Мои руки сжали Mэй за талию, меня трясло от гнева. Тридцатилетний мужик трахает восьмилетнюю девочку с каким-то медвежьим капканом, изобретенным для того, чтобы удерживать ее невинную киску открытой. Больной ублюдок. Какой извращенец делает это дерьмо с ребенком? Больные ублюдки, все они.

— Д-детка, ты г-говоришь мне, что б-была из-изнасилована в возрасте восьми лет? — выдавил я.

— Да, — прошептала она. — И потом я побежала в лес. Я должна была укрыться от всего этого. Я понятия не имела, что случилось. До того дня даже не знала, что такое секс. Нас держали отдельно от мальчиков и мужчин. В коммуне мы жили в отдельных зданиях. Это было как посвящение в жизнь с противоположным полом. Я хотела умереть, Стикс. Мне было так больно, так стыдно.

Она обернулась и провела своей мягкой, дрожащей рукой по моей щеке:

— И тогда я встретила тебя. Ты заставил меня на некоторое время забыть все это. Я была очарована тобой, очарована твоим лицом; ну, всем в тебе — твоей одеждой, твоими красивыми карими глазами. Я никогда раньше не видела никого из внешнего мира. Мы были обучены верить, что иные — зло, но, когда я увидела, как ты пытался заговорить, пытаясь помочь мне; ты, вместо зла, казался мне спасителем. Ты бы моим спасителем в тот день. Я никому ни разу не сказала о тебе, но все время думала о тебе и часто мечтала. Ты был моей страховкой, моей гарантией, что за жесткой металлической камерой, где я была в ловушке, есть реальная надежда. Я смотрела, как ты пытался говорить, как боролся за это. Я была так сбита с толку.

Я коротко хохотнул.

— Клянусь. Тогда я вообще ни черта не мог говорить. Единственные два человека, которым я когда-либо сказал пару слов, были мой старик и Кай. Но вид тебя в том монашеском одеянии и плачущей, заставил меня говорить. Меня привлекли твои прекрасные глаза. — Пухлые красные губы Мэй расплылись в застенчивой улыбке. — И до сих пор они меня манят. Это была пытка, когда ты не смотрела на меня эти несколько дней.

Я должен был задать, на мой взгляд, самый животрепещущий вопрос. Мне просто нужно знать.

— Тебе нравится Райдер, Мэй? Ты хочешь его?

Она села, раскрыв в шоке рот.

— Это всё не так! Райдер — хороший друг. Он всегда делал мне только добро. Ради бога, он рисковал своей жизнью ради меня в парке. Он спас меня, принял пулю, чтобы спасти мою жизнь. Он понимает, как я была воспитана, Стикс. Он мне нравится. Он добрый и честный человек.

— Ты рассказала ему о своем прошлом?

— Нет, я не рассказала ему! Теперь ты знаешь обо мне гораздо больше, Стикс, но он понимает Священное Писание, по которому я — все мы — должны были жить. Думаю, Райдер тоже так жил. Он помогает мне разобраться в этом внешнем мире... этом клубе... даже в тебе, в твоей роли в качестве президента, вещах, которые ты должен сделать, чтобы защитить своих братьев.

Когда она погладила меня по щеке, небритая щетина на моей челюсти заскрипела под ее короткими ногтями.

— Ты должен понять, Стикс. Жизнь здесь, вне общины, так сложна для меня. В половине случаев я понятия не имею, о чем люди говорят мне. Я просто улыбаюсь и киваю, надеясь, что они не замечают моего замешательства. Я не знаю всех современных устройств, которые наполняют твою ежедневную жизнь. Я, естественно, не понимаю правил и поведение мужчин в этом клубе. Как вы говорите друг с другом, с женщинами, кажется, таким неправильным. Иногда это пугает меня. Райдер понимает мою веру; нет, мою прежнюю веру. Я больше не знаю, верю ли я, или во что я верю. С Райдером я не чувствую себя другой, больше чем есть на самом деле. Он действительно заботился обо мне, когда ты был далеко, когда ты доверил ему помогать мне. Признаю, он мне нравится. Райдер — мой близкий друг здесь, в вашем мире. Я не готова отказаться от него, Стикс. Я... нуждаюсь в нем.

