно опустила веки — смотреть в эти страшные глаза все‑таки было выше ее сил — и позволила стражнику завладеть собой.

Но дальше весьма целомудренного поцелуя Тим не пошел. Когда разомкнул объятия, мир вокруг ведьмочки вновь вернул краски и звуки. Даже прохладный воздух стал казаться теплее. Тьма изначальная сменилась обычной, ночной. Мира не смогла сдержать облегченного вздоха. Искоса взглянула на Тима — тот выглядел странно смущенным, не знал, куда девать руки.

— Не сдержался… прости меня, пожалуйста. Я не хотел, просто… ты меня вывела, если честно. Ты зачем сюда пошла? Ты почему мне ничего не сказала? Ты чем думала, когда меня этой гадостью поила? У тебя совесть есть?

— Есть, конечно, но я ее с собой не ношу — боюсь потерять, — выпалила взволнованная ведьмочка — глупость, конечно, но будучи загнанной в угол, она обычно не блистала остроумием и вежливостью. — Прости, — нужные слова вдруг нашлись и полились сплошным потоком — будто плотину прорвало. Отбросив малодушное желание соврать, Мира прильнула к Тиму — теплому, крепкому, надежному — и, спрятав лицо на его груди, зачастила: — Я сглупила. Прости, прости, пожалуйста. Я не хотела… то есть, хотела, раз сделала, но сто раз пожалела. Я такая дура у тебя, ну прости, я ведь… это рыжая морда меня сбила… то есть не сбила, а послала на кладбище вместо того, чтобы рассказать все как есть.