Огромный узел появился у меня в животе. Я ни черта не знаю о ней, так? Не уверен, что смогу смириться с тем, что Мэй будет так близка к Райдеру, когда будет спать в моей постели. Я — собственник, и не делюсь. Но, черт, именно я свел их вместе. Захотелось прострелить собственную задницу за то, что был так охрененно глуп. Конечно, брат влюбился в Мэй. Она была чертовски прекрасна. Брат явно влюбился по-настоящему и, вот дерьмо, он, конечно, был лучшим выбором для нее, чем я. Хотя это не значит, что я отдам её.

Бл*дь. Ни. За. Что.

Мэй откашлялась и ее большие голубые глаза поднялись, чтобы встретить мои.

— За всю жизнь мне понравился только один мальчик. Я хотела, чтобы моим был только один мужчина. У меня была только одна мечта с тех пор, как мне было восемь. Стикс, ты — моя мечта. Ты украл мое сердце пятнадцать лет назад, и до сих пор не вернул его обратно.

— Д-детка, — пробормотал я, мое сердце чертовски сильно защемило. Прижав свои ладони к её животу, улыбаясь, ее сбивчивому дыханию, когда потерся носом об ее шею, когда захватывал зубами открытые участки её кожи.

Прижав губы к ее уху, я прошептал:

— Я тоже х-хочу тебя. Ч-черт, я хочу тебя в моей п-постели, рядом со мной, на моем б-байке. Я х-хочу, чтобы ты стала м-моей старухой. З-заботилась обо мне, н-нуждалась во мне… п-позволяла быть в тебе.

Ее дыхание замерло, но длинный вздох облегчения рассказал мне всё.

Мэй тоже хотела этого.

Положив голову мне на плечо у самой шеи, она обвила рукой мою голову, играя с волосами на затылке. Черт. Я на самом деле почувствовал себя счастливым. Несмотря на все дерьмо, угрожающее клубу — сделка с русскими, стрельба, пробитый череп Лоис, охотящиеся за мной нацики — я был счастлив. Впервые с тех пор, как в прошлом году мой старик отправился к лодочнику, я почувствовал себя чертовски хорошо.

Мэй была моей. Пятнадцать долгих лет я хотел видеть ее своей, и вот она сидит, свернувшись в моих руках — чертов ангел в аду.

— Стикс? — спросила Мэй, когда я притянул ее еще ближе.

— Ммм? — пробормотал я, облизывая ее ушко, обожая, как от желания дрожит ее живот, когда я делаю это.

— Люблю, когда ты играешь. Когда ты играешь на гитаре и поешь, это... ну, думаю, что я больше всего в мире люблю именно это. В коммуне нам запрещали слушать музыку. Когда мы были маленькими, мы с сестрой нашли в лесу старое радио. Нам удалось послушать его минут тридцать, прежде чем охранник нашел нас. Он забрал его. Я никогда не забуду этого: вот так слушать музыку, обожать мелодику стихов. Пророк Давид вскоре после этого издал указ. С тех пор музыка была под запретом.

— Он проповедовал, что дьявол может говорить с нами через стихи. — Она иронично рассмеялась. — Я верила в это всем сердцем. Ведь пророк Давид — вестник Бога на Земле. Долгие годы я волновалась, что, испытанный от музыки восторг, сделал меня плохим человеком, и это дьявол пытался меню искусить. Теперь, я думаю, что всё это ложь. На самом деле, я начинаю думать, что вся моя вера, вся моя жизнь — ложь. Я задаюсь вопросом, есть ли Бог на самом деле. Или религия используется для управления людьми, небольшой группкой других людей, чтобы они могли получить то, что хотят?

Она подняла мою руку, чтобы посмотреть на мои пальцы.

— Но слушая твою игру, понимаешь, это так чисто, так искренне… это освобождает тебя. Вот когда я верю, что жизнь нечто большее, чем то, что я видела прежде. Не могу себе представить, что нечто столь прекрасное может быть злом. Ты вновь заставляешь меня обрести мою веру.

— Это е-единственное время, к-когда я могу г-говорить правильно. Когда я пою, я н-не чувствую никакого давления. Это м-мой мир. — Когда она улыбнулась, я потерся об нее губами и сказал:

— Это и т-ты. Что-то замерзает в м-моем мозгу, когда я п-пытаюсь поговорить с людьми. Н-но с тобой, мое горло просто о-открывается и п-позволяет пролиться г-гребаному потоку слов.

Сжимая мою руку, она сказала:

— У тебя прекрасный голос. Я бы хотела играть и петь, как ты.

Развернувшись влево, я поднял заветный Фендер и положил ее на колени Мэй.

— Готово.

Медленно повернув голову ко мне, чтобы взглянуть в лицо, она нахмурилась и сказала